Прошло почти десять дней. Почти десять дней в танце на весеннем льду нормальности, почти десять ночей в пламени приступов то тоски, то ярости. Под конец Кромешник даже начал привыкать к этому, благо никто всерьез не стремился мешать ему разбираться с личным Адом. Он сам в этот период меньше всего желал бы стычек: знал, что при случае не сдержится, перенесет внутреннюю бурю вовне, и кому-то от этого сильно не поздоровится. Раньше времени.

Как ни странно, дети с его уроков не уползали, объятые ужасом, но уходили, веселясь. Сначала Кромешник решил, что это кратковременный эффект, затем стал думать, что они просто настолько привыкли к нему, что без демонстраций — на уроках он ничем не выдавал сущности — не сознавали опасности. Некоторые даже учились с возросшим интересом, особенно любя внезапные включения в программу всяких необычностей. Если кто-то из детей спрашивал, как дракон дышит огнем или маг превращается в кота, темный дух объяснял, и маленькие люди были в восторге. Маленькие люди, не представляющие, в какую западню угодили, изрядно развлекали Кромешника, но сны их он в покое все-таки не оставлял.

В образе да сосредоточившись на недавних проблемах, он упорно не замечал Хранителя до тех пор, пока тот не ворвался в кабинет. Может, дело было в том, что Джек Фрост на месте Хранителя держался не так уж крепко.

— Начальные познания в биологии и зарплата, — с кристально честным видом ответил Кромешник, отходя от стола, из-за которого суматошно вскочил пару секунд назад. Он бы с готовностью покинул школу, если бы заметил Джека раньше, но сейчас хотел только одного: его крови и его боли. В нем снова буйствовал сплав ненависти с яростью, озаряемый осознанием: Кромешник согласился на перемирие со светлым, но не соглашался терпеть нападки его выводка. А может быть, Луноликий прекрасно знает, что творит его Хранитель, и только и ждет удобного момента? С его точки зрения нападение на Джека наверняка равно разрыву договора. Слишком простая и явная провокация, но действенная. Вдруг так и есть? Только эта мысль и позволяла темному духу держать себя в руках.

— Ах, ты мне не поверишь?.. Ну тогда участие в очередном коварном плане, — не теряя полувальяжной внешней серьезности, продолжил Повелитель Кошмаров. Он выглядел спокойным, но отнюдь не был спокоен. В кабинете становилось чуть темнее с каждым его словом, что он полностью игнорировал. — А ты, понимаю, пришел спасать невинных деток... Очень своевременно и в гордом одиночестве.

Преобразовать косу, схватить образовавшийся лук и подстрелить мальчишку, едва он начнет чуть больше действовать на нервы — вот что темный дух был готов сделать в любой момент. И пусть всё, что мешало, канет прямиком в бездну.

Все темнее и холоднее с каждым мгновением, и это был не могильный холод страха. Тьма и холод — казалось бы, вражда столь близких сил невероятна; так же, как в свое время была невероятна вражда света и тьмы.

Джек на каждое сказанное слово находил по два своих, пытался задеть и, конечно, врал, будто пришел не один. Если не считать глупо-поэтично звучащего факта, что свет с ним всегда, как со всяким Хранителем. Но можно, окутав класс, или всю школу, или полгорода, темнотой, ослепить и свет. Пока дражайший светлый разберется со вспышкой мрака, может статься, от Джека Фроста останется сломанный посох. В то, что мальчишка, да еще и в одиночку, может навредить ему, темный дух не верил.

— Видишь эти горы трупов, вечную ночь за окном, этих седеющих от страха взрослых и обезумевших детей? — вкрадчиво спросил Кромешник, плавно обводя жестом окружающее пространство, и тут же ответил: — Нет. Потому что их нет. Сменил я сторону, потерял хватку — какая разница, если город не воет от ужаса? — Повелитель Кошмаров не то издевался, повинуясь злобе, не то всерьез хотел, чтобы его оставили в покое. История повторялась: снова кто-то чересчур светлый да чересчур умный решил вмешаться в его дела, увидев в них катастрофу. И чем же это кончилось тогда?

Мысленным рыком темной твари, которой он с легкостью стал и которую уже не мог  в себе убить.

— Можно сдать проект, мистер?.. — вдруг донесся детский голос из-за открывающейся двери. Окончание фразы утонуло в грохоте: пронесшаяся тень с такой силой захлопнула дверь, что она чуть не отлетела, а пискнувшего ребенка отшвырнуло к противоположной стене коридора. Как и в разговоре с Луноликим, темный дух щедро рассыпал вокруг себя ужас, чтобы ученики и не вздумали сунуться опять. Меж тем он не сводил взгляда с Джека ни на единую долю мгновенья.

Каждый раз, когда пытался говорить с Хранителями, он обрекал себя на провал. Хранители слышали, иногда слушали, однако для них Кромешник оставался лишь порождением зла или тем, что порождает зло, разница невелика. Зло постоянно лжет, пугает и путает мысли — все его слова улетали в пустоту. В сознании людей тьма и страх никогда не выходили из опасной зоны. Мало кто мог поверить и совсем уж немногие помнили, что изначально в духе тьмы не было ни капли злости. Столь давние времена и столь зыбкие, что Кромешник, будь чуть более внушаем, сам бы уверился, что «родился» исчадием Ада.

Он не стал оспаривать слова Джека. Мальчишка был прав: это только отстрочка. Все игры в человека, все перемирия и маленькие посиделки со смертными, даже Зубная Фея — доски хлипкого мостика, перекинутого через пропасть. Все попытки контролировать жажду мести, все отчаянные способы сдержать тьму, все старания следовать планам — его тлеющая веревочная конструкция. Кромешник хладнокровно признавал, что сорвется и не раскается в этом. Он мог только не дать падению из вспышки бешенства обернуться вечным безумием. Исход один, сколько его ни оттягивай.

— Скажи, мой морозный друг, ты пришел напомнить, что я злодей, чтобы я начал соответствовать? Или ты хотел потешить свое самолюбие, доказать, что ты прав? Может, просто не подумал, как обычно? — ехидно поинтересовался Кромешник, махнув рукой так, будто пытался развеять облачко дыма перед собой. Темнота расползлась по углам и замерла, точно сжатая пружина. В классе обманчиво посветлело. — Родители не успели рассказать тебе, что бывает, когда наступаешь на хвост змее? Брось, Джек, не злись, мне правда интересно.

Иногда ему действительно становилось любопытно, как мыслят Хранители, ведь именно в их головы Кромешник не имел пути. Однако сейчас ответ его не интересовал. Он предвидел, чем закончится слабая пародия на разговор, еще до его начала.

— Ну что ж…

Смех темной твари, его смех, беззвучным ощущением прокатился по классу, но в реальности Повелитель Кошмаров только улыбнулся так весело, словно ему предстояло долгожданное развлечение. В руках темного духа появилась коса. Он уже не думал, что хотел сменить ее форму. Он хотел только хруста костей, и смерти у своих ног, и чтобы ненависть, грызущая его давным-давно, растворилась в чужих криках.

Мгновенье — тьма хлынула во все стороны, заполонив пространство, с готовностью пожирая лучи весеннего солнца. Разворот, взмах, еще мгновенье — черное лезвие безвредно скользнуло сквозь столы, стулья, подставку с цветами. Кромешник словно стремился рассечь весь класс справа-налево пополам, но задеть должно было только одного ледяного духа.

Бывает, за годы не происходит ничего значительного, а бывает, за секунду случается слишком многое. Сейчас наступил последний случай. Удар отбил внезапно не холод, но свет — слишком внезапно. Терпение темного духа с апломбом лопнуло. Тьма вырвалась на поверхность его тела, покрыла кожу черной ершащейся рябью, зажгла глаза желтизной, позволила оскалиться клыками, и на человека он стал похож меньше всего, хотя все еще не покидал тела. Он странно-плавным рывком вернул косу в начальное положение и уж было повторил удар, однако промедлил, услышав голос. Хотел ли он сражаться с собратом по-настоящему? По-настоящему ли хотел? Ответ вряд ли был положительным, но все же меч перед его глазами стал аргументом гораздо более весомым и не в пользу мира.

До Кромешника с трудом, но доходило, что происходит. Правда, воспринимал он это несколько иначе. Тираду Луноликого он уже не слышал. Темный дух вообще больше не слышал, даже своего вибрирующего сквозь темноту рыка. После того, как его глаза заволокло чернотой, он не видел. Второй кожей ему стала тьма, и он больше не ощущал. Его мир теперь состоял лишь из тьмы и света. Тьма принадлежала ему. Свет был враждебен. Простой дуалистичный мир — под стать осознанию, отданному в жертву бурлящей от яростного нетерпения силе.

Темный дух легко сдвинул косу и ударил снова. На этот раз лезвие косы, транслируя его жажду разрушения, рассекло парты, стулья, оставило глубокую царапину на стене — всё еще так, будто на пути ничего не было — и только тогда удар дошел до духа. От количества сил, вложенных в этот выпад, затрещал воздух и выбило стекла из окон. Что творилось в энергетическом плане... Кромешника уже нисколько не волновало.

По всем канонам, перемещение должно было взбесить его окончательно, однако взбешенным Кромешник не выглядел; его состояние снова сменялось непредсказуемыми больными рывками. Только что тьма буквально рвалась из него, искажая внешность, теперь же — вновь безукоризненно-человеческий облик, закрытые глаза, невозмутимо-отстраненное выражение лица и абсолютное молчание. Словно бы он задумался о чем-то совсем абстрактном. Худшее из проявлений его гнева совсем не походило на гнев. Но что толку от стабильного облика, когда энергии танцуют канкан, от отсутствия оскала — когда лес вокруг гниет заживо, от молчания — когда звериный рев не замолкает в его голове? Взбешенную темную тварь когда-то могла остановить и смертная женщина, но сквозь ледяную ярость темного духа не смог пробиться ни светлый, ни он сам.

Кошмары и тени, призвавшись безо всякого зова, притянутые лишь вспышкой тьмы, возникли из неоткуда мгновенно, все разом встали ровными до зубовного скрежета рядами, кругом, неживые, неподвижные, глядящие на стычку чересчур яркими точками глаз. Казалось, в этих точках больше разума, чем во всем Повелителе Кошмаров в эту минуту. Однако, разумеется, будь так, твари не стояли бы, словно высеченные из камня, игнорируя опаляющий солнечный свет, пробивающийся сквозь кроны полумертвых деревьев. Единственное, что могло заставить их терпеть свет — приказ хозяина. Повелитель Кошмаров, не простояв на обновившемся поле битвы и секунды, шагнул в свою тень, сместился в сторону и снова ударил, и с того момента больше не останавливался.

Перемещение. Удар. Перемещение. Удар. С другой стороны. Удар. Каждый взмах точнее, легче, сбалансированней: тьма, поддавшись было хаосу, послушно оформлялась в новую форму, становилась тем, что из нее старательно лепили бесконечные серьезные ли, мнимые или случайные сражения. В череде атак, рассчитанных чем-то устойчивее сломавшегося восприятия, Кромешник до поры игнорировал прямую защиту, зная, что пропущенные удары придутся сначала по костюму, затем по телу и только после — по сущности.

Вспышка заставила теней отступить, исчезнуть, отодвинуться — что угодно, но не уйти. Зная, что они в любое мгновенье могут почувствовать призыв хозяина, они вселялись в камни, деревья, кусты, в траву, заставляя природу переполняться тьмой, но защищаясь от света. Песочным кошмарам, совершенно бессильным перед светлым духом, пришлось гораздо хуже, но их судьба не волновала совершенно никого. Кромешник и вовсе, казалось, не заметил перемен. Его внимание принадлежало только череде атак с обеих сторон, ничему иному.

Ровно так же он отреагировал на нелепый, человеческий удар в нос. Не остановился в нерешительности, не дернулся, не зарычал от злости, не открыл глаз, просто не заметил. Из-за того, что его тело, силясь не распасться на обрывки материи под напором собственной же души, было напряжено сверх меры, одного удара хватило, чтобы кровь хлынула потоком. Однако темный дух продолжал дышать так, словно алая жидкость ничем не мешала этому. Сложно было определить, ближе он к зверю, которого встретил в подсознании Темного, или к себе обычному, но тварь в нем дико, безудержно расхохоталась, чувствуя кровавые вкус, запах, липкость. То, что кровь принадлежала его телу, не имело никакого значения.

Незаменимый опыт сражений оружием да с оружием приносил свои плоды. Стоило Луноликому приблизиться, как память сама собой выдала, как этим воспользоваться. Оружие Повелителя Кошмаров, изменчивое и странное под стать ему самому, внезапно распалось на две части, лезвие и короткую рукоять, еще до соприкосновения с мечом. Две части были соединены тонкой только на вид цепью, мгновенно обвившейся вокруг клинка, едва только Кромешник развел руки в стороны. Затем он просто обернулся вокруг своей оси, с силой рванув то, во что превратилась коса, а вместе с ней и меч из рук собрата. Если он и заметил, увенчалась его затея успехом или нет, если и обратил внимание, что его оружие от соприкосновения со светом начало накаляться и пошло знакомыми черными иглами, останавливаться не собирался, и, едва цепь соскользнула, тут же нанес новый удар, завершая поворот. Коса, все еще не вернувшаяся в прежнюю форму, изогнулась по инерции, ударив с замедлением.

Он и не думал останавливаться. Он вообще не думал.