Ему казалось, что он ослеп, оглох и, определенно, лишился какого-то чрезвычайно важного чувства, которому даже не было названия в этом убогом языке, и все утраченное, благодаря какому-то извращенному чувству справедливости, компенсировалось ужасающе тяжелым и раздражающе неповоротливым телом. Это же нужно было придумать: перебирать ногами, чтобы транспортировать себя из одной точки пространства в другую, и, словно этого было мало, засадить означенное пространство труднопроходимым лесом.
Раньше светлого не посещало и мысли о неадекватности населяющих мир существ, теперь же он приближался к убежденности.
Ирония состояла в том, что чувство направления у него сохранилось, а вот умение определять расстояние в комплект к телу не прилагалось – вот и брел все еще светлый, но уже совершенно не дух, потеряв счет времени, к таинственной, но, без сомнения, необходимой ему цели, искренне стараясь проникнуться пасторалью окружающего пейзажа, а натыкаясь, почему-то, все больше на паутину и разбросанные без всякого почтения булыжники. Рассветы, впрочем, были довольно красивы – он даже прерывал свое путешествие, чтобы застать тот миг, когда густо-темное ночное небо начинало обретать зыбкую прозрачность близящегося утра.
Хотя это, конечно, не искупало всех прочих минусов, но позволяло представить свое положение чуть более сносным, чем оно являлось. Еще одним аспектом, способным его выправить, был бы поиск виновного, будь в этом занятии хоть крупица смысла, но Луноликий куда лучше, чем хотелось бы ему самому, представлял все возможные последствия задолго до того, как счел близкий к безумному план единственно возможным решением, а злиться на себя, ввиду необходимости содеянного, не выходило даже при большом желании.
Возвышающийся над деревьями, но, определенно, находящийся в шаговой доступности замок, постепенно приближается, символизируя победу разума над плотью: светлому бы перенестись, прерывая свои бессмысленные мучения, но он сам себе кажется выпитым едва ли не досуха сосудом, и предпочитает не трогать оставшийся резерв, дабы не остаться в действительно нужный момент без возможности изменить ситуацию.
Кто бы мог предположить, что после вечности вне времени несколько медленно текущих дней покажутся ему невыносимо долгими. Впрочем, как и все здесь. Избыточное.
Опущенная решетка оказывается еще одним – которым по счету? – препятствием на пути к той цели, что упорно влечет его вперед. Светлый помнит о том, что силы лучше приберечь, но ведь не стучать ему по прутьям, надеясь, что кто-то будет проходить мимо и любезно откроет проход. Охранников в этом жилище, судя по всему, не жаловали.
Словно нехотя, оглушительно скрипя, решетка поднимается вверх.  А замок-то, кажется, с характером, и явно обитаем – сделавший шаг во двор светлый явственно ощущает чужое присутствие.
Досадно.
И все же стоит заявить о себе. Формальности мира. А он, по мере возможностей, должен их соблюдать.
Луноликий позволяет обнаружить свое нахождение в замке, открывая хозяину толику сохранившейся силы.
Замирает. Стоит немного подождать. Если не ответит – продолжить путь.

Окружающее безмолвие кажется обманчиво-вечным. Ему нужно немного времени чтобы понять, что же заставляет чувства искать в обычном пейзаже ошибку: тишина. Там, за воротами, даже при отсутствии явных звуков, можно различить шелест травы или случайную трель незаметной глазу птицы. Там столь слабый, что не ощутить кожей, ветер приносит влажный запах далекого ручья и густо-пряный земляной аромат.
Здесь же чувствуется лишь застывшее время, да тихий, лишенный радости смех, впитавшийся в камни. Дух взглядом прослеживает устремленную ввысь стену – и кружок неба над головой, словно арестованный старым замком.
Светлый вспоминает: высокие, кажется, выше неба тянущиеся дома. Не замки, конечно, но тоже очень похоже на башни неприступной крепости. Он видит никогда не затихающие, словно бьющиеся живым пульсом вены-дороги, изгибающиеся под углами, попирающими законы известной науки. Он помнит воздух. Вязкий, неправильно-чистый, лишенный малейшего запаха или случайной частички пыли, идеально подходящий для того, чтобы попасть в легкие народа, победившего жизнь.
Он помнит их, людей-функций, не ведающих печали и сомнений. Им неоткуда взяться, если каждый миг от рождения до кончины уже расписан и согласован с мгновениями всех живущих ныне и только готовящихся занять свое место. У них нет мечты, и только бьющееся сердце напоминает, что они чем-то отличаются от машин.
Он видит этот мир дверей, неизменно сопровождающихся красно-зеленым мерцанием лампочки на боковой панели. Коснись рукой и, если достоин, дверь распахнется, пропуская дальше, если же нет, не стоит печалиться – где-то там, этажом ниже и парой кабинетов левее ждет твое место и твоя роль, уже ждущая четкого, без единой фальшивой ноты, исполнения.
Он чувствует этих людей, тенями проходящих сквозь него, не слыша, не замечая, не имея возможности познать что-то, выходящее за пределы их судьбы. Он ощущает, как от каждой все еще живой, но уже упрятанной в надежную клетку души тянется мерцающая смертью нить: из сердца, сквозь пол, куда-то вниз, к фундаментам домов, к уютным ложам сетевых кабелей и еще дальше, сквозь нижайшие из всех исследованных горизонтов – прямо в руки к тому, кто взял отброшенную за ненадобностью свободу и назначил ей цену, которую никто не в силах уплатить.
Светлый почти готов назвать этот мир мертвым, но внезапно видит живые глаза.
Здесь же – слышит живой, но заполненный застарелой усталостью голос. И при этом – неправильно-веселый, и если стоящее перед ним существо – хозяин замка, светлый может понять, почему все сооружение кажется грубо вклеенной в неподходящее место картинкой.
- Это не обязательно, - голос светлого ровный, лишенный практически любых интонаций, а взгляд наполнен тем же брезгливым любопытством, что бывает у ребенка, нашедшего интересное насекомое. – Достаточно не мешать.
Вряд ли это создание способно оценить, сколь много усилий он прикладывает, чтобы хоть немного соответствовать нелепым правилам их суетливого мирка.
Светлому и нужно-то немного – переждать, пока изматывающая слабость перестанет размывать сознание и путать мысли. Они называют это сном, но даже в столь неизменной форме, он недоступен духу. Ему нужно отрешиться от мира и позволить времени залечить раны, а после…что будет после еще слишком рано предполагать.
Сейчас важно другое – в этом замке есть то, что ему необходимо.

Уязвленный смертный утратил последние крохи того радушия, что тщился изобразить. Теперь, даже с большой натяжкой, выражение его лица не получилось бы назвать улыбкой – хищный оскал рассекал лицо, предупреждая о надвигающейся опасности.
Какая жалость, что он не собирается никуда уходить.
Луноликий наблюдает за его кружением с тем же отстраненным любопытством: кажется, хозяин замка любит представления, так почему бы не дать ему возможность? Тем более что он действительно нарушил чужой покой.
Не то, чтобы это волновало светлого духа, но ощущение своеобразного, но все же обмена, придавало происходящему некоторую правильность.
Он усмехается, услышав о не осуществившейся возможности быть превращенным в червя: воистину, чуднОе время. Он тысячи лет пребывал в единственной ипостаси, а теперь, кажется, провидение стремится компенсировать это упущение, и самое интересное тут как раз то, что рассерженный темный вполне в силах осуществить свою угрозу.
Интересно, каково бы это было?
Узнать это ему, по счастью, не предстоит – хозяин замка на ходу вносит изменения в свой план, и, судя по всему, практически не нуждается в участии нежеланного гостя. Свое имя темный произносит отчетливо, словно наслаждаясь каждым звуком, и, кажется, ожидает от духа какой-то реакции, но, увы, для него это лишь сложносогласованный набор звуков и не более того.
- Светлый. Безымянный, - произносит он после небольшой паузы. Странно было бы называть себя Луноликим, - обращение, как ни крути, придумали Хранители, пытаясь  отделить своего покровителя от всех прочих не имеющих название сил. Можно предположить, что все отмеренные на них двоих имена решил забрать себе собрат – вот уж кто развлекался, придумывая или соглашаясь со все новыми обозначениями.
Теперь же в имени темного мага так много звуков, что хватит им обоим. Это что-то преемственное или всего лишь забавное стечение обстоятельств?
- И что же за мысль, Румпельштильцхен? – в произношении светлого духа имя окрашивается той же мягкой насмешкой, что случается услышать у взрослых, потворствующих фантазиями мальчишки, вообразившего себя королем. «Конечно, ваше величество, отныне на завтрак никакой каши, только чистейший шоколад и фрукты,» - отвечают они, скрывая улыбки от маленького гордого монарха.
Светлый дух едва заметно, но без издевки, улыбается. Ему все же приятен говорливый темный.

Светлый вскидывает бровь в жесте вежливого удивления: он уже начинал привыкать к тому, что его действия смертными трактуются как угодно, только не правильно, но в гордыне, пожалуй, до сего дня не был обвинен ни разу. Становится любопытно, что именно дало повод ля подобного определения, но, чтобы это выяснить, необходимо вставить хотя бы слово в бурный поток речи темного мага.
Луноликий решает, что причина ошибки его не так уж интересует.
Тем более, что дальше его ожидало нечто куда более интересное. Окутавший дым приносит странное облегчение – словно сдавившая все тело слабость, смилостивившись, отступила. Дух удивленно смотрит вниз, пытаясь понять, что же темный сотворил с его телом, и видит лишь хорошо утоптанную, сохранившую довольно четкий отпечаток лошадиных копыт, землю. Собственных рук, ног и прочих, казалось бы, необходимых для нормальной жизни частей обнаружить не удается.
И все же – он ощущает себя намного лучше, чем минутой ранее.
Стоило раньше подумать о возможности сменить ипостась, но он и предположить не мог, что столь приземленное решение окажется таким действенным.
Луноликий пробует передвинуться. Получается на удивление хорошо. Просто замечательно! Избавившись от ног он, заодно, распрощался с необходимостью учитывать рельеф местности, оставалось только выяснить, что за форму придал ему темный.
Светлый дух неторопливо проплывает к стене замка…и с чарующей легкостью поднимается настолько, чтобы взглянуть на себя в зашторенные, а потому дающие бледное, но различимое отражение, окна. Ему даже нравится чувство юмора Румпельштильцхена.
Создается ощущение, что более интересная компания вряд ли отыщется. Подумав, Луноликий закрепляет свою округло-мерцающую форму на случай, если темный маг все же решит вернуться к варианту с червем. Бытие нимбом явно открывает больше возможностей.
Приглушив сияние настолько, насколько это было возможно, светлый дух отправляется на поиски темного мага – какая удача, что стены теперь не являются препятствием.
Искомый обнаружился в какой-то отдаленной комнате -  стены заставлены шкафами, в шкафах – склянки, что в склянках, пожалуй, лучше и не знать – и выглядел настолько довольным, что Луноликий поневоле вспомнил радостно бегущих к рождественской елке сорванцов, сияющих щербатыми улыбками.
Особенно точным сравнение было по части улыбки.
- Кто же добавляет асфодель в зелье прозрения? – Понаблюдав немного за экспериментирующим магом, Луноликий и сам увлекся, и, проплывая мимо одной из полок, завис над необходимым ингредиентом. – Лучше шалфей. Просто, но эффективно.

Светлому оставалось только мысленно вздохнуть, наблюдая за тем, как не ожидавший вторжения маг совершает целый ряд совершенно ненужных действий. Впрочем, к его говорливости и эмоциональности он уже начинал привыкать.
- Кажется, мне как раз удалось отыскать личность моего пошиба, - сложно выразить иронию лишь голосом, но у него, вроде бы, получилось, - поэтому я здесь. Поосторожнее с напутствиями, Румпельштильцхен.
По всему выходило, что светлому духу нравится поддразнивать темного мага. Во всяком случае, ответную тираду он выслушал с явным, хоть и не заметным наблюдателю удовольствием – форма светящегося кольца вообще мало информативна, когда нужно передать настроение.
Луноликий же, в пол уха слушая ворчание мага, неспешно пролетает по комнате, изредка останавливаясь перед наиболее заинтересовавшими его ингредиентами. Впечатляющая коллекция, нечего сказать, понять бы еще, собиралась она сознательно, или из желания прибрать к рукам все, что плохо лежит.
Его тянет рассмеяться, услышав, какую судьбу пророчил ему темный. Надо же, болтаться бездумным светильником над головой какого-нибудь прославленного героя. В самом деле, каков наглец! Извиняет его лишь то, что светлый сам бы себя мне узнал в текущем состоянии, что уж говорить о существах менее искушенных. Однако теперь у светлого духа есть чарующе много времени, чтобы доказать магу, как сильно можно ошибиться, приняв случайного бродягу за удачный объект для шуток.
Почему бы теперь светлому духу не пошутить над темным магом?
Тем более, что до того, как он восстановит свои силы, занятия поинтереснее все равно не предвидится.
Огненный шарик зависает достаточно близко, чтобы даже самый недалекий посетитель понял, что ему здесь не рады, вот только достать светлого духа огнем – такая же ослепительная идея, как попытаться утопить дождь в море. С тихим смешком он минует безобидное препятствие, занимая место точно над головой Румпельштильцхена, как и положено любому уважающему себя нимбу.
- Думаю, здесь я и задержусь, - сообщает он самым светским тоном и, опомнившись, возвращает сияние к исходной точке, озаряя лабораторию никогда не посещавшим ее светом. – Вам бы, уважаемый, служанкой обзавестись. Если вон та пыль по углам не обладает ценными магическими свойствами.

Знакомство продолжалось, принося светлому все новые и новые положительные эмоции – слишком уж примечательно реагировал маг на вторжение в свою жизнь, которое, справедливости ради, сам и устроил.
Светлый ведь был не вежлив, по меркам этого мира, вот и превратился в нимб – теперь и темному пора осознавать, что иногда последствия поступков настигают куда раньше, чем можно было предполагать.
- Дорогуша, ты будешь блистать, - до чего же у темного прилипчивая манера общения. Светлый дух, не желая того, невольно заговорил так же. Этого еще не хватало. Но, если отбросить форму, суть он передал верно – золотистое сияние искорками пробегало по странной коже Румпельштильцхена, вспыхивая то там, то тут.
Новый знакомый, кажется, пришел к тому же выводу – смех, во всяком случае, звучал вполне счастливый, хоть и не мелодичный до крайности. Что же, последнее придется потерпеть.
К переменам настроения светлый уже начинал привыкать: минуту назад вполне добродушный темный теперь едва ли не сочился раздражением, вновь скатываясь до угроз о несостоятельности которых уже должен был догадываться. Наверное, так и было – во всяком случае воплощать их в жизнь он на этот раз не торопился, хотя до последнего мига слова и действия у него почти не расходились во времени.
Вопросы отпадают сами собой, стоит прислушаться к тому, что говорит маг – и это довольно сложно, потому что говорит он, судя по всему, много. И это тоже придется потерпеть.
- Предчувствие, - туманно отзывается светлый дух, не углубляясь в тему. Не рассказывать же магу, что ему банально нечего делать в ближайшие…сколько-то лет, и при такой перспективе перепады настроения Румпельштильцхена играют только на руку: то, что невозможно предсказать, становится интересным, и вот чего бы не хотелось светлому, так это погибать от скуки в компании кого-нибудь чрезвычайно правильного. Без компании скука прилагалась по умолчанию.
- Я тебе не солгал, - кажется, у мага какой-то пунктик на именах. Свое-то он точно любит чуть больше, чем было бы разумно. – Имени действительно нет. Только…прозвище.
Интересно, это его успокоит? Или введет в еще большее возбуждение? Светлый был уверен, что в голове, которую он теперь освещает, происходит активная мыслительная деятельность, но, скорее всего, без подсказок она приведет мага к далеким от истины выводам. Но прежде, чем исправлять, хотелось бы их услышать.

Вот теперь Темный начал соображать – вопросы, во всяком случае, задавал верные, пусть и запоздавшие во времени на одно заклинание превращения. Стоит как-нибудь рассказать магу, что предсказание – крайне капризный и чрезвычайно надежный дар: отказывает как раз в тот момент, когда больше всего нужен своему обладателю. Светлый бы посетовал на отвратительное чувство юмора создавшего подобный порядок вещей, если бы не имел подозрений в собственной, хоть бы и косвенной, причастности к оному.
- Луноликий, - нимб безмятежно покачивается с боку на бок, а светлый дух наблюдает за причудливым движением теней, порожденных его манипуляциями. Получается даже красиво - в кабинете много предметов и переплетение силуэтов рождает фантасмагоричные, уже почти не имеющие сходства с оригиналом, образы.
Темный маг успешно заполняет тишину своими размышлениями. Неужели у него нет никого, с кем можно поделиться мыслями? Иначе объяснить подобную приверженность к звучанию собственного голоса не получается.
И если так посмотреть на ситуацию – еще непонятно, кто кому оказывает услугу, но эту мысль светлый решает приберечь.
- Уж точно не светящийся кружок, кто бы что ни думал, - было бы чем, светлый бы улыбнулся, на деле – лишь светится немного солнечнее. Этому замку не повредит расстаться с мрачностью хотя бы на время. – Но мне не нужно как-то выглядеть, чтобы существовать.
«До недавних событий,» - впрочем, об этой странице его биографии кому-либо знать совершенно не обязательно, тем более, что материальность – временный недостаток, который он вполне в силах перетерпеть. Пока же – стоит получать удовольствие от обстоятельств.
- Конечно, ты ведь живешь в огромном темном-темном замке, торчащем на холме как последний гнилой зуб в чьей-нибудь пасти, как раз для того, чтобы никто не догадался, что именно здесь и живет самый темный маг, - сарказм светлого можно разливать в бутылочки и раздавать нуждающимся, но, разумеется, Румпельштильцхен не оценил уникальности момента. Ну ничего, при должном терпении из него может получиться прекрасный собеседник.
Светлый выжидательно молчит и старается не расхохотаться в голос до того, как темный маг закончит свою речь. Складывается впечатление, что он попал в мир неискушенных и наивных до тупости созданий, раз кто-то из них может серьезно принять подобные заявления, либо – и лучше исходить как раз из этого – Румпель будет постепенно наращивать обороты и однажды сделает-таки действительно интересное предложение.
- Обязательства, любезный маг, суть бремя, который каждый взваливает на свои плечи добровольно. Вам не повезло дважды: у меня нет ни плеч, ни совести, а в сложившейся ситуации мы оба равно виноваты. Посему предлагаю запастись смирением и извлечь урок, который решила преподать нам жизнь.
Светлый очень старается, чтобы его голос не дрожал от смеха, но, кажется, проигрывает.

Светлый дух мог бы оскорбиться. Действительно, мог бы: юный наглец, даже не подумав, поставил его на одну ступень с местными магами, да еще, кажется, намеревался этим польстить. Луноликий старательно инспектирует свою сущность, пытаясь отыскать хотя бы тень раздражения, но безуспешно: все ужимки Темного вызывают либо удивление от того, что с подобным подходом он вообще смог прожить хоть сколько-нибудь, либо приступ веселья. Кажется, он всерьез вознамерился…присматривать за Румпельштильцхеном, хотя бы до тех пор, пока тот не наберется ума, и что-то подсказывало светлому духу, что силы он восстановит куда раньше, чем это случится.
- Разумеется. Профессиональный признак, - о том, что у всех прочих светлых, скорее всего, недостает не совести, а здравомыслия, он решает умолчать, дабы не нарушать раздумий темного. Слишком уж приметно тот хмурил лоб и снимал когтями стружку с ни в чем не повинного кресла.
Интересно, а в этой форме он может с чем-то взаимодействовать? Например, столкнуть со стола кубок.
Светлый дух решает попробовать немного позже, когда все точки в вопросе кто же кому и что должен будут окончательно расставлены. Впрочем, вряд ли у темного есть право голоса в этом вопросе - он уже решил, что задержится в этом замке на неопределенное время, и путей решения в данном случае было ровно два: принять это с радостью или смириться и скрежетать зубами. Интуиция подсказывала, что магу ближе второй вариант. Хотя внешне он довольно успешно изображал разумное поведение.
- Итак, раз уж мы теперь компаньоны…в некотором роде, - светлый дух, отлепившись на время от макушки темного мага, решил исследовать комнату повнимательнее, вдруг что-то из хранящегося там сможет пригодиться, - ответь мне на один вопрос: если ты не собираешься приторговывать зельями, зачем они в таком количестве?
Тем более, что большинство из них на способствующие целям захвата ближайшего королевства явно не походили. Либо длительное общение с темной половиной привило ему специфическое понятие о зле, либо местные представители злодеев досадно измельчали.
…или конкретно этот маг только начинал понимать природу и границы собственных сил, что превращало светлого духа в няньку. Интересный расклад, ничего не скажешь.
Светлый останавливается перед склянкой, таящей в себе зелье от бородавок. Благодарит Абсолют за то, что лишен лица, иначе бы миру явился совершенно непрезентабельный вид светлого духа с отвисшей челюстью. Помнится, Песочный человек довольно ясно изъяснялся при помощи своего песка и создаваемых им образов – дух пытается сотворить из света вопросительный знак, потому что боится, что рвущийся вопрос потонет в хохоте. Свет, увы, отказывается принимать какую-то форму, кроме естественной.
- Так как давно ты стал Темным?
Голос светлого духа прямо-таки сочится всепониманием. А еще он находит один любопытный факт: отсутствие глаз позволяет вернуть зрение к наиболее привычной форме, и теперь он избавлен он необходимости поворачиваться, чтобы увидеть то, что происходит «за спиной».
Приятно, что ни говори.

Луноликий хотел было отмахнуться от вопроса темного, как от очевидно глупого. С чего дух решил, что перед ним не первый из Темных? С того что видел, как они появились, и было это значительно раньше, чем пару лет назад. Спросил бы отчего вода мокрая, и то бы больше пользы было, но, поразмыслив, решил что Румпель в чем-то прав. Светлый игнорировал большинство его вопросов и, хотя имел на это веские причины (либо не знал ответа, либо считал его всем известным), выходило, действительно, не очень вежливо.
- Ладно, подловил, - тоном, каким дети признаются в краже варенья, сообщает дух темному магу, зависая напротив него, чтобы создать иллюзию нормальной беседы. – Решил я так, потому что Темными не рождаются, а становятся, и началось это так давно, что первым из них ты точно быть не мог. Значит, силы получил недавно, интересно только насколько. – Видимо, после первой удачной попытки Румпельштильцхен останавливаться не собирался, а дух, в целом, был не против удовлетворить его любопытство. – Если бы ты слушал внимательно, то узнал бы все, что тебе нужно, но, так и быть, я повторю: светлый, можешь называть меня Луноликим, если это необходимо. Больше я сказать ничего не могу, потому что нечего.
Интересно, поверит ли он в это? Ответ, и правда, получился таким коротким, что больше походил на издевательство, но, при этом, был абсолютно правдив, так что совесть светлого духа, если она и была, оставалась спокойна.
Следующий вопрос вызвал удивление, которое дух и не собирался скрывать.
- Как ты сказал? Рул Горм? Фея? Разве я обязан знать каждую фею в этом мире? Их же всего пара тысяч, действительно.
Луноликому опять не хватает возможности закатить глаза – возможно, в словах мага и есть логика, но слишком специфическая, чтобы ее можно было понять без длительного с ним знакомства. Однако, столь явный интерес наводил на некоторые размышления, и, нужно признать, не самые радостные: вряд ли у его нового знакомого было много друзей, с таким-то характером и привычкой превращать гостей в нимбы, которые постепенно должны терять разум.
- А вы с ней, как я понимаю, не ладите? Что случилось? Палочку не поделили?
Светлый дух старается быть участливым, но не может отделаться от мысли, что все местные конфликты кажутся ему столь же масштабными, как генеральные сражения в детской песочнице. Впрочем, и они иногда могут быть интересными.

Темный продолжал кружить рядом с уже изрядно надоевшей светлому темой, так и эдак задавая один и тот же вопрос, и, будь духу что добавить, он немедленно это сделал, хотя бы для того, чтобы избавить себя от острого и неосуществимого желания закатить глаза, но, видимо, верить в то, что ему не врут, Румпельштильцхен отказывался. Показательно, с какой стороны не глянь. Светлый знал, что жизнь темных редко сопряжена с простыми человеческими радостями, но чтобы довести себя до такой паранойи за пару десятков лет нужно серьезно постараться, найти каждого, с кем только можно стать врагом, и планомерно портить ему жизнь, чтобы не оставить ни единого шанса не схватиться за меч или волшебную палочку.
Тема с феями тоже не думала заканчиваться, и Луноликому на миг стало любопытно, что же это за Рул Горм такая и чем успела прославиться.
- Очевидно, не из Аренделла и не из Страны Чудес, - ехидства в тоне светлого стало заметно меньше, однако получать удовольствие от замешательства мага он не перестал. Однако, памятуя о правилах приличия, старался отвечать на поставленные вопросы, хотя и не видел в этом смысла. Раз уж Темному привиделась великая тайна, пусть разгадывает, может быть, дойдет до какого-нибудь интересного умозаключения и повеселит этим Луноликого. Больше ему заниматься, в общем-то, нечем.
- Кроме этого? Ничем, - последнее слово дух произносит с явным удовольствием, - у меня вечность не было отдыха и раз сейчас ни на что, кроме светильника, я не гожусь, восполню этот пробел.
Кажущаяся легкость тона скрывает беспокойство: его война все еще не окончена и кто знает, какие последствия будут у этой отлучки, но стоит посмотреть правде в лицо – в текущем состоянии он Хранителям не только не помощник, но, скорее, обуза. С другой стороны, темная половина должна быть в столь же плачевном положении, что немного успокаивало. Это, конечно, не победа, но хотя бы передышка.
Сдобренная довольно болтливой и умеренно хитрой компанией. Не так уж все и плохо.
- Лишиться разума мне и так не грозит, а текущее состояние устраивает целиком и полностью, - интересно, о чем таком подумал темный, что решил сменить подход? Явно не отыскал остатки совести и решил ими воспользоваться. - А что, есть злодейские планы, требующие уединения? Ну, ничего не поделать, придется их отложить…и мне самому хотелось бы знать насколько далеко.
Луноликий облетает темного мага, избавляясь от надумавшего наброситься на него уныния. Не стоит переживать о том, чего не можешь изменить.
- Итак, молодой темный в отдаленном замке…и чем же ты тут занимаешься? Строишь планы по господству над миром? Готовишь великое заклинание? Пишешь сонеты? Я прав? Ведь должен был угадать! О, я люблю поэзию. Обещаю не быть чрезмерно критичным.

Нимб на миг вспыхнул ярче, подтверждая догадку мага – кивнуть-то Луноликий не мог, вот и приходилось экспериментировать с яркостью света. Благо, опыт уже был. Интересно, станет ли догадываться дальше? Он, в целом, осознавал свою уникальность, но существовал с ней столь долго, что перестал воспринимать как нечто, способное вызвать удивление. Да, дух. Действительно, светлый. Если старательно поискать, подобных ему найдется несколько тысяч и некоторые, возможно, будут куда более ценными объектами для исследования.
Хотя бы потому, что их можно будет исследовать.
С появившейся же позже него магией у светлого были довольно простые отношения – он ее не замечал, а постфактум, как, например, сейчас, мог заметить, что что-то должно было произойти, по разочарованно-разозленным лицам.
- А? Что? – значит, с родом занятий он угадал, и как бы ни заманчиво было заподозрить в Румпельштильцхене тонкую душевную организацию и склонность к поэзии, дело, скорее всего, было в какой-то форме господства над миром. Скучненько, но проверенная классика, как правило, не подводит – включая ту часть, где все планы рушатся при непосредственном участии не согласных с изменениями героев. Он ведь должен об этом догадываться, верно? – Ты что-то делал? Я могу не шевелиться, чтобы тебе было удобнее.
Слова не слишком расходятся с делом – Луноликий замирает, позволяя осыпать себя градом какой-то среднепошибной магии. Вот тебе и Темный – эталон противоположной стороны. Впрочем – молод, амбициозен и обладает пытливым умом, хоть и не знает пока, куда его направить, из этого может и выйти-таки нечто интересное.
- Так феи к тебе и кинулись, да еще и в полном составе, - пожалуй, его новая любимая эмоция – сарказм. Или это общение с Румпельштильштильцхеном так на него влияет? Очень уж хорошо у него получается нести околесицу, а светлый, с его вечным стремлением к порядку, не может не привнести в этот сумбур хоть немного логики. – Подумай вот о чем: напрямую помогать тебе я, конечно, не стану. Но возможно в приятной…не-вражеской беседе могу подкинуть пару интересных идей. Услугу ты мне все же оказал, почему бы не получить ответную.

Луноликий едва слышно усмехается – рассуждения о «ваших» и «наших» звучат столь наивно, что, знай маг истинное мировоззрение своего визитера, наверное, сам бы посмеялся над своей оплошностью. Впрочем, кое в чем он был прав: случайных жертв, а уж тем более показательных, светлый дух не любил и всеми силами старался избегать, благо, сейчас и возможность была, да еще и настолько необременительная, что впору начать верить в провидение.
- При условии, что я твердо намерен везде вас сопровождать, дорогой маг, - голос Луноликого стелется тем же бархатом, – довольно положительно. – На этом можно было бы и закончить, оставив за Румпелем сомнительное удовольствие на ходу разбираться, почему его магия не действует так, как обычно, но у него и без этого было достаточно потрясений для одного дня, а уж сколько окажется в будущем – даже духу неведомо. – Мешать сознательно я по-прежнему не намерен, но вот какая загвоздка: духи, как известно, существуют сразу и везде, и пусть сейчас я больше где-то, принцип остается прежним. – Луноликому самому не нравится, как звучит его объяснение. Слишком уж расплывчато, словно он намерено утаивает нечто важное, хотя истинная причина всего одна: раньше у него не было необходимости рассказывать о своей природе, а значит – подбирать слова, способные ее описать из этого скудного на определения языка. Приходится импровизировать, и, стоит признаться, не всегда удачно. – Я хочу сказать, что мне нет необходимости применять силу, чтобы изменить твои заклинания. Немного. Один крошечный шанс для бедолаги выйти победителем. Глупое условие, которое ему нужно будет выполнить, чтобы снять проклятие. Поцелуй истиной любви получить или в слезах единорога искупаться…что-нибудь такое.
Луноликий не добавляет, что и самого Румпельштильцхена это делает не столько злодеем, сколько довольно эксцентричным магом, а значит – не лишает возможности когда-нибудь в будущем найти тот пресловутый счастливый конец, которым, на взгляд светлого, все чрезмерно увлечены. Вряд ли час для этого разговора когда-нибудь вообще наступит, а если и случится – сложно представить, чтобы Темный воспринял подобное благосклонно. Светлый понимал, как не любят все без исключения вмешательства в собственную природу и сам бы, пожалуй, тоже не обрадовался, но тут уж ничего не поделать.
- Ну так, - он подлетает к двери, словно указывая путь. – Какой отчаянный храбрец сюда забрел? Тебе не кажется, что лучше обзавестись жилищем поскромнее? Оживленно тут как-то. А магия любит тишину.
Самое замечательное, что он даже не издевался – искренне советовал, как можно избежать ненужного внимания. Жаль только, что советом так никто и не воспользуется.

Новости маг воспринял куда спокойнее, чем можно было ожидать от столь вспыльчивой натуры, приятно удивив этим духа – внезапные проблески благоразумия и не могли восприниматься иначе, если, конечно, Румпельштильцхена самого не утомили перепады от веселья до гнева. Это, впрочем, было как раз теми несущественными деталями, которыми Луноликий, в данном случае, был готов пренебречь, дабы не портить себе впечатление.
Как и положено любому уважающему себя нимбу, в том их виде, какими они представлялись светлому, он безмолвно проследовал за хозяином замка, озаряя окружающее пространство ровным золотистым светом. Ему, оказывается, и самому было интересно, в каких именно отношениях состояли жители окружающих поселений с их ближайшим исчадием зла – был, конечно, самый очевидный вариант, при котором они, на всякий случай, наточили вилы, на которые исчадие полагалось насадить, но, при нужде, оббивали пороги замка, выдумывая десяток причин, по которым иного пути решения проблемы не существовало. Когда-то он иначе представлял себе сосуществование тьмы и света, но приходилось иметь дело с тем, что уже сложилось, и, по возможности, менять его наименее кардинальными методами. Хотя бы для того, чтобы не заиметь собственный, пусть и не-материальный, аналог торжественных вил.
Проситель, к слову, попался колоритный: косая сажень в плечах, добротная, хоть и заляпанная копотью одежда, окладистая, со следами подпалин, борода, способная, при желании, служить полноценной защитой шеи от не слишком умело пущенной стрелы. Пока означенный добрый великан пытался составить связный рассказ о горестях своего многочисленного семейства, а, заодно, и сократить оное, спихнув его часть в услужение магу – тут дух невольно задумался: были ли дочери так миловидны, как пытался убедить их заботливый отец, так ли сильно он их любил, как пытался показать, так ли темен Темный, как пытается изобразить, и так ли типичны подобные обмены, как может показаться, и, если последние два вопроса дадут положительный ответ – в насколько чудаковатый мир он умудрился попасть и какие еще забавные извращения от логики здесь могут встретиться – Румпельштильцхен, как и при встрече с Луноликим, плавно кружил вокруг рассказчика. Нужно бы запомнить и спросить об этой занятной привычке.
- …ну дык я и подумал, - не встретив явного отпора, крестьянин явно осмелел и открыл в себе торгашескую жилку, которой лучше бы дремать до скончания его дней, - девка-то в услужение всякому надобна. Сготовить там, по дому похлопотать, а мне бы наследничка, значит, прижить. Уж не откажите, мессир Темный.
И если до этой проникновенной речи Луноликий думал, что обретение магии странным образом сказалось только на одном конкретном обитателе замка, теперь начинал подозревать, что нечто странное, судя по всему, произошло с целым миром: иначе объяснить, как обычный, не сломленный чрезмерными испытаниями, человек решился отдать на откуп темнейшему, в его представлении, злу, свое дитя, ради обретения «сына», с которым его даже не будут связывать кровные узы, при условии, что подобного же результата можно добиться, просто заплатив небольшую мзду какому-нибудь бедному семейству, светлый дух просто не мог. И если – если! – этот человек – не уникальный для данного мира случай, стоило ли удивляться вывертам характера Румпельштильцхена. Попробуй, поживи с младенчества в окружении подобных экземпляров, сохранив при этом здравый рассудок. Если бы можно было сиять с ноткой сочувствия – дух бы непременно это сделал.
Пока же – молчал.
Уважительно.

Если быть честным перед собой, Луноликий всецело поддерживал негодование Темного – его самого, в бытность значительно более известным, чем сейчас, изрядно раздражали бесконечные просители, почему-то решившие, что он бросится решать все их проблемы за нитку бус и розовый бантик, более того, резко меняющие тон просьбы с почтительного на приказной, после того, как встречали молчание с его стороны. Дух мог бы сейчас разразиться речью, попытаться взывать к совести Румпельштильцхена и предприимчивого крестьянина попеременно, но, если темный маг, за выслугой лет, еще мог чему-то внять и изменить решение, уверенный в своей правоте селянин, скорее всего, только бы обиделся. Как же, мерзкие колдунишки не разрыдались от его бед и не предложили мешок золота поверх исполнения всех желаний.
В общем, он все еще молчал, следуя за кружащим Темным и ожидая закономерной развязки этой совершенно неприятной ему истории. Где-то на середине превращения почтенного отца семейства в довольно привлекательную мышь дух не сдержался и фыркнул – очень уж забавное было выражение изумления и негодования на получеловеческом-полузверином лице.
- Платят, платят, - успокаивающе проговорил нимб, отрываясь от кудрявой макушки и следуя к мышонку. – Вот ведь как получается: творишь ты, кажется, совершенное злодейство, а на деле получаются довольно хорошие последствия.
Мышь, поводя усами, замирает, глядя на светящийся круг.
- Ладно уж, дитя человеческое, - он вздыхает, понимая, что, будь это его сознательным желанием, даже не постарался бы вмешиваться в заклинание Темного, но это как раз тот случай, когда легче поддаться велению натуры, чем противостоять ей, и, помня о своем бедственном положении, светлый дух решает не противиться. – Беги домой. Если тебя не сожрет никто по пути – найди свою младшую дочь и помогай ей изо всех сил. Поймешь, что был не прав – станешь лучшим человеком, чем был, не поймешь – останешься отличной мышью.
Он мог бы попытаться объяснить Румпельштильцхену, как это действует, но подозревал, что тот все равно не поверит, и останется при мнении, что дух намеренно исказил его работу. На деле же все было куда проще: само его присутствие делало любую магию, даже смертельную, немного менее безнадежной – неукоснительно верящий в возможность лучшего исхода светлый дух привносил частицу этой веры во все, к чему прикасался и, разговаривая с обращенным кузнецом, не столько менял заклинание, сколько указывал направление движения, которое тот, достигнув деревни, уже все равно не вспомнит.
Он возвращается на свое законное место над головой мага, наблюдая за тем, как возмущенно попискивающий серый комочек направляется к воротам.
- И меня бы куда больше устроил второй вариант, - делится он внезапным откровением с Темным. – Из него получился отличный зверек.