С утра Голд чувствовал нарастающее волнение. Хелен помогла ему, чем сумела, в том числе и успокоиться, за что Голд был ей особенно благодарен. Если бы не её поддержка, ему пришлось бы значительно труднее. Голд не знал, стоило ли настаивать, чтобы Хелен осталась праздновать день рождения Бэя, или с её стороны было мудро оставить отца и сына вдвоём. Голд вообще ничего не знал, когда речь шла о налаживании отношений. Он любил Бэя отчаянно, и был уверен, что тот тоже его любит, даже несмотря на правду о Миле и дружбу с проклятым пиратом. Но между ними стояло прошлое, и ни Голд, ни Румпельштильцхен не были в силах исправить свои ошибки. Не повернуть время вспять, и всё тут. Да и тьма не способствовала пониманию – Голду приходилось опять её усмирять, как только он вспоминал о пирате и о том, что его грязную компанию Бэй предпочёл тому, чтобы жить в доме своего отца. Румпельштильцхен смирился с тем, что сына видит не каждый день, что беспокойство не отпускало – а вдруг тот уедет; ладно! Пусть. Но пират? Пират, кракен его задери?!
Это было как раскалённое железо, приложенное прямо к сердцу, и Голд всеми силами отгонял от себя мысли о Крюке. И твёрдо намеревался не упоминать о нём при сыне. Только навредит делу, а Крюк своё ещё получит, только дайте добраться до Шляпы Волшебника!
Иными словами, Голд ждал сына в смешанных чувствах. Беспокоился, что тот не придёт. И как только раздался звонок в дверь, мгновенно переместился к ней вместе с тростью и открыл. В отличие от Бэя, Голд надел один из своих лучших костюмов и выглядел довольным, пусть и взволнованным.
- Можно? – немного растерянно переспросил Голд и тут же спохватился: – Да, конечно, сынок! Ты… ты всегда можешь сюда приходить. И…
Он хотел прибавить “…и остаться, если захочешь”, но вовремя решил этого не говорить, так что фраза осталась незаконченной. Голд изобразил улыбку и даже потянулся обнять сына.
- Пойдём, Бэй, - с тайной надеждой, что в ответ на это не прозвучит “Нил!”
К новому имени сына Голд именно что притерпелся, но заставить себя называть его Нилом не мог.
В столовой всё было готово, и стол накрыт, так что Голд повёл сына именно туда, благо путь был недалёкий. По дороге Голд соображал, сделать ли свой подарок Бэю сейчас или потом, нащупал часы в кармане, мысленно представил себе негативную реакцию сына и тут же выдернул руку обратно. Хоть немного попытается поговорить, расположить к себе Бэя.
- Помнишь… как раньше мы праздновали? Садись, сынок. Я… никогда не забывал, когда у тебя день рождения, - Голд занял своё место и с чрезмерной тщательностью пристраивал трость у стола пару минут, чтобы не упала. – Тогда у нас был стол победнее. Но мы… но всё было хорошо, - неуклюже произнёс Румпельштильцхен, словно и вправду опять превратился в того прядильщика. И тихо спросил:
- Как ты… Бэй? Как тебе Сторибрук? – И так и не произнесённое: “Ты же не собираешься уехать?”

Голд постарался не обращать внимания на это "Нил", на отказ даже касаться его, словно бы он - отец своего сына - был прокажённым для того. Оставалось только надеяться, что Бэлфайр не сочтёт своей целью последовательно разбивать все тайные надежды Румпельштильцхена одну за другой. Он чувствовал, что будет нелегко, да что там - знал, но всё равно протест, отчаянная злость внутри и новый виток ненависти к пирату. Только мысль о заслуженном наказании для Крюка помогала Голду держать агрессию в себе, не выплеснуть её одним пламенным вихрем, чтобы уничтожил Джонса и оставил один пепел.
Но чёрт с ним! Голд больше не желал думать о Крюке. Он смотрел на своего сына со смесью вины и желания загладить эту самую вину, но понятия не имел, за что взяться и с чего начать. Если бы Бэя не преследовали в Нью-Йорке, Голд мог бы обвинять себя в том, что вмешался в мирную жизнь сына и выдернул из привычных событий, думая только о себе. Но нет. Такого не было. И отчасти поэтому, вероятно, Бэй и не торопился назад. Как бы ни хотелось Голду думать, что причина того, что Бэй до сих пор здесь - это он сам, следовало честно признаться себе, что это не совсем так. Но от мыслей о подобной честности могло сделаться скверно на душе, и Голд отодвинул всё это на задний план.
Возможно, сегодняшний день немного сблизит его с сыном.
Снотворное, значит. Голд поборол искушение предложить свои зелья, прекрасно понимая, что Бэй немедля откажется, и голос его и взгляд снова станут теми, узнаваемыми при любом упоминании волшебства. Враждебными. Но это, конечно же, наверняка относилось лишь к волшебству Тёмного - в Сторибруке было полно всякого другого, и вряд ли Бэй от него шарахался.
- Город действительно оказался странным после того, как Спасительница разрушила Заклятье, - согласился Голд. Он старался говорить осторожнее, и всё равно эта беседа будет похожа на прогулку канатоходца. - Я и не знал, что здесь собралось столько народу из разных мест. Но пока все неплохо уживаются друг с другом. Можно было ожидать худшего, - Голд хмыкнул и покачал головой. Одни драконы могли бы устроить такую битву между собой, что городок превратился бы в сплошные руины, но почему-то у сторибрукцев хватало здравого смысла до сих пор не затевать разборки. А если и затевать, то не такие масштабные. Голду это нравилось, поскольку в последнее время никто не врывался с воплями, что творится нечто страшное и он просто обязан помочь, хотя, казалось бы, при чём тут он.
Видя, что Бэй не ест, Голд вынужден был подать пример, хотя ему-то точно кусок в горло не лез. Но всё-таки он положил себе на тарелку немного салата и принялся увлечённо ковыряться в нём вилкой. Чем дальше Голд отодвигал вручение своего подарка, тем больше сомневался, что Бэй его вообще примет.
- Я... уверен, тебе со временем понравится в Сторибруке, - брякнул он, когда пауза затянулась, и поднял немного заискивающий взгляд на сына. В карих глазах совершенно отчётливо читался тайный страх, что со временем Бэй скорее ощутит ещё большее желание сбежать. И тогда, сколько ни проси...
Внезапно Голду вспомнилось кое-что. Сумеет ли он хоть таким образом удержать Бэя? Попробовать стоит. Вдохнув, как перед прыжком в холодную воду, Голд проговорил:
- Я рад, что ты здесь, - свободная рука его невольно поднялась к левой половине груди и тут же опустилась. Сразу ошеломить сына правдой о чёрном сердце, как если бы тот и так не подозревал ничего подобного? Или... ещё нет? Чёрт бы побрал эту нерешительность! Сколько всего удалось сказать в Нью-Йорке и по дороге домой, но как слова терялись теперь! И всё из-за той ночи.

Не так всё было просто. Голд понимал, что рассказ о почти абсолютной черноте его сердца отнюдь не порадует Бэя. Пожалуй, это было немногим лучше известия о смерти Милы, разве что Голд был ещё жив и умирать вовсе не собирался. У него был пока один возможный способ привести свои дела в порядок: найти Шляпу Волшебника. Тогда абсолютное могущество и бессмертие, и никто в этом клятом городишке не сумеет встать у Голда на пути. Кроме разве что светлого и тёмного духов, но Голд сильно сомневался, что он им нужен. С философией Луноликого за Тёмными, пусть даже избавленными от власти кинжала, не бегают – это Румпельштильцхен усвоил ещё в Зачарованном Лесу. Не говоря уж о том, что те двое наверняка больше всего заняты друг другом, а не кем-либо ещё.
Но к чёрту сторонние размышления! Голд никак не мог решиться и объявить сыну, что тот никуда не уедет, даже если выяснит кучу новых подробностей об отце и захочет никогда того больше не видеть. Придётся и видеть, и остаться в Сторибруке. Потому что разбитое сердце Тёмного сулило угрозу всему городу. Бэй мог бы резонно заметить, что присутствие Медеи не даст сердцу Румпельштильцхена потемнеть до конца, но подобные хладнокровные аргументы Голд надеялся никогда не услышать. Ибо это означало бы совсем другого сына – не того, кто не раздумывая бросился на помощь отцу в Нью-Йорке и гнал машину в Сторибрук, не жалея сил, выдавая всем своим лицом, голосом и даже жестами, насколько ему не наплевать на участь Румпельштильцхена.
Именно такого Бэя Румпельштильцхен хотел увидеть, когда начинал весь свой план с Заклятьем. И несказанное чудо, что этот Бэй был жив в Ниле Кэссиди.
- Сынок, - Голд помедлил пару мучительных мгновений, а затем… сунул руку в карман и вынул оттуда часы. – Я… хотел сделать тебе подарок. Ты же не откажешься его принять?
Памятуя о том, что говорила Хелен, Голд сделал гравировку с помощью магии – и надпись гласила: «Любимому сыну от папы на день рождения». С именами лучше было не связываться, памятуя ещё и о том, что Бэй так упрямо желал быть Нилом.
Голд положил часы на стол перед сыном и, решившись, прибавил:
- Они… Они непростые. Только выслушай меня, прежде чем отказываться! Благодаря этому подарку я узнаю, если вдруг что не так. Если тебе станет угрожать опасность, - торопливо продолжал Голд, словно опасаясь, что Бэй перебьёт и вправду откажется от часов. – Я не собираюсь тебя контролировать. Но если ты попадёшь в беду, а я не узнаю… не приду на помощь… я не смогу себе этого простить.
Как не смог простить себе, что выпустил когда-то руку сына у портала.

Отредактировано Mr. Gold (20-03-2019 13:33:12)

До сих пор Голд старательно не размышлял, какая новая бездна между ним и сыном разверзлась после известия об убийстве Милы. Это было бессмысленно – снова и снова предаваться страхам, тревогам, сомнениям и опасениям наряду с бессильной яростью в адрес Крюка. Бессильной – потому что, убив его, Голд мог уже ни на что не рассчитывать, и одно осознание этого выводило из себя настолько, что лучше было не начинать думать.
И теперь это подозрительное выражение лица у Бэя, интонации, слыша которые Голд почти пожалел, что признался насчёт магии. Хелен предлагала ему быть искренним, но что толку, если Бэй продолжал видеть за его признаниями несуществующую ложь, воображать тонны вранья, о котором Румпельштильцхен и не думал, боясь оборвать хрупкую нить, которая ещё связывала его с сыном?
- Как… работают? – с долей растерянности повторил Голд. Применять подобного рода рассуждения к волшебству он считал странным. – Просто… магия, сынок. Вот и всё.
Объяснение вышло так себе, но что он ещё мог прибавить? Подумав, Голд уточнил:
- Мне… передаётся на расстоянии ощущение опасности.
Он поковырял вилкой кусочек яйца в салате и отправил его в рот, совершенно точно зная, что это должно быть вкусно, и совершенно точно чувствуя вкус бумаги из той тетради, в которую заносил имена должников в своей лавке. Всё пошло не так. Всё неправильно. В безотчётном желании «поправить» Голд бросил дурацкую вилку и протянул руку к сыну, касаясь его руки:
- Бэй, я знаю, что не заслужил того, чтобы ты подходил ко мне. Разговаривал. И я не заслужил твоего прощения, - голос его прервался от волнения, и Голд какое-то время боролся с собой, восстанавливая контроль. Он не должен был давить на Бэя, никоим образом.
- Я всё это знаю. Но если бы я не надеялся… не верил… я бы не дожил до этого дня, и тебя бы не нашёл, - горячо проговорил Румпельштильцхен и внезапно сообразил, что, повинуясь порыву, чуть было не проговорился про своё сердце. Оставалось надеяться, что Бэй не уцепится за эти слова, пытаясь выудить из отца то, чего тот не договорил.
- Ты можешь не бояться, что я… почую опасность для тебя и сразу кинусь кого-то убивать. Я же говорил, что изменился, - слабо усмехнулся Голд, пытаясь отвлечь сына от этого опрометчиво сказанного «не дожил бы», и выдвинул бы аргумент, что вот, мол, пирата не прибил же, но вовремя спохватился. А вдруг Бэй захочет, чтобы папа дал слово не причинять зла Крюку? И конечно, с самого Крюка этого слова никто не возьмёт, да он его и не даст.

Голд готов был облегчённо выдохнуть, когда сын не обратил внимания на подозрительное «не дожил бы». Готов был – но так и замер, и вздохнуть-то забыв, когда Бэй повторял, что не может верить ему. Хотелось убеждать, умолять, кричать, что Бэй может верить своему отцу, что тот любит его сильнее всего на свете – но следом приходили беспощадные мысли о том, что Голд намеревался сделать с Крюком. Несомненно, Бэй не мог верить. И он был прав. Его интуиция говорила о том, что он не обозначал вслух – и какая разница, что пират-то себя не связывал такими высокими обязательствами? Выходило так, что Голд в куда более невыгодном положении, нежели Крюк.
И Мила. Её призрак встал между отцом и сыном так, как никогда не сумела бы встать живая женщина. Румпельштильцхен стиснул край стола, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к сыну. Глаза блестели от боли и слёз, а слова… не было слов. Румпельштильцхен понятия не имел, что теперь делать Бэю и каким немыслимым образом убрать преграды, стоявшие между ними. Не хватало физической и моральной поддержки, не хватало руки, которая сжала бы его, Голда, руку, помогая ему собраться с мыслями и найти хоть один верный ответ. Не хватало рядом Хелен – но она сама предпочла безмолвно отойти в сторону, не зная, что всё так плохо. Паршивее не придумаешь.[float=right]
[/float]
О, ещё можно придумать, горько напомнил себе Голд. Достаточно осуществить план со Шляпой и рассказать об этом сыну – или тот догадается сам. И навсегда уедет из Сторибрука. А Голд слишком хорошо помнил, кто ждал Нила Кэссиди в мире без магии, и скорее лёг бы на границе на пути у автомобиля, чем позволил бы уехать.
Но с этим всем он разберётся потом. Сейчас – было тяжёлое молчание, повисшее, как грозовая туча, и был отчаянный вопрос, в котором прозвучало так много от прежнего Бэя, что Румпельштильцхен подался к нему, позабыв о трости и не подкрепив свою хромую ногу волшебством вместо трости. До этого ли было?
Он протянул руки к сыну, почти беззвучно прошептав:
- Бэй, - и сказал бы ещё что-то, непременно сказал бы, может, выплеснул бы всё то, что терзало его и не находило выхода, и скорее всего, выдал бы себя… но тут нога предательски подогнулась, и Румпельштильцхен едва успел схватиться за плечо сына, чтобы не потерять равновесие.

Голд ухватился за сына, словно тот опять ускользал, сбегал, мог потеряться. Прикрыл глаза, как от боли, услышав это «теперь Нил», и не ожидал, что его собственный голос прозвучит так жалко:
- Но я… хотел бы звать тебя по-прежнему. Это единственное, о чём я прошу, - Голд тяжело вздохнул, думая, что просить о большем у него нет права – может, и о том, чтобы Бэй остался, тоже.
Но ведь он был здесь. Он поддержал отца, когда тот глупейшим образом споткнулся, едва не растянувшись на полу. Всё это было знаки – судьба не разведёт их снова по разным мирам, и даже у злодея есть шанс на счастье. Голд как надеялся на это раньше, так верил в это теперь.
- Обсудить? – Голд сел за стол и нервно побарабанил пальцами по краю тарелки. Хелен так старалась, чтобы у них был приличный стол, а теперь у обоих начисто пропал аппетит. И так-то было негусто.
- Мы… могли бы поговорить о чём-то… хорошем, - запинаясь, предложил Голд, потому как ничего он «обсуждать» не хотел, но вспомнилось вовсе не хорошее, а Ротбарт. Да, верно, Ротбарт и его планы, о которых Голд говорил с Хелен, и обязательно надо было предупредить сына. Заодно и замять неизбежную тему возвращения к прошлому.
- Ладно… Давай тогда о плохом. Я что хотел объяснить, - начал Голд, бросая короткий взгляд на карман, в который Бэй положил подаренные часы. Всё-таки не вернул обратно – это тоже кое о чём говорило. - Я… не просто так решил насчёт часов. Известен тебе Ротбарт Нойманн, заместитель мэра? Он также руководит местным театром.
Внутренний голос подсказывал, что известными сыну за эти дни могли стать скорее все местные алкаши и полиция, но Голд придушил в себе ядовитый шёпот и продолжал дальше:
- Дар предвидения и беседы… с некоторыми людьми дали мне понять, что мистер Нойманн готовит новое Заклятье. Как и Реджина, он хочет получить свой счастливый конец. Я предупредил его, что ничем хорошим это не кончится, - Голд криво улыбнулся, припоминая свою безрезультатную беседу с Ротбартом, - но он вряд ли меня послушает и, скорее всего, записал в личные враги. А ты – мой сын, и рано или поздно Ротбарт об этом пронюхает, если уже не пронюхал, - Голд наконец-то смог спокойно посмотреть на сына. Всё-таки разговор, не касавшийся их двоих, вести было значительно легче. – Ты понимаешь, к чему я клоню, сынок?
Вот теперь в чертах Голда проступила явная и нескрываемая тревога. Он бы положил свою ладонь на руку Бэя, но побоялся, что тот её отдёрнет.
- Мне будет спокойнее, если ты станешь ходить с этими часами. Прошу тебя, бери их с собой, - вот и ещё одна просьба, кроме «Бэя».

Между тем, Голд понятия не имел, что у него есть внук. И не подозревал об этом! В какой-то степени Голд был расположен к любознательному и хитрому, скажем прямо, мальчишке Генри, и именно Генри сумел спасти от Тёмного Реджину, в то время как ничто другое, в том числе целый легион героев во главе с Прекрасными, этого не смогли бы сделать. Однако Голд и помыслить не мог, что он связан с Эммой, Спасительницей, которая также ему нравилась, гораздо больше, чем думал. Конечно, подобная новость как минимум ошеломила бы Голда, но огорчить бы не огорчила. Можно было подивиться тому, как причудливо судьба сводит людей вместе, и есть очередные открытия, в которые дар предвидения Румпельштильцхена не посвятил.
Голд отрицательно покачал головой в ответ на слова сына. Было бы наивно думать, что после всего случившегося Ротбарт не зачислит Тёмного в свои враги и не замыслит как-нибудь отомстить. Ведь по мнению Ротбарта, каждый злодей страдал точно так же, как и он сам, и был обязан мечтать о новом мире, с принудительным насаждением своих собственных понятий о справедливости. А Румпельштильцхен и так осуществил многоступенчатый план с Заклятьем и добился того, чего хотел - нашёл Бэя.
- К сожалению, сынок, дар предвидения несовершенен. И не всё, что он показывал, я понимал правильно. Одно сбылось верно – мы с тобой встретились, - Голд едва заметно улыбнулся сыну, и черты его лица смягчились. – Если б я не знал, что мы свидимся, что я найду тебя, я… окончательно превратился бы в Тёмного. Благодаря тебе… Всё хорошее, что во мне сохранилось – благодаря тебе.
Голд отвёл взгляд, и когда он опять заговорил о Ротбарте, то голос его посуровел:
- Мистер Нойманн мечтает построить мир, в котором все станут его безвольными марионетками. Кроме, вероятно, тех, кто ему поможет, но я, как ты знаешь, решил этого не делать, - Голд как бы подчёркивал, что он, несмотря на свои злодейства в прошлом, не таков, как Ротбарт. - Ротбарт сходит с ума по бывшей морской ведьме Урсуле. Он потерял надежду на то, что Урсула добровольно будет с ним, и решил перевернуть мир с ног на голову, - Голд поморщился. – В своё время я помог Урсуле сбежать, и в Сторибруке она приходила ко мне на помощь. Самому же Ротбарту я помогать не стал и старался отговорить от этого Реджину. Не думаешь же ты, что после этого он станет считать меня своим другом?
Голд помолчал и выразительно посмотрел на Нила:
- Сынок, мне не нужны марионетки. Я хочу, чтобы мы с тобой… когда-нибудь помирились. Чтобы ты меня простил… если это возможно. Но фальшивое прощение… иллюзия... мне это не нужно.

Голд слегка наклонил голову, соглашаясь с сыном: маньяк в друзьях и вправду не порадовал бы Тёмного. Слишком хорошо он знал злодеев – таких же, как он; слишком много раз видел, как они искусно играют словами и людьми, притворяются, чтобы потом ударить в спину, и всё прочее. Ротбарт никогда не смог бы стать другом Румпельштильцхену, равно как и Румпельштильцхен – другом Ротбарта. Могут ли у злодея вообще быть друзья? Голд затруднялся с ответом на этот вопрос. Когда-то, окончательно затосковав от одиночества в Зачарованном Лесу, он вспоминал Луноликого и вопреки ворчанью тьмы подумывал, что они могли бы водить дружбу. Когда-то, незадолго до наступления Заклятья, Румпельштильцхен смотрел на правдивого и благородного Прекрасного Принца и подумывал, что хотел бы водить дружбу и с ним. Но Принц не стал бы, хотя был не мировой величины светлым духом, а всего лишь бывшим пастухом со своими принципами. Зато за помощью обратился, когда пришло время, и в темницу посадил, как только Тёмный стал не нужен. Напрашивался вопрос: был ли Принц столь благороден, как было принято считать?
Но так или иначе, рядом со злодеем вроде Ротбарта любой покажется рыцарем, верным истине.
Голд с волнением ждал, что скажет Бэй в ответ на то, что отцу не нужны иллюзии – ведь это так и было, иначе Румпельштильцхен давно бы жил не один, покупая и наколдовывая себе “любовь” человеческую. Неожиданная исповедь Бэя заставила Голда чуть податься вперёд, внимательно слушая. Убийца… Рядом с тем, что натворил Тёмный, померкли бы, побледнели многие преступления. Бэй убил, защищая отца, и воровал, чтобы выжить в чужом мире - опять-таки по вине Румпельштильцхена. Потому он и не надеялся на полноценное прощение – возможно, у Бэя уйдут месяцы и годы на то, чтобы рана в сердце зажила. Потому что виновником всех его бед оказался именно тот, кто породил его и должен был помочь, защитить, уберечь.
Голд сглотнул предательский комок в горле и нерешительно коснулся плеча сына.
- Я… я хотел бы повернуть время назад. Но это невозможно, - Голд невесело усмехнулся. – Было бы глупо предложить тебе снова стать четырнадцатилетним, верно? – сделал он слабую попытку пошутить.
Кому же Бэй принёс столько бед? Голд интуитивно догадывался, что речь зашла о каких-то ошибках молодости, и озвучил то, что немедля пришло ему в голову:
- Я бы мог помочь… Ты просто скажи мне, и я попробую это сделать, - всё с той же наигранной бодростью предложил Голд, хотя изрядно сомневался, что Бэй согласится. Ещё подумает, что Тёмный по стародавней привычке захочет решить проблему силой, и снова замкнётся в себе, не желая говорить откровенно или говорить вовсе. Но если Бэй захочет, чтобы кому-то перевели денег на счёт или ещё каким-то образом возместили причинённый когда-то ущерб, в этом Румпельштильцхен, пожалуй, точно смог бы посодействовать.

Отредактировано Mr. Gold (09-05-2019 18:28:23)

Бэй предсказуемо не стал делиться своими проблемами, и так же предсказуемо не обиделся Румпельштильцхен. Он всё понимал, нравилось ему или нет, и почитал за чудо уже то, что они смогли спокойно поговорить несколько минут, а где-то внутри тёплым комочком шевелилась надежда на прощение. Неистребимая. Неодолимая. Без этого Румпельштильцхену, а потом и Голду, пришлось бы совсем тяжко.
Бэй поторопился перевести разговор в другое русло, чему Голд оказался совсем не рад. Раньше он задавал себе вопрос, что сделает сын, узнав о том, кто создал Заклятье на самом деле. Насколько будет потрясён. Насколько сильное отвращение испытает к эдакому «изобретению», особенно после того, как поймёт, ради кого отец на такое пошёл.
Но внешне Голд не переменился в лице – он давно прикидывал, как поведёт себя и что скажет в ответ на этот… неудобный вопрос.
- Должен признаться, сынок, на момент наложения Заклятья я сидел в подземелье Прекрасных, - он криво улыбнулся, отводя взгляд – как если бы ему было неловко, однако этим признанием он заменил то, что так и не прозвучало. – Сам понимаешь…
Голд мог бы сказать, что в одном из миров существовала магия управления временем. Мол, добавь такой ингредиент к Заклятью – и получится нужный эффект. Но тогда возникал вопрос, зачем Злой Королеве понадобился такой «эффект», ведь она не ставила своей целью попасть в какое-то определённое время. Любое неосторожное слово могло подвести Бэя к цепочке размышлений; Голд с тревогой подумал, знает ли сын, чьей ученицей была Реджина. Этого не утаишь, оставалось только следить, чтобы бывшая злодейка и Бэй не встречались наедине. Знай Голд о том, что Генри – его внук, он бы понял, что поводов для встреч у Бэя и Реджины предостаточно…
- Светлые герои – любопытные существа, - Голд, в свою очередь, решил увести разговор в сторону. Говорил он с искусственным пренебрежением. – Когда-то я помог им, когда они боролись со Злой Королевой и прибегали ко мне заключать сделки, а потом они решили, что я слишком опасен, чтобы сидеть на свободе. Надо отдать им должное, они сумели упрятать меня в подземелье, - Голд склонил голову, деланно усмехаясь. Конечно, он находился там, где должен был находиться, но не рассказывать же об этом сыну? Лучше пожертвовать своей тёмной репутацией, признав, что тебя якобы обвели вокруг пальца. – Правда, без Рул Горм у них бы ничего не вышло, - а вот застарелая ненависть к Рул Горм была абсолютно, до жара в голове и красной пелены перед глазами, искренней.

Это «нет, не понимаю» было таким неожиданно приятным – как если бы Голд подсознательно ждал от сына одобрения поступку Прекрасных, - что тень растроганной улыбки промелькнула по лицу Голда. Он немного расслабился, хотя для того не было никаких весомых причин, однако вопрос про Рул Горм игнорировать не стал. Враг? Голд припомнил чопорную монахиню, в которую превратилась фея, и то, с каким удовольствием он повышал монастырю арендную плату. Какой из Голубой феи враг! Сама по себе она ничего не представляла, иначе непременно встала бы на пути Тёмного ещё раньше. Но в союзе с Прекрасными Голубая сумела, как она самонадеянно считала, обезвредить Тёмного – в то время как весь этот спектакль с чернилами кальмара был лишь частью его плана.
- Сейчас Рул Горм не представляет для нас опасности, - мирно произнёс Голд, как бы между прочим присоединив сына-не-злодея к себе-злодею. В этом была своя, опять же злодейская логика: мстить через детей и возлюбленных – обычная практика многих, но Рул Горм, скорее всего, этого делать не стала бы. Бэю она и так достаточно напакостила, да и не стал бы он её слушать во второй раз.
- У неё найдутся заботы. Весь город кишит сомнительными личностями, да и Ротбарт, о котором я говорил, - Голд сделал паузу, - мог чем-то насторожить Рул Горм. Возможно, она станет нашей союзницей, если дело дойдёт до сражения, - воображение нарисовало Голду, с каким брюзгливым лицом Голубая фея объединила бы силы с ненавистным Тёмным. Голд хмыкнул и снова посмотрел на сына – внутрь прокралось тайное опасение, что Бэй захочет уйти. Слишком быстро. Слишком… мало они поговорили, и сколько бы ни злился Бэй, его присутствие рядом было бесценным для Румпельштильцхена. Он снова напрягся, услышав начало фразы, но закончилась она, похоже, внезапно и для самого Бэя. Голд невольно улыбнулся, но тут же принял серьёзный вид и приподнялся из-за стола, чтобы поставить на огонь остывший чайник. Сделать это, на самом деле, можно было одним взмахом руки, но Румпельштильцхен не хотел при сыне применять магию. Тьма внутри предлагала так и поступить, чтобы Бэй, наконец, начал привыкать к волшебству, но Румпельштильцхен упорно старался её игнорировать.
- Я сам всё сделаю, сынок. Сиди, - прибавил он, словно Бэй опять был маленьким. Пожалуй, понадобится время, чтобы Румпельштильцхен полностью осознал, насколько сын повзрослел и изменился...

Бэй не ошибся – отцу и в самом деле нравилось, что он может что-то сделать для сына, как раньше, в прошлом. Никакая работа не пугала Румпельштильцхена, а клеймо «ненастоящего мужчины» позволяло ему спокойно заниматься не только пряжей. Возможно, в свободе от чужих мнений была бы своя прелесть, если б не один момент: Румпельштильцхен был «вне» чьего-то пренебрежительного порицания не потому, что был силён и плевать на такое хотел, а наоборот – потому что ниже презренного труса он упасть не мог, а трусу, как пьянице, море по колено, только на душе не так весело.
И всё равно, те времена, когда Румпельштильцхен присматривал за сыном и делал что «мужскую», что «женскую» работу, нельзя было назвать несчастливыми. Да, невидимое клеймо и тяжесть от потери Милы на сердце. Но зато не было того бремени грехов, под которым, не будь он Тёмным, Румпельштильцхена уже погребло бы. Он бросил мысль об искуплении, потому что искупить такую долгую и чёрную жизнь – нереально; он мог лишь думать о том, чтобы стараться стать лучше в будущем. И Бэй мог вздохнуть с облегчением – пока что Тёмный ничего не затевал.
Кроме…
Да, кроме одного.
Хорошо, что Румпельштильцхен успел налить чай себе и сыну, прежде чем услышал фразу о «кэпе». Чёртов пират, даже тут он умудрился просочиться невидимой тенью и насмешливо подмигивал Румпельштильцхену откуда-то сбоку от Бэя.
Голд сделал глубокий вдох, присел обратно на стул и обхватил чашку обеими руками, внимательно ища в коричневой глубине чая ответ на слова сына. Можно было догадаться, что за словом «папа», да ещё таким кротким голосом, ничего хорошего не последует. Но как водится, Румпельштильцхен наивно надеялся на лучшее.
- Я же его не убил, - наконец, произнёс Голд на удивление спокойным, почти будничным тоном. Вскинул глаза на сына и добавил:
- А вот он, похоже, ещё попытается меня прикончить. Как бы ты за ним ни присматривал, Бэй.
Мысль, которая пришла в голову следом, оказалась такой неприятной, что Голд даже возмутился на самого себя. Сын никогда бы его так не предал! И всё же, червячок сомнения успел заползти в душу и заставить Голда испытующе посмотреть на Бэя ещё раз:
- Крюк ведь не знает о кинжале?
Рассуждая логически, если б знал, попытался бы выкрасть, а не подкарауливать Тёмного в переулке, чтобы выстрелить. Однако всё может быть – в том числе, и то, что Бэй не сдержался и выдал тайну. Он был очень зол на отца в ту ночь – при одном воспоминании об этом рот Голда наполнился горечью. Он машинально отхлебнул чая.

Иногда Румпельштильцхен задавал себе риторический вопрос, когда он сумеет не наступать на одни и те же грабли. Когда научится говорить с теми, кто был ему дорог, когда сможет не отталкивать их от себя... С Медеей, казалось, всё получается. Но могло оказаться так, что Медея подстраивалась под него, не говорила, когда он что-то делал не так, иными словами - вела себя иначе, чем сделала бы, к примеру, Белль или ещё кто-то. Румпельштильцхен не был уверен, что ему бы этого хотелось - сколько он помнил из своей богатой истории сделок с людьми, ни одна попытка "затаить обиду" ни для кого хорошо не заканчивалась. Человеческие взаимоотношения Тёмный великолепно успел изучить. Вот только оставалось непонятным, почему он тогда не мог до конца разобраться в собственных отношениях, например, с сыном?
Да нет, всё было понятно: разберись он в этих отношениях, возможно, просто отпустил бы Бэя. Не в Нью-Йорк, разумеется; куда-нибудь ещё, где того ждала бы спокойная и свободная жизнь, безо всех этих клубков противоречий. Но Тёмные по-настоящему отпускать не умеют, и всякие наивные принцессы не в счёт - там, по факту, от любви оставались одни тлеющие угольки.
А Бэя Румпельштильцхен любил так, что, причинив ему боль, не только почувствовал жгучий стыд, но и сам ощутил ту самую боль. И в порыве раскаяния потянулся к сыну:
- Прости, прости меня! Я... я не хотел этого говорить.
Как он мог и на минуту допустить, что Бэй - его сын! - способен на предательство! Голд ругал себя последними словами за проклятую паранойю, присущую всем Тёмным - без неё, конечно, можно оказаться с кинжалом в груди, но всё же, Бэя это не касалось! Как бы он ни был зол, даже узнав правду о смерти матери, не допустил убийства повинного в том отца. Голд очередной раз осознал, как ничтожна вероятность того, что его простят, и отодвинулся, скрестил руки на трости - уже и не помнил, была она рядом или он магически переместил её. Ссутулившись и уперев взгляд в собственные до отвращения щегольские ботинки, Голд тихо произнёс:
- Я рад, что ты пришёл. Это неоценимый подарок, Бэй. И мой подарок... не забывай про него. Пожалуйста.