— На чт… — успел начать Лазарь перед тем, как его потащили прямо в пасти кровожадному зверью. Лишние мысли, нужные мысли моментально вылетели у него из головы. Осталось только четкое осознание, что их обоих вот-вот сожрут, не оставив ни клочка даже от ботинок, и опознавать их останки будут по металлическим бляшкам на ремнях. Почему именно бляшки и ремни, Лазарь, конечно, не думал.

Когда он догадался, что мог бы упереться или схватиться за что-то, чтобы остановить безумие, было поздно: они оба оказались прямо в центре стаи. Он мог чувствовать, как волчий хвост хлестнул его по ноге, как жестка волчья шерсть и как от ополоумевших зверей клочками разлетается пена. Лазарь крепко зажмурился на бегу, но ничьи клыки в него так и не впились. Судя по истошному визгу и шуму, волки были в не меньшем ужасе, чем он. Звери шарахались от людей, как от прокаженных, словно их по мордам лупили горящими ветками, и только по следу бросались с утроенной яростью.

А потом все кончилось и, открыв глаза, он наконец увидел огонь. Лазарь послушно замер, даже вдыхая и выдыхая через раз. Пока волки взбешенно выли, чуть не пританцовывая от нетерпения за полукругом света от камина, он готов был слушаться кого и чего угодно. Он покивал, а потом помотал головой так, что она закружилась, но в остальном все еще не двигался. До тех пор, пока Даниэлю не взбрело в голову повторить маневр.

— Стой! — зашипел Лазарь, рванувшись следом, но едва ступил на границу света и тени, как вынужден был экстренно отскочить обратно. Как ни странно, волки не пропустили его и только его. От Даниэля они все еще шарахались, и только поэтому Лазарь не повторил попытки. Он не понимал, почему они все еще целы и невредимы, почему звери ведут себя именно так. Лазаря посетила внезапная мысль, будто его нежданный спутник действительно знает, что делать.

И все же он метался в рыжем мареве от камина, сам не лучше зверя в клетке, пока единственное существо, которое здесь не хотело его сожрать, где-то там возилось. И с каждой секундой в его тревогу вплеталось все больше неясной злости, такой, что, задев ногой кофейный столик, он яростным пинком отшвырнул его в попятившихся зверей. Лазарь едва не споткнулся о воздух, подумав, что остался один и, не выдержав, крикнул: — Да где ты там, смертник?!

Как только они оба оказались под защитой камина, а волки недовольно разлеглись в темноте, Лазарь успокоился и снова сел на диван. Вот только теперь он не смотрел на огонь и не видел в нем ничего, но обводил настороженным взглядом комнату, изредка поглядывая на Даниэля. Злость не покидала его, и он все еще не знал, почему и на что злится.

— Не… Не стену же пинать? — риторически спросил Лазарь. Изначально он явно хотел упомянуть вовсе не стену, отчего мельком ухмыльнулся. — Азартные игры в школе запрещены, — дополнил он уже серьезно, верно, тем же тоном, каким вызывал родителей ученика в школу. То, что он дома, а Даниэль на роль школьника годится чуть меньше, чем никак, его ничуть не смутило. Не исключено, что Лазарь имел в виду некую мифическую ответственность учителя, по мнению многих родителей, запрещающую даже в мыслях держать все, что может дурно повлиять на учеников. Занятия на ночь он так и не предложил, не то не зная, что сказать, не то не помня, надо ли. В любом случае, он не стал бы соваться к ждущим зверям за чем бы то ни было.

— Важнее другое. Откуда ты знаешь моих волков? Откуда знаешь, как они себя ведут? И почему, черт возьми, они тебя боятся? — вдруг зачастил вопросами Лазарь с таким видом, будто собирался вот-вот подловить лжеца, и выжидающе забарабанил пальцами по дивану, отбивая невеселый ритм. Словно перешагнув какой-то рубеж, он, в тайне от себя, становился более серьезным и мрачным минута за минутой, но и сознание его прояснялось все больше, ход мысли сбивался реже и реже. Так случалось каждый раз, когда действие наркотиков подходило к концу, но пока что Лазарь этого не помнил. Его больше занимали вопросы. Все-таки им еще немалый кусок ночи придется находиться в обществе друг друга, и чем менее подозрителен будет каждый, тем лучше для всех.

Лазарь вспомнил. Он снова изумился, почему не понял сам. Конечно, ноздри волкам щекочет запах страха. Как и любым хищникам, чья природа — выслеживать добычу достаточно слабую, чтобы ее можно было сожрать. Добычу, которая знает о своей слабости и оттого боится. Даниэль не боялся — значит, он был слишком силен для них. Значит, так?

Нет, что-то совершенно не так. Лазарь не понимал, но чувствовал иную закономерность. Он скользнул взглядом по зверям, отмечая, что они снова застыли на размазанной границе света и тени. Они смотрели на него неотрывно, выжидающе. Они вот-вот заговорили бы, может быть, они давно пытались заговорить, но он слышал только животное ворчание и скулеж. Мысль метнулась к оборотничеству, но и этот ответ был неверен. Нет, эти волки вовсе не волки, даже не оборотни. Они... Не дышали. Что они такое?

Что-то внутри него, что знало ответ, медленно и опасно разворачивалось, пробуя пространство на вкус. Словно после долгой ночи просыпалась змея, которую невзначай согрели, разбудив в ней бег крови.

— Прости? — очнувшись, переспросил Лазарь, словно издали слыша свой голос. Он снова слишком увлекся и совсем не обращал внимания, какую мелодию отбивают теперь его пальцы. Он не был уверен, что помнит ее, и с готовностью сложил руки на груди, прервав звук.

— Может быть, ты и должен вскочить и что-то сделать, — силой удерживая взгляд на собеседнике, предположил Лазарь. — Только забыл, что. Утюг не выключил?

Он вовсе не собирался говорить с таким ехидством, какое прозвучало. Просто теперь Лазарь легко мог представить, как змея высовывает тонкий язык, улавливая в его дыхании все тот же запах страха. Это видение, обращаясь чувством, казалось ему невероятно мерзким, как будто нехолодная-негорячая змеиная кожа медленно скользила по его груди и горлу. Изнутри.

— Пойду... Попью, — едва сдерживая тошноту, пробормотал Лазарь. Что бы это ни было, он этого не хотел; он хотел только вскочить и сбежать из-под защиты камина, пользуясь сомнительным предлогом, что и сделал. Лазарь даже не заметил, что по пути на кухню ему не встретился ни один волк.

Лазарь только-только отхлебнул из стакана воды, как  может быть, с запозданием услышал вопрос и от неожиданности поперхнулся. Он был целиком сосредоточен на гадских ощущениях и совсем не следил, идет ли Даниэль за ним, а размеренно и как-то чересчур громко ударяющее о ребра сердце заглушило шаги. От кашля его все-таки едва не вывернуло, но он только позеленел, залпом допив воду.

— Возможно, есть один — стоит у вон того косяка, — отдышавшись, мрачно пошутил Лазарь, расслабляя напрягшиеся мышцы. Казалось бы, ну что такого ужасного произошло, всего-то один не угрожающий вовсе человек слишком тихо подошел, но у него чуть волосы дыбом не встали, и весь он подобрался. Одно хорошо: о змеях, их кожах и всяких мерзостях Лазарь думать перестал. Только излишне нервно, даже дерганно стукнул стаканом о стол, а затем безапелляционно потребовал: — Не подкрадывайся так больше!

О волках он теперь тоже не думал: не видел их, не слышал и даже не ощущал прежним странным чувством, как кожей, их присутствие. Его необъятная сумасшедшая химическая вселенная как по приказу, но все ж нехотя стягивалась до маленького нормального мира, и ему это совсем не понравилось. Лазарь чувствовал, что, пусть и было это мерзко, но он почти дотянулся до чего-то невероятно важного. И в мире, и в себе самом и, может статься, в ближнем.

— Ты же чувствовал это? Что-то... Странное. Много странного. Будь я проклят, если ты не чувствовал, — заговорил Лазарь снова, чувствуя необходимость в подтверждении. В его голове вспыхнула не самая лучшая идея, и он отдаленно осознавал ее опасность. Необходимо было продлить состояние "между". Не желая упускать с трудом нащупанную нить Ариадны, Лазарь полурефлекторно зашарил по шкафчикам. Нашел запакованный шприц, взял в зубы, чтобы освободить руки, и захлопал дверцами дальше. Намерения его были бы ясны и ребенку, но в поисках он снова перестал обращать внимание на то, что там делает Даниэль.

Конечно, никакое "стоп" Лазаря не остановило. Он точно знал, что надо делать, даже успел достать медицинский спирт, жгут, и распаковать шприц прежде, чем его нагло отобрали.

— Это что еще за дела?! — возмутился Лазарь, одним плавным движением развернувшись. Достать шприц он не пытался, только сверлил Даниэля тяжелым взглядом, испытывая новый прилив злости, на этот раз конкретной и направленной. Лазарь нарочито отчетливо, будто объяснял ребенку сложную тему, проговорил: — Это не какая-то глупость. Я почти нашел... Почти понял, что происходит. Мне нужно это состояние, понимаешь? Я знаю, что делаю и насколько это плохо. Черт возьми, у меня есть ключ! — Лазарь с самым серьезным видом кивнул на шприц, мол, полюбуйся, ответ на все вопросы. — А если другого раза не будет!?

С каждым словом он распалялся все больше. Он всегда чувствовал раздражение, едва только неестественная легкость покидала его, но никогда не ощущал такого неподъемно сильного гнева. На секунду в глазах у него потемнело, словно он смотрел сквозь туго свернутый черный лист, и захотелось сотворить нечто настолько ужасное, что снова стало тошно. Так же плавно, как развернулся, он подступил к Даниэлю, привычно рискуя напороться на удар… И тут же поспешно отступил обратно. Секунда прошла, а злость словно затянуло водоворотом куда-то за самый край сознания, и он шумно вздохнул. Мистический туман в его голове не вовремя рассеялся, мешая провернуть задуманное.

— Я же не идиот. Слишком рано, — сам себе сказал Лазарь, имея в виду, верно, интервал между каждым приемом. Умирать от передозировки в грязи из-за наркотического психоза, как самый опустившийся зависимый, он не собирался. Не хватало только откуда-нибудь с того света глядеть, что станет с Ким, когда она все узнает. — А ты сам тот еще псих, полез тоже... Ладно я, я в себе. А если б был агрессивный какой?

— Если б решать не было поздно, — парировал Лазарь, представляющий, насколько хрупки люди и как просто им навредить. Слишком сильный толчок — гематома, слишком рьяный рывок — разрыв мышц, слишком резкий поворот — перелом, вполне легкий удар по голове — обморок; наркоманы под кайфом, по слухам, обладающие сверхчеловеческой силой и минимальной аккуратностью, были теми, к кому не стоило соваться. Сам он, конечно, не проверял, да и Даниэль после сегодняшнего стал почти последним, кому он желал бы навредить. Разве что ради сохранения тайны.

— Не закончил... Расскажешь сказочку, и в следующий раз будем убегать не от волков, а от драконов. Или от принцесс, — Лазарь беззлобно фыркнул. Он слишком отрезвел, чтобы верить, что еще раз проколется так же, как сегодня. Отвернувшись, он убрал обратно все, что успел достать. Кроме шприца. На него Лазарь упорно внимания не обращал, только механически почесал локоть. Зная, чем заканчивается химическая радость, он всегда слабо, но все ж хотел не возвращаться с территории глюков. Он уже чувствовал это: мир, словно бы лишившийся красок, расплывающийся, не значимый, медленно оседающую на плечи свинцовую тяжесть, неотвратимо наступающую безысходную тоску. Не то чтобы обычно Лазарь был жизнерадостен, но беспросветный мрак отходняка с повседневной скукой ни в какое сравнение не шел.

— А ты ничего не хочешь, герой-спасатель? — великодушно предложил Лазарь. — Я уже... Меня уже достаточно отпустило, чтобы не видеть всяких монстров. Обещаю не падать в обморок от громких звуков.

Чем больше Лазарь приходил в себя, тем больше его волновал немаловажный вопрос: что его собеседник намерен делать теперь? С тем, что Даниэль остается здесь, он смирился быстро и на удивление легко, но уже начинал беспокоиться, не отправится ли тот с утра пораньше куда-нибудь в полицию. Или на аудиенцию к школьному директору. Или, что хуже всех предыдущих вариантов вместе взятых, прямиком к Ким.

— Запиваю гранит науки слезами учеников, очень сытно получается, — усмехнулся Лазарь. Он шутил, но в нем против воли проявлялась опустошенность. Она стыла отсутствием блеска в глазах и кривизной в усмешке, но он привычно не обращал на нее внимания. — Двадцать первый век на дворе. Всё, что нельзя заказать в интернете, можно заказать по телефону... Ты так и будешь стоять с этим в руках?

Кивком он указал в сторону мусорного ведра, куда следовало бы отправиться зазря открытому шприцу. Да, шприц был новым, но лежать ему пришлось бы долго. Да и такой поворот событий выглядел правильным, как верная метафора. Любой человек, кроме всей наркоманской братии, хотел бы, чтобы любой наркоман бросил — в лучшем случае, мучительно умер — в худшем. Это естественно. Никто, как правило, не хочет находиться с зависимыми в одном довольно тесном городе, не говоря уже про куда более тесную комнату. Впрочем, судя по поведению Даниэля, таких правил он не знал.

— Может, ты и прав, — Лазарь пожал плечами и прошествовал обратно в гостиную; не бежать от волков, а просто спокойно идти было даже приятно. Сейчас место для него не имело значения, а вот компания была в новинку. Приходы ли, отходы или ломку он предпочитал переживать в гордом одиночестве, не понимая, зачем другие образуют притоны.

— Начинать оправдываться, мол, это не мы такие, а жизнь такая? — поинтересовался Лазарь, когда вновь сел на диван и уставился на огонь. Танец пламени успокаивал его и сейчас. Мысленно Лазарь заводил подобные разговоры сотни раз, предчувствуя, что однажды попадет в неприятности. Он работал и своим обвинителем, и своим адвокатом, но, как ни странно, вердикт всегда был не в его пользу. — У меня были причины, но вины это с меня не снимает, — давить на жалость он не видел смысла, как и врать напропалую. Ложь сработала бы, как с Ким, если б он сам в бреду себя не выдал, а жалость — явно не то, что распространено в среде журналистов. Не лучший расклад, но Лазарь оставался невозмутим. — Бросить обещать не стану. Сам не смогу, а за помощью обращусь, город на уши встанет. Уехать, как мы выяснили, не вариант... Знаешь, как это бывает, когда кто-то узнаёт? — он скосился на Даниэля чуть насмешливо и ответа ждать не стал. — Становишься просто дополнением к своему яду, небезопасным к тому же. Разве нет? Я уже это проходил. Добровольно ни белым халатам, ни копам не сдамся.

Лазарь едва не вставил утверждающее «Жил», но не стал перебивать собеседника, опасаясь таким импульсивным маневром только сбить его с мыслей. Лазарь имел все основания полагать, что они будут дельными: вряд ли тот, кто пошел пить с наркоманом, станет размышлять шаблонно-правильным образом. По крайней мере на это стоило надеяться.

Надежды себя оправдали. Он не имел привычки верить всем полузнакомым коллегам девушки, но Даниэлю верил. То ли из желания успокоить тревогу самообманом, то ли из-за интуитивного чутья на людей. Кому-то это чутье помогало покорить политические вершины, а Лазарю оно было знакомо лишь по нескольким случаям. Одним из них стала та встреча с Ким, когда он еще не подозревал, что будет разрываться между взаимоисключающими невозможностями: он не мог так просто бросить ни девушку, ни прежний образ жизни.

— Думал? — на этот раз Лазарь уже не мешал горечь со смешком. Желание смеяться окончательно истлело.  — Я думаю об этом каждую минуту, и этим вечером тоже.

Он не стал озвучивать причин, по которым даже галлюцинации не могли изгнать из его головы образ девушки. Лазарь имел в себе достаточно воли, чтобы признать и признаться, насколько привязался к Ким, но для него «люблю» было лишь затасканным словом. Простое «люблю» на вкус как лист из очередного дрянного романа. Оно не способно передать, как переполняет жгучее ощущение жизни, как в голову сильнее любой выпивки ударяет пьянящая радость, как скучный Сторибрук окрашивается в яркие цвета чище и лучше, чем от любого наркотика. Просто потому, что она рядом.

— Ты же знаешь Ким. Она как ребенок, даже если ведет себя по-взрослому. Лучше не подпускать ее к мрачным тайнам, — в воздухе повисло невысказанное «пожалуйста», а сам Лазарь разве что руки в молитвенном жесте не сложил. Не сложил и так и не произнес просьбы. Все же Ким имела право знать, сколько бы боли это не принесло им обоим. А Даниэль, которого внезапно волновала ее судьба, имел право не молчать, несмотря на слова всяких наркоманов. — Все должно оставаться как есть, пока каждый раз, когда я отхожу от, кхм, плана, случается что-то нехорошее. Например, меня домой отводят мимо проходящие журналисты. Или хуже.

Точно так же слово «ломка» не сможет передать невыносимое ощущение потери себя. Каждый раз, встречаясь с ней, Лазарь видел в ней смерть. У смерти не было ни косы, ни скелета под балахоном, только темнота без намека на свет в конце туннеля, и эта темнота грозилась стереть его, как ненужный штрих. В броском слове из буклетов «Против наркотиков!» не отражались ни боль, от которой срываешься в крик, ни убийственный ужас, который этот крик душит до скулежа, ни жажда, заставляющая идти на что угодно, лишь бы получить очередную дозу.

—Это не значит, что я собираюсь прожить так всю жизнь. Правда. Но выхода я еще не нашел.

Лазарь не сразу ответил на вопрос. Не потому, что придерживался позиции "Берите свою помощь и засуньте в интересное место", а значит, предложение — пустой звук. Он был достаточно дураком, чтобы нуждаться в помощи, но недостаточно, чтобы отказываться от нее. Весь смысл сказанного, невероятный, не сразу до него дошел.

Лазарь окинул собеседника пытливым взглядом, пытаясь понять, зачем тот ищет проблем. Вроде бы Даниэль не так пьян, вроде бы выгоды никакой не поимеет, вроде бы настоящей издевки в словах не было, вроде бы, вроде бы... Не всякий и за деньги, и с гарантией безопасности согласится возиться с неадекватным полузнакомым. Лазарю хотелось, чтобы этот странный альтруист пришел в себя, не давал лишней надежды, которая разобьется о рациональное утро, когда они оба поймут, что наговорили лишнего, и разойдутся, не поднимая друг на друга глаз. Навалившаяся безысходность твердила, что так и будет. Должно быть.

Сейчас Даниэль, кажется, действительно хотел ввязаться в это, а его улыбка теплотой спорила с камином, разгоняя горечь. Сейчас Лазарь отвергал шепот, верно, здравомыслия, уговаривающий не верить и тем более не доверять тому, кого он по-настоящему знает одну ночь.

— Надеюсь, отгулы не понадобятся. Можешь оставить свой номер на случай, если мне приспичит провести лекцию о волках, — предложил Лазарь, выдав подобие ответной улыбки, и здравость суждений в нем смолкла, сдавшись. Только вчера, Лазарь смутно помнил, он разглагольствовал о том, что не понимает, зачем нужны телефоны, и не мог открыть дверной замок. Однако могло спасти и просто осознание: кто-то поможет.

— Даниэль... — в конце концов, не выдержав, начал Лазарь. Слишком необычно, слишком, до смущения, не вписывается в привычную жизнь. Это не Кимберли, добрая душа, готовая при должном стечении спасать хоть черта от небес, это совсем иной человек. — Я ведь тебе никто.

Что-то тоскливое в нем, как ни странно, воспротестовало этим словам, в них просочилось сомнение, почти неловкость. Треклятая ночь с ее мистикой, темнотой, откровенностью!

— Впрочем... Просто спасибо.

Даже слепой заметил бы, что с ними обоими происходит что-то неладное, нехорошее и, учитывая тусклую непримечательность сторибрукской повседневности, ненормальное. Найти истоки своих расхождений с будничной нормой Лазарь мог легко: и перед, и во время, и после приема наркотиков вокруг вечно возникала какая-нибудь чертовщина, помимо воображаемых животных и мигающих фонарей. Так, смиряясь с водоворотом химических веществ, выкручивался из дрянной ситуации измученный разум, и эта процедура стала привычной. С Даниэлем, который ныне выглядел довольно странно, было сложнее, но все можно было списать на выпивку и усталость. Кто бы не устал, после рабочего дня шастая по городу да бегая по чужим домам от галлюцинаций. Удовлетворившись найденными объяснениями, Лазарь переключился на доставку.

— Одну секунду. Волчатины, боюсь, в меню не будет, что-нибудь другое, — говорил он, оглядываясь в поисках телефона, так по-привычному, словно они с Даниэлем полжизни каждый вечер четверга проводили вместе за какими-нибудь тривиальными занятиями вроде просмотра матчей по телевизору. — Ага. Трубку не видел?

Заполучив вожделенный аппарат, Лазарь ненадолго отвлекся на переговоры. Человек на другом конце провода знал его отлично: Лазарь часто что-то заказывал, если не попадал в кафе. Еды у него в доме и впрямь не водилось, помимо печенья к чаю, однако и оно к сегодняшнему дню совсем перевелось. Обыкновенно перед дозой он закупался так, словно должен был прокормить роту солдат, потому что голод со временем настигал жуткий, но на этот раз всё как изначально пошло наперекосяк, так и закончилось невесть чем.

— Скоро будут. Продержишься? — почти что с настоящими нотками настоящего веселья вопросил Лазарь. Даже надуманная мистика, казалось, отпустила его, позволив свободнее дышать, однако сказать то же про собеседника он не мог. Шутливый вопрос приобретал новые смыслы. Этому герою-спасателю спать бы дома, да только он выбрал иное, а так быстро упускать величайшую удачу, — чудо то, что в Сторибруке нашелся человек подобного толка, — Лазарь не хотел, даже если не осознавал этого. Когда еще выпадет возможность свободно и спокойно пообщаться с “посвященным” в собственные страшные тайны?

На одно крохотное мгновение Лазарю показалось, что его бредовые идеи, равно как и его неясное раздражение, каким-то образом перекочевали к Даниэлю, а то и вовсе растворились в воздухе и теперь снова и снова забираются в мысли всем вокруг. И ему самому тоже, потому что Лазарь так же не помнил ни одной смерти в Сторибруке. Почти ни одной, и только из-за этого он не скатился обратно в параноидальные теории.

– Это не очень-то забавный факт, – беззлобно фыркнул он, небрежно бросив телефон на диван и там же разместившись. Любви к подобной технике у Лазаря и в трезвом рассудке не прибавилось: он предпочитал разговоры лицом к лицу, как бы трудны они ни были порой, всему прочему. К примеру, вживую поймать странное потерянно-раздраженное состояние Даниэля было значительно легче. А то, что не поддаться этому состоянию сложнее, было сомнительного вида бонусом. Но то ли на сегодня Лазарь исчерпал лимит злости, то ли слишком устал для нее, но он оставался спокоен.

– Зачем же в другой раз? – делано удивился Лазарь, прекрасно понимая, что лучше бы этому разу никогда не наступать. Он отлично знал паранойю: она прилипчива до крайности, и с каждой вносящей сумятицу мыслью становится сильнее. Если кто-то начнет подтверждать такие мысли, всё, быть может, скатится в сумасшествие. У Лазаря была идея пусть не такая честная, – в конце концов подозрения насчет Сторибрука у него были точно, – но куда более лучшая. Не лучше простого похлопывания по плечу, однако от последнего его что-то все же удержало. Возможно, непредсказуемая раздражительность его нового друга.

– Послушай, – начал он почти мягко, почти как без трех минут психу. Почти. – Сторибрук –  тихий город. Здесь на самом деле редко происходит что-то выдающееся. Но ровно то же – в любом скучном до одури городке. Мне тоже иногда кажется, что жизнь здесь остановилась, но это… Навязчивая иллюзия, – поверить в это было сложно каждый раз, но у Лазаря получалось, временами совсем внезапно: словно что-то в один момент отсекало бредовость происходящего и запускало привычный механизм повседневности, оставляя только слабое ощущение присутствия. Лазарь едва удержался от того, чтобы снова начать отбивать по подлокотнику чуть менее нервный, чем раньше, ритм. – Настолько навязчивая, что раз устанешь от всего вокруг, поверишь в нее, и глаз замыливается, совсем перестаешь замечать перемены. Например… Помнишь Грэма? Он был шерифом и он умер.

Заслышав звонок, — специально подбирал такой, чтобы и в бреду не пропустить, — Лазарь подхватился открывать, искренне радуясь, что опасная тема если не отметается, то откладывается точно; вдобавок, ему и самому просто необходима была еда. Выглядел он после всех перипетий не слишком-то опрятно, но курьеров, посещающих этот дом, особенно посреди ночи, это уже давным-давно не смущало. Заслышав за собой звуки, которые, в целом, можно было классифицировать как любопытство, Лазарь обернулся. Не зная вкусовых пристрастий Даниэля, он на всякий случай понабрал всякого и побольше и предоставил возможность выбирать. Ему самому ближайшее время будет совершенно все равно, что есть — и у наркотиков есть совсем сомнительные, но плюсы.

На квитов Лазарь ничего не ответил, возможно, потому, что пытался перехватить палочки правильно, чтобы это не выглядело так, будто он собирается ткнуть ими кому-нибудь в глаз. Он довольно быстро сдался и перешел на привычную вилку, решив, как обычно, что научится пользоваться заморскими столовыми приборами когда-нибудь потом. На какое-то время им стало не до разговоров, тем более о ныне мертвых шерифах, и это Лазаря ничуть не огорчало.

Несколько секунд он косился на Даниэля, безуспешно пытаясь представить его мальчишкой-скаутом, но это оказалось столь же сложной задачей, как попытки вспомнить собственное детство.

— Страшилки рассказывают, чтобы бояться, а безнадежность пугает больше всего, — он пожал плечами, как будто ему было, в общем-то, все равно. Угнетенное треклятой химией настроение тут же пустилось в мысли о том, что он-то точно знает, о чем говорит. Когда что-то крадучись пробирается в жизнь, понемногу захватывает ее, когда замечаешь мелкие отличия реального от должного, хотя изо всех сил стараешься не замечать, и все это накапливается как снежный ком — неотвратимость... Лазарь с негодованием докончил свою коробочку лапши, силясь пережить последствия ночных приключений, так же, как и всегда. — Никогда не любил страшилки. Мир и так не из плюша, зачем выдумывать что-то еще хуже?