- Поговорим?
Так должна была начаться эта встреча, первая личная за многие-многие века. Дальше предполагать что-либо становилось глупо. Если Кромешник окажется достаточно рассудительным – пригласит войти и спокойно (хотя бы по началу) обсудить положение дел, но, вероятнее всего, гордыня и уязвленное самолюбие все еще заглушают старому другу голос разума, а значит стоит подготовиться к самым абсурдным обвинениям. Часть из них он, вероятно, может предсказать достаточно точно.
«Ты предал меня». Выбрав смертных, судя по всему. Правда в том, что он вообще никого не выбирал, лишь увлекся на миг новыми занятными существами, но и этого оказалось достаточно.
«Ты обманул меня». Сместив равновесие. Но Луноликий лишь старался не дать пошатнувшемуся миру рухнуть в тартарары и даже преуспел в этом, не смотря на творимый темным духом хаос. Впрочем, в этом он его как раз не обвинял – Кромешник был в своем праве, разве что несколько разошелся и отказался успокаиваться.
«Ты развязал войну». И это будет совершенно смехотворно. Он призвал Хранителей, чтобы защитить мир, но никогда не ставил целью устранить повелителя кошмаров, но тот, конечно же, принял все на свой счет.
Луноликий уже не в первый раз ведет этот мысленный спор, и переубедить оппонента ему удалось всего двадцать три раза из более чем двух тысяч. Если учитывать, что сохраненный его памятью Кромешник куда сговорчивее оригинала, результат получается как минимум неутешительный, если не сказать грубее.
Избавившемуся от пут заклятия светлому духу понадобилось два дня на размышления и полчаса на поиск информации, чтобы принять окончательное решение: разговор необходим, тем более, что сейчас все складывается на редкость удачно. Хотя бы потому, что у него есть голос. Довольно проблематично наладить отношения лишь посредством света, особенно если другая сторона этого света изо всех сил избегает. Да еще и назначает его виноватым во всех возможных бедах, никак не желая понять, что главного своего врага он видит в отражении. Луноликий начинал чувствовать себя старшим братом при капризничающем младшем, хотя, конечно же, не распространялся об этом.
Приходить к Кромешнику домой было бы довольно опрометчиво, поэтому в три часа после полудня он стоит на парковке возле школы, расслабленно облокотившись за бок авто. Разбредающиеся детишки не проявляют к нему никакого интереса, спеша по своим делам. Девушки постарше бросают несколько заинтересованных взглядов, парни тоже, но – на машину. Медитативное ожидание прерывает появившаяся на ступеньках фигура, облаченная, по нелепым законам жанра, в темное. Луноликий лишь усмехается, убирая с лацкана светло-серого пиджака отсутствующую пылинку, и в несколько шагов сокращает разделяющее их расстояние.
- Поговорим?
Начало действительно лучшее из возможных. Хотелось бы верить, что в Кромешнике осталось хоть что-то кроме злобы.

Отредактировано Daniel Brayant (26-08-2018 16:08:45)

Светлый дух пошатнулся, но устоял. Замер на некоторое время, оценивая степень ущерба – смешно сказать, до сего дня его никто ни разу не бил и, скорее всего, даже не помышлял о подобном, обычно выбирая нечто вроде поклонения или своеобразной, больше односторонней, но все же дружбы. Становится даже немного весело от нелепости всего происходящего: вот они, существовавшие с первых мгновений мироздания, сейчас ввяжутся в банальную человеческую драку и не докажут этим ничего, кроме того, что махать кулаками – крайне неэффективно. Он быстро касается кожи костяшками пальцев и тяжело вздыхает, сплевывая кровь на асфальт. Пребывание в этом мире определенно изменило Кромешника. Возможно, даже в лучшую сторону – он-то ожидал конца света при худшем варианте развития событий, а отделался лишь несколькими каплями крови, но вряд ли повелитель кошмаров оценит такой комплимент.
- Однако же… - долго удивляться не представилось шанса: сгустившаяся тьма липла к коже и застилала взгляд, а щекотавший грудь кончик копья угадывался практически мгновенно. Слабое сияние, окружившее его в ответ, не боролось с тьмой – лишь отодвинуло ее на достаточное расстояние. В принципе, было даже любопытно узнать, как бы коса темного духа подействовала на него, но выяснить подобное можно единственным и крайне опасным способом, так что лучше этому вопросу оставаться риторическим как можно дольше.
Казалось бы, прошло уже столько времени, что пора если не остыть, то хотя бы задуматься об этом, но Кромешник никогда не выбирал легких путей, и если уж решил почувствовать себя преданным, будет отдаваться этому чувству сполна, и вопрос о том, что же нужно сделать, чтобы изменить ситуацию, становится все более и более актуальным. Вряд ли он поверит его честному слову и заверениям о том, что никакого злого умысла светлый дух не имел.
Луноликий иронично вскидывает бровь, наблюдая за тем, как под личиной человека все более явной становится сущность старого друга. Решимость, удивление и злость - достаточно оптимистичное начало, но все еще далекое от того, что действительно хочется увидеть. «Раскрой глаза и посмотри, наконец-то, на реальное положение дел,» - хочется очень хочется сказать ему нечто подобное, но, скорее всего, в следующий за этим миг все же придется познакомиться с копьем куда ближе, чем хотелось бы и обо всех мирных намерениях можно будет забыть еще очень на долго..
- Опусти это. Развязать третье сражение ты успеешь в любое время, - странно поучать того, кто был с тобой от начала времен, но выходит само собой, разве что продолжения речи о том, что стоит сначала думать, а потом делать, так и не последовало. – Тем более, так мы все равно ничего не решим.

Следующий миг принес Луноликому сразу две хорошие новости.
Первая: старый друг, сам себя нарекший врагом, на самом-то деле не желает его смерти, хотя сам, наверное, не готов этого принять. Не нужно быть пророком, чтобы понять, в какой ярости он будет, когда истина станет очевидна даже слепцу, но сейчас же достаточно того, что коса-копье перестает угрожающе целиться ему в грудь, хищно замирая подле хозяина. Сомневаться в мастерстве Кромешника не приходилось, а вот на счет скорости человеческой реакции светлый дух не был уверен, и пусть смерти повелитель кошмаров ему не желает, легко может покалечить, поддавшись злости и желанию выместить обиду. Позиция достаточно шаткая, но, поскольку другой не предвидится, остается взаимодействовать с тем, что есть.
Вторая: он готов его выслушать. Наверняка, заранее настроен враждебно ко всему, что может услышать, но это и не так важно. Главное, пусть послушает. Прокричится. Остынет. А после, на свежую голову, обдумает все, что было сказано, и даже лучше, если там не будет Луноликого. Светлому духу казалось, что некоторые разумные идеи собрат способен отвергнуть исключительно из духа противоречия.
- Зачем пришел? – Выражение веселого удивления сменяется искренней задумчивостью. – Предложить тебе быть благоразумным и прекратить…все это. – Коротким жестом Луноликий очерчивает парковку и часть улицы за ней, подразумевая, конечно же, нечто большее. – Я не враг тебе, Буги, что бы ты себе не придумал.
Он замолкает, недовольно хмурясь. Облекать мысли в слова оказывается куда труднее, чем казалось на первый взгляд. Он действительно считал, что Кромешник погорячился, придумывая себе врага и великую войну, и все, что нужно для ее завершения – немного здравомыслия, да умение признавать собственные ошибки. Но внутренний голос не звучал так, словно темный дух совершенный глупец, не видящий дальше собственного носа, однако вслух это звучало именно так. Вздохнув, Луноликий предпринимает вторую попытку.
- Мы оба погорячились. И посмотри, к чему это нас привело, - кивок все на ту же школу, словно именно она является олицетворением их бедственного положения. – Если продолжать дальше, кого-то из нас не станет, - светлый дух усмехается, однако веселья в нем не больше, чем в напряженно застывшем Кромешнике, - его-то не жаль, но вот что станет со вторым.
А ведь действительно философский вопрос: каким будет тьма без света. Луноликий склонялся к тому, что однажды она вновь разделится, порождая новых духов, отражающих равновесие, а сама исчезнет, как было со всем, что существовало до их появления.
- Я предлагаю если не мир, то перемирие. Без твоих попыток все уничтожить. Без моей необходимости это остановить.
Для того, кто молчал с начала времен, он болтает неоправданно много и, кажется, рискует скатиться в самоповторы – вот уж что действительно непростительно для журналиста, которым он, конечно же, не является. Разве что память о той, придуманной, жизни, все еще живет в свободном уголке сознания. Луноликий решает ее оставить, до тех пор, пока не станет слишком обременительной.

Говорят, озвучивать собственные чувства – хорошая привычка. Он, будучи Даниэлем, так и поступал, два раза в месяц общаясь с психоаналитиком и раскладывая по полочкам все приключившиеся житейские трудности. И, что удивительно, это даже помогало, хотя готовых решений невзрачный мужчина в полосатом жилете ему никогда не предлагал, лишь подталкивал по тому пути, который приводил к решению проблемы. Интересно, что бы сказал он сейчас, приведи Луноликий Кромешника на сеанс анализа? Почему-то светлый дух сомневался, что их ситуация вообще способна разрешиться при участии третьих лиц. Все же, когда это началось, их было двое и, наверное, будет и дальше, когда все живущие ныне канут в небытие. Не хотелось бы и тогда проводить время в выяснении отношений.
Сейчас же без этого, очевидно, не обойтись, и, как бы ни старался Луноликий встать на сторону темного духа, как бы ни примерял на себя его роль – натыкался на отторжение и искренне, чистое изумление: неужели собрат до сих пор не видит, как сильно ошибается? Или видит, но не хочет принять?
- Думал ли я? – Вот теперь он потрясен, а не преувеличивает свои чувства до той степени, когда они становятся заметны окружающим. – Удивлю тебя, но да. Именно этим я и занимался все это время. Думал о том, как сохранить твою жизнь, не дать тебе уничтожить моих Хранителей, не разнести полмира и спасти при этом людей.
Сонного, несколько отстраненного взгляда, как ни бывало: теперь Луноликий действительно смотрит на Кромешника и глаза человека наливаются нездешней синевой. Вспоминать о том, как приходилось ограничивать собственные силы, откровенно неприятно. Только бы не вмешаться – более чем достаточно одного пошедшего в разнос духа, чтобы все опасно закачалось, вступи в противостояние и он – рухнуло бы в бездну. Луноликий любил их мир, пусть и на свой манер. Как мог, заботился о крошечных смертных созданиях, поселившихся там по непонятной причине. Защищал даже от того, кому, возможно, мог бы дать их на откуп, лишь бы умерить клокотавшую в повелителе кошмаров обиду. Но не отдал. Оценил зародившуюся жизнь наравне с устоявшейся дружбой и, конечно же, не ошибся. Светлый дух знал, что принял верное решение, но все же слышать несправедливые обвинения было…неприятно.
Он вздыхает, проводя рукой по лицу, словно снимая с себя вспышку гнева. Хотя бы один из них должен быть спокоен, и пока что это его роль. Пусть Кромешник прокричится, тем более, делать это в человеческое лицо должно быть приятнее, чем орать на луну.
- Делал что, друг? – Говорит мягко, успокаивая, но уже без прежнего снобизма. И как же тяжело дается этот контроль! Но все же Кромешник – не нашкодившее дитя, его в угол не поставишь, о чем Луноликий даже немного сожалел. Очень глубоко внутри себя. – Я много чего сотворил, хотелось бы знать, что ты имеешь в виду сейчас.

Они были похожи во многом, а иначе и быть не могло. Стороны одной монеты не могут кардинально различаться, но именно этих крошечных отличий хватило для того, чтобы, произнося набор слов, совершенно не понимать его смысла. И не слышать его во встречных фразах.
Они оба относились к смертным свысока, находя новую форму существования довольно увлекательной, но не более того. Луноликий при этом старался, по мере сил, опекать несмышленышей от их же глупости и вызывающей раздражение привычки творить что-либо не задумываясь о последствиях. Ему всегда казалось, что им нужно еще немного времени, чтобы наконец-то осознать смысл собственных действий, но проходило уже не первое столетие, а заметных подвижек все не случалось.
Кромешник же, словно хороший ученый, наблюдал за людьми максимально отстраненно. Ему становилось интересно, как заканчивается жизнь – десятки расставались с нею, но, уж кому как ни светлому было это знать, темный дух не испытывал при этом ни грамма злости или ненависти. Ему становились любопытны страхи, и целая плеяда кошмаров покорно вилась у ног своего повелителя, а светлый дух оценивал получившиеся воплощения словно искусствовед новое полотно. Стоило признать, вкус у их создателя был, хотя красоту подобного действия невозможно осознать, если оно оплачено твоим страданием. Возможно, тогда и стоило поставить точку, но Луноликий все ждал, надеясь, что темный дух наиграется и вернется к своему изначальному состоянию. Одного он не учел: чем страшнее становилась тьма, тем сильнее люди молили о свете, призывая на свою голову все новые кошмары. Нужно было понять раньше, но когда осознание настигло его, менять что-либо было уже поздно, а отдалившийся собрат перестал слышать голос с небес.
- Эффект был ровно таким, как я рассчитывал. – Голос Луноликого так же бездушен, как и сияние ночного светила. Сожалея о том, как все закончилось, он не находил лучших методов для решения старых проблем. Каждое возможное новое решение натыкалось на критическое «но», приводящее все существование к катастрофе. Светлый дух мог бы признать, что был не прав, но после следовало бы долгое объяснение о том, что иначе было бы хуже. Что примечательно, для Кромешника в том числе, хотя он, конечно же, считал иначе. Луноликий тоже бы считал, окажись он на его месте. – Удар ослабил тебя и дал мне время перестроить силы. Он не дал тебе дальше творить то безумие, в которое ты погружался. Избавил добрых Хранителей от необходимости убивать кого-либо. Ты ведь не мог не замечать, что они ни разу не довели дело до конца?
Светлого духа утомляет этот разговор. Он принимает все претензии, которые высказывает собрат – тот имеет право и, несомненно, удар чистого Света не тот метод, которым укрепляют отношения. Однако, погрузившись в жизнь смертных созданий, спустившись в их мир, приняв их форму существования, он, кажется, забыл, о том, что есть нечто большее, и вражда, сколь бы справедливой она не была, не должна стоять выше их долга. Сохранять равновесие. Оберегать жизнь. Ограничивать силы друг друга. Когда-нибудь, когда схлынет злость, Кромешник может понять, что тот удар приняли они оба, и Луноликий так же растерял свои силы, как и зализывающий раны темный дух.
- Меня всегда это удивляло, раз уж ты спросил, - наконец-то начались хорошие вопросы, хотя тема «предательства» всплывет еще не раз, не стоило обольщаться. – Твое решение назначить мой свет своим врагом и сделало тебя тенью, - он кивает на ярко сияющее над ними солнце, призывая его как главного свидетеля. – Посмотри, вот он я, каким и был. Вот ты, нисколько не изменившийся, однако же – никаких ожогов. Если ты сейчас себе их не пожелаешь, конечно.
Луноликий начинает подозревать, что собрат слишком много времени провел среди смертных, а им лучше все показывать буквально. Он тянется к косе, все еще источающей тьму в самом чистом ее проявлении, и на гладкой человеческой коже не остается ни малейшего следа. Чтобы представить, что перед ним враг, приходится приложить некоторые усилия – и окружающая тьма разъедает кожу подобно кислоте. Миг – и она вновь безвредна, разве что раны там просто не затягиваются, но если эта демонстрация принесла хоть немного пользы, светлый будет считать, что все оправдано.
- Как видишь, мы сами лучшие враги для себя.

Выражение лица Кромешника слабо поддавалось расшифровке: не ярость, даже не ненависть, но странная, больше присущая зверю жажда, превращающая человеческое лицо в подобие маски. Слишком неправильно, чтобы быть реальным. Слишком сильное чувство, чтобы предполагать возможность его существования в человеке. Только Бугимен человеком не был, хоть и казался, и, вероятно, настолько сроднился с эмоциями, что позволял им влиять на себя куда сильнее, чем это было разумно. Послушная воле повелителя тьма устремляется вперед, цепляясь за отзвук той боли, что все еще испытывает светлый дух. Чем не гончие, почуявшие кровь?
Луноликий ожидал, что подобное может случиться. Он знал, что каждое слово может разрушить ту иллюзию спокойствия, что удавалось поддерживать собрату, но не мог предугадать, какое именно слово или действие окажется решающим. Впрочем, так даже лучше: иногда проще разбираться с тем, что уже случилось, чем стараться исправить предполагаемое будущее.
Полшага назад, дабы чуть меньше нервировать взбешенного повелителя кошмаров и его ручных тварей. Замершие в ладони от разочаровывающее хрупкого человеческого тела темные пики – на краткий миг ему все же хочется зачерпнуть силы и отогнать от себя угрозу – но дальше тьма не двигается. Кромешник справляется со вспышкой злобы, вновь возвращая себе почти человеческий вид.
Луноликий улыбнулся бы сейчас, если б не опасность, что темный дух воспримет это за издевку. Угроза оказаться пришпиленным косой или любым ее воплощением его вовсе не радовала, но способность собрата взять себя в руки, в которой он уже начинал сомневаться – несомненно, как и некоторое подобие юмора, послышавшееся в искаженном шипением-рыком голосе. Хотя последнее могло ему только показаться.
- Я прав, потому что мы оба живы. Как и ты, собственно.
Будь темный дух менее взвинчен, ирония ситуации стала бы ему очевидна. Любой ответ, который мог явить миру Луноликий, был справедлив для них обоих, каждое высказанное обвинение работало в две стороны. Скорее всего, Кромешник предпочел забыть об этом, стараясь, пусть и в своем воображении, сделать разделяющую их пропасть как можно шире.
- И я не бог. К счастью. Это одно из самых утомительных на свете занятий – быть в ответе за каждого, кто решит в тебя поверить.

Луноликий был не против ввязаться в необязательный спор, выясняя хрупкую разницу между «жить» и «существовать», очевидно, пролегающую для них в разных местах. Возможно, это добавило бы некоторой ясности в их запутанных отношениях, хотя бы разъяснив одну из многих вещей, на которую они смотрели с разных точек зрения – справедливости ради, он занялся бы чем угодно, включая составление алфавитного указателя всех известных им существ, лишь бы не делать то, что действительно должен бы был – отвечать на поставленные вопросы.
Из всех своих многочисленных спорных талантов собрат сохранил и приумножил умение находить и использовать болевые точки: даже зная необходимую последовательность слов, светлый дух не хотел ее произносить, но молчание могло принести куда большие беды. Что бы ни говорил Бугимен, Луноликий умел делать выводы из прошлого. Однажды он уже решил за двоих, приняв молчание темного духа за ответ, более того, дополнив тишину тем, что казалось ему уместным. Последствия…сказывались до сих пор, и практически все из них не выходило назвать приятными.
- Сметные, - говорить трудно, словно воздух стал значительно плотнее, но тут самое главное – начать. – Их восприятие наших действий…меняло нас. Твоя тьма испугала их, и люди бросились к свету за защитой. А после попытались сделать из нас богов, - Луноликий улыбается, словно услышал крайне неприятный анекдот: юмор прослеживается, но сама история оставляет неприятный осадок. – Ты уже обосновался в их мире и не замечал этого. Да что там, ты даже меня не слышал, хотя уж это должно быть совершенно невозможно.
Подобные разговоры стоит вести за удобным креслом со стаканчиком виски, чтобы внешними проявлениями компенсировать неудобство темы, но вряд ли темный дух принял бы приглашение, а если принял, не факт, что заведение пережило бы встречу старых друзей. Улица же быстро обезлюдела: даже не понимая причины, жители города старались убраться от места с ощутимо «плохой энергетикой».
- И у них получалось, а если тебе не известно, чем заканчиваются их легенды про добрых и злых богов, то напомню: смертью. Так и было. Не становилось Тьмы и Света, только какая-то серая погань, а дальше – пустота. Та, которая хуже любой смерти.
Светлый дух говорит мертвенным, пустым голосом, словно повторяя давно заученный и опостылевший урок. Умолкнув на миг, он создает из теней и света ретроспективу давних событий. Скорее всего, это не поможет, и темный продолжит считать себя преданным, но у Луноликого были причины поступить именно тем способом, что он избрал.
- Я не мог лишить нас сил. Нас, Кромешник, - на всякий случай, повторяет чуть громче, дабы собрат не подумал, что план касался лишь его одного, - но мог достаточно сильно ослабить. За это время люди бы отвыкли от нас и научились жить сами, а Тьма и Свет стали бы только их сказками. И я создал меч.
Изображение, сопровождающее рассказ светлого духа, резко обрывается – дальше ему нечего показывать, ведь в те времена он даже себя не осознавал, не говоря уже о том, чтобы что-то запомнить.

Прошлое лучше не тревожить – это Луноликий выяснил уже очень давно. Ушедшие в тень воспоминания не имели той власти, что получили над ним сейчас, воплощенные недавним рассказом: агония неумолимо меняющихся начал, воплотившихся в них обоих, сумятица жизни, еще не знающей, как ей быть в новых условиях, глупое торжество людей, придумавших себе новые идеалы, мертвенное ничто, надвигающееся после – он столько времени провел, чтобы успокоить этих демонов, но теперь, будучи разбуженными, они не собирались сдаваться, и с каждым разом усмирить их было все труднее.
Светлый дух вновь проводит по лицу, пусть временно, но возвращая себе покой – с воспоминаниями лучше разбираться в одиночестве. Сейчас его больше беспокоило состояние темного духа.
Довольно иронично, что, при должном желании, он мог успокоить кого угодно: тепло, участие, время и понимание, в нужных пропорциях, открывали пусть к любому сердцу, а всего перечисленного у светлого духа было в избытке. Кроме того, на кого действительно хотел бы направить эту силу – но даже в лучшие времена Кромешнику отшатывался, стоило приблизиться чуть больше, чем позволяло равновесие, что случится сейчас, лучше не представлять. Светлый понимает, что с клокочущей в друге яростью нужно что-то делать, но как быть, если все, что он может, только усиливает ее?
Иногда бездействие – лучшее, что можно предпринять.
Он не спорит, когда Кромешник называет его идиотом. Пожалуй и так, только сделанного это все равно не изменит, а что будет в будущем – узнают, когда оно случится. Гораздо важнее, что не будет новой войны – между ними, во всяком случае. И этого, на первое время, уже достаточно.
Светлый неотрывно следит за тем, как сгущаются тени, но, возможно, сегодня это не будет иметь последствий. Он сам себе не верит, но пока старается не навредить еще больше, чем уже есть, лишь горько усмехается, услышав Кромешника. Его решение – один из многих отвергнутых светлым вариантов. Заставить людей верить в то, что им нужно. Стать для них богом, хоть и вовсе не добрым…с закономерным результатом. Но это, как и многое другое – прошлое, в настоящем же темный дух вряд ли ринется осуществлять озвученное. Хотя бы потому, что это уже не имеет смысла. И в этом Луноликий находит утешение – он не ждал понимания, но все больше убеждался, что нашел верный выход. Не лучший из возможных, вероятно, но действующий. Они, хотя бы, до сих пор являются теми, кем пришли в этот мир.
- Доволен? – странное описание для завершения многолетней вражды, перетекшей, правда, в стадию холодной войны. Но это лучше чем то, что могло быть альтернативой. – Да, пожалуй.
Ему бы действительно стоило извиниться за меч – но вряд ли во всех мирах отыщутся слова, способные передать то, что хочет сказать светлый дух. Ему жаль, действительно, жаль, что та война закончилась этим, и будь у него чуть больше времени, возможностей, знаний – возможно, получилось бы иначе. Но прошлого не перепишешь.
И в этом мире действительно нет слов, способных все это передать, но все же стоит попробовать и начать с малого.
- Прости меня, брат.
Прощения он, конечно, не ждет…но лучшего этот язык предложить не может.

Отредактировано Daniel Brayant (24-11-2018 23:12:28)