Заседания управляющего городского совета, находящегося под каблуком коварной колдуньи, никогда не представляли особого интереса для Артура. Ни тогда, когда он считал себя банкиром и занял кресло своего почившего предка за этим столом, ни тем более сейчас — когда жизнь его, ранее казавшаяся правильной перевернулась с ног на голову. Даже несмотря на то, что он всегда был политиком, а некогда еще и правителем процветающей страны. Всё это казалось ему не верным. Женщина во главе города, иные лица не внушающие доверия, но имевшие власть и охотно жующие кусок этого пирога с начинкой из гвоздей, они выказывали омерзительное раболепие, но каждый, как догадывался Артур, имели собственные мотивы, не всегда замешанные на страхе или поддержке. Не верным было для него и то, что имея голос в Совете, он молчал, не стараясь как-то изменить ситуацию, выжидая и слушая. Из раза в раз приходя и молча же уходя, изредка, когда это действительно было необходимо, вставляя своё слово. Герой перестал быть героем. Герой, звавшийся когда-то гордо Королём, остался в прошлом, на страницах пыльных книг, запечатленный в песнях и балладах, въевшийся в умы людей образом благородства и романтизированный историей до оскомины на языке. Когда-то он был силён, когда-то в его руках находилась власть и будущее ныне великой страны, теперь же он не более, чем просто легенда для Англии и остального мира, также, как и заседавшие в Совете другие жители этого города, ставший сказкой.
Герой умер.
Король умер.
К чёрту короля и всё остальное.
Как было бы прекрасно перестать быть тем, кем он когда-то был. Прекрасно, но невозможно.
Артур вздыхает своим мыслям, ненадолго устало смыкая веки, и поднимается из-за стола, воскрешая из памяти моменты, когда он, после очередного военного совещания распускал своих рыцарей. Аналогии, абсурдные до смеха, где Реджина занимает его место, просятся сами собой, но тут же отметаются, когда голос за спиной окликает его. Миллер морщится на звук, как от приступа острой зубной боли, правитель же, когда-то убитый клинком предателя, с интересом оборачивается и серьезно глядит на обратившегося.
Не правильно подобранные слова режут слух. И дело вовсе не в том, что обращается заместитель мэра к бывшему, но всё же королю, без должного почтения — это всё, слава духам, в прошлом, а в частице "не", которая заведомо располагает отвечающего к отрицательному ответу. Впрочем, Артур человеком был вежливым, а Ротбарт Нойман в рамках этого города и совещательного зала совета находился выше, потому, бывший король Камелота всё же решил выслушать, что же за дело, не задерживающее надолго, у колдуна к нему.
— Разумеется, — мужчина плавно и едва ли заметно согласно кивает, мысленно одёргивая себя — он чуть было не обратился к Нойманну незаслуженно называя того сэром. Титулом, который ни ранее в его правление, ни ныне в Британии, просто так не раздавался, а в условиях Сторибрука и вовсе казался бы странным. А потом обращает взгляд светлых глаз на свою спутницу, безмолвной тенью находившуюся всё это время рядом, желая предложить ей подождать на улице, или в машине. Но что-то подсказывало Миллеру, что ответ на это последует отрицательный и девушка останется, посему он решил промолчать на этот счёт и снова вниманием своим обращается на восседающего за столом мужчину. Тем более, что вопрос, заданный Ротбартом оказался весьма и весьма занятным.
— Экскалибур? — переспрашивает Артур, не скрывая своего удивления вскидывая брови, а уголки его губ трогает напряженная улыбка.
Что ответить на этот вопрос?
Он хранит свой меч в сейфе в банке, как легендарный предмет, имеющий поистине необыкновенную историческую ценность.
Или же, что оружие пылится где-то под кроватью, забытое своим хозяином.
Или... Он поворачивается к своему секретарю. Элизабет, Экскалибур, Лиадан. Его извечная спутница, связь с которой не потерялась спустя столетия проведенные на Авалоне и которую не разрушило даже проклятье Злой Королевы. Она, пожалуй, единственная, кто была верна ему. Верна всегда. Волшебным мечом, что хранил своего владельца надежнее тысячных войск, и который не держал в руках никто, кроме Короля и сидов, ковавших его магией; секретарём, которая поддерживала своего работодателя в трудные периоды жизни, а позднее стала дороже семейного наследия, заключавшегося в бизнесе, и в котором раньше сам мужчина, казалось, видел смысл своей жизни. И оттого страннее и сложнее было сейчас, когда чары спали, а истина о том, кто такая Элизабет, открылась. Впрочем, открылась ведь лишь ему одному, иным оставаясь недоступной.
— Насколько давно? — он серьезно смотрит на мага, — И с какой целью вы интересуетесь моим мечом? — вопрос звучит аналогично обыденной интонации Ротбарта, с которой тот спрашивал о мече, и Артур, отодвинув кресло, с истинно королевским величием опускается в него.

Отредактировано Arthur Miller (07-02-2018 21:35:52)

Забавны судьбы завихрения, что сродни деревянной стружке, успевающей закрутиться в спирали, пока не придёт час оторваться от деревянного бруса, в круговороте танца опускаясь на пол. Быть секретарём сродни жизни безгласого меча, несущего своё тяжкое бремя кровавых битв. Твоё мнение также не интересно, а работа сложна и трудоёмка, что вряд ли разглядит хозяин, почивающий на лаврах. Глядя на мага, не способного разглядеть меч перед собственным носом, Элизабет торжествовала, отмечая этот вечный изъян, его гадкую слабость, что не видит сам, но всё же злило её, злило безмерно то отношение, проявляемое во всей красе. Словно недостойный еретик, отброс общества, тень, прислуживавшая других хозяевам — так смотрел он на неё, так имел глупость говорить. К ней относились так невероятно большую часть жизни, в самом начале не замечая присутствия, ведь не будет иной меч разглядывать, покуда рядом король, а после те, кто видел её первые смехотворные попытки, нерешительные шаги на первой работе, те, кто по собственному невежеству считал секретаря чем-то второсортным, вроде бесплатного приложения к тому, с кем собираешься работать. Но вот беда — Элизабет стоила невероятно дорого.
Разглядывая Ротбарта, в этом мире не слишком стремившегося изменить имя, девушка глотала обиду и ярость, что кипели в душе, бурлили, наливаясь силой, такой первозданной и мощной, что пред ней когда-то преклоняли колени тысячелетние маги. Сила той невероятной ярости, закалявшей сталь обоюдоострую в момент сражения, позволяя накалывать на себя тело подобно мягкому сыру на шпажку для канапе. Та сила, что черпалась от короля и ему же силу давала, ведь их жизни связаны, бродят по кругу, встречаясь, чтобы не расстаться больше. Ярость перекрывала безграничное терпение, плескалась в теле шумным морем, безграничная, необузданная, копившаяся все годы, что не учитывали её слова. Только один человек начал слушать её когда-то, лишь он подарил возможность быть услышанной всеми и каждым, делая нужной, незаменимой, важной. А теперь, познав этот сладкий вкус собственной свободы, сидеть, слушая покорно, как слова её ровняются с землёй — увольте.
— Как и Вас, — тоном обыденным, привычным, прочно скрывающим глубину злобы, относящейся к мужчине. Так говорит секретарь, предлагая чай, документы и быть вышвырнутым вон, а уж последнее с Ротбартом она сотворит с радостью. Не шевелясь, не подаваясь вперёд, холодным спокойствием, сокрывшим презрение, скользя по магу раз за разом, девушка лишь теребит пальцами маленький блокнот, как последний элемент спасения. Ощущая теплоту чужой руки, не переводя взора, внутренне Грей становится чуть спокойнее, какой бывало всегда, когда он был рядом. Её успокоение, спасительная суша в океане, равновесие и баланс, тот, кому она служила сама того не желая, а сейчас, смирив собственную гордость, способна покориться, зная, что больше они не разнятся, расположенные на разных ступенях статуса. Нечто единое, цельное, связанное магией, душой, жизнью — тысяча лет прошла стороной, позволяя это понять. И все картинки прошлого перестали казаться так черны, вся жизнь постепенно уравновешивалась, когда, обретя ноги и голос, стала с кем-то рядом. Такую свободу отдать нельзя и потому мага разорвут на части, ведь лишь ему вдруг захотелось её отобрать. Отобрать вместе с кровью, отобрать со словом «добровольно», обесценив его, делая столь смехотворным. Нет здесь ничего добровольного, а значит ничего ему не светило от человека, что объединял страну, не следуя на поводу у злословных просителей, вечно требующих чего-то для своих королей, забывая отдавать взамен. Чуть крепче сжимая мужскую руку, большим пальцем скользнув  по коже, внутри Грей ликует, улыбаясь столь широко и ярко, когда на деле кажется застывшим, немым слушателем. Артур подтвердил, подтвердил все её мысли, не изменившийся под натиском сна и проклятия, сколь часто не считал бы обратное. Нельзя убрать наше прошлое, отказаться от истории и наследия, нельзя и когда-то шатенка сама себе в этом призналась, сбрасывая с души тяжкий груз. Пускай король не был ещё готов к тому, но он был королём, был им и будет, пока не испустит последний вздох. И того не отнять.
Угрозы были неизбежны, они сыпятся из рога изобилия, когда кончаются аргументы. Магия волновала девичье сердце, но пугать не смела. В ней самой живёт магия, что проскальзывает во взорах зверей, что говорит с природой, что ветра зовёт на защиту и помощь. Магия причудлива, опасна, порой прекрасна, а порой слаба и если дело зайдёт столь далеко, то верный меч всегда будет способен её отразить. А подобное случится, ведь король говорит и дальше, вынуждая скользнуть по его лицу взглядом, подумывая о поиске разума, что он забыл на каком-то чердаке. Но пусть колдун пробует, пусть пытается, ведь тем он лишь приблизит неизбежное поражение, от меча, что не сумеет получить.

Отредактировано Elizabeth Gray (14-02-2018 05:30:32)

Артур Пендрагон был королём. Когда-то давно, более двух тысяч лет назад. Он правил твёрдой рукой, старался быть справедливым ко всем, но не был достаточно мудр и прозорлив, что упускал многое из виду, творившееся рядом, полагаясь на друзей и сподвижников, интересуясь для себя более битвами и расширением границ своего государства. Он был не плохим королём, но и недостаточно хорошим. Или же, наоборот? Раз уж кончил жизнь свою на поле боя, пронзенный оружием племянника, некогда оставленным наместником в своё отсутствие. И забота о целом и упущение частностей поистине вышло самому правителю боком, но родило в умах людей множество легенд, воспетых потом бардами и переданных нынешним поколениям. Его считали великим, он стал едва ли не центральной фигурой в истории Британии и символом справедливости не только для своей страны, но и для всего мира.
Артур Миллер был высококлассным управленцем, прошедшим бизнес-школу Сэндфордского университета и перенявшим бразды правления банком от своего почившего отца. Он не ворочал огромными капиталами, но имел положение в обществе Сторибрука, стабильно держал семейное дело на плаву, он заключал сделки в условиях провинции имевшие определенный статус, он знал, кому и когда стоит отказывать, когда требуется давление и упорство в твердости принятия решения, а когда следует проявить лояльность. Он умел просчитывать свои ходы наперёд, интуитивно угадывая результат. Никогда не ошибаясь. В бизнесе, да. Что же касается личных отношений, то к банкиру Миллеру сквозь историю и пелену проклятья перетекло всё прежнее от короля Пендрагона, и он всё так же оказывался болваном, глядящим глобально, но забывавшим о том, что творилось подле. Но, он, в отличии от Короля, был менее приметным, как казалось ему самому и он действительно мог бы прожить хоть сколько-то счастливую жизнь, в которой из глобальных проблем был бы выбор жилья и куда стоит ехать отдыхать.
Мужчина хмыкнул своим мыслям, продолжая несколько отстранённо слушать колдуна.
Перед Нойманном сейчас сидел тот, кто вобрал в себя обе жизни и, пусть и оставался кое в чём дураком, полностью таковым не был. Он прекрасно видел возможности и перспективы, которых при согласии с Ротбартом быть не могло. Более того, беседа эта начинала казаться Артуру смехотворно абсурдной с каждым новым словом мага, а уж когда тот сказал о нелёгкости судьбы короля, и вовсе ощутил что-то схожее с гневом. Во взгляде, до того безмятежном и холодном, словно выпущенная неопытным лучником стрела, сверкнула ярость, которая тут же и потухла, не успев коснуться сердца, а во внешних проявлениях отразилась только тем, что пальцы правой руки, что касалась ладони Элизабет, напряглись.
«Да что этот рыжий чёрт может знать? Сказки, легенды, предания. Всё это чушь.»
Он смыкает ненадолго веки, выдыхая, и снова без особого интереса смотрит на собеседника, являвшего собой невежество, раз после угроз и четкой альтернативы с двумя вариантами, решил предложить еще и сделку.
— А вот это уже более похоже на деловой разговор, — ровно, смакуя каждое слово, проговаривает Миллер, — Но, мистер Нойманн, вы столь непоследовательны в своих предложениях, что я даже думать не стану ни над одним из них, — на этих словах мужчина, всё же, позволяет себе тихий смешок, — Ну, кто сначала говорит, чтоб ему отдали что-то добровольно или он возьмёт это силой, а потом предлагает сделку? — Артур чуть подаётся вперёд, всё же отпуская руку своей спутницы, — Если вы не готовы перейти от угроз к действиям, то не стоит об этом и говорить, — его голос становится на порядок тише, словно бы в сказанном есть не непреложная истина, о которой должно быть известно каждому, а самая настоящая тайна, а потом Артур становится предельно серьёзен, продолжая говорить, — В ваших руках, мистер Нойманн, есть магия, а магия — это власть. Однако, вы сами со своей властью больше похожи на младенца с погремушкой, который колотит ей по чему попало, — он снова хмыкает, несколько пренебрежительно на этот раз — уж ему-то, некогда королю и ныне бизнесмену, тоже имеющего в руках, пусть и иную, но тоже власть, известно об этом всё и глядя сейчас на то, как маг идет к своей цели, обозначив её красивым словом "счастье", видны все недостатки и сложности этого пути.
— Никто не коснётся Экскалибура, — властно и с нажимом, итогом звучат слова правителя — как если бы это был приказ, — а потом Артур, плавным, величественным движением, поднимается, протягивая руку и Элизабет, намереваясь уйти, но останавливается, не сделав и шага, — Знаете, в чём отличие героев от злодеев? — он оборачивается к колдуну, — Герои сильнее, герои переживают неудачи, прощают и идут дальше, не задумывая гениальных в своей сложности планов по добыче счастья. Но, это так, к сведению, — он улыбается, доброжелательно, в то время, как во взгляде его, направленном на Ротбарта, вполне ясно читается снисходительность, — А теперь, прошу меня извинить. Время ужина. Не хотелось бы отставать от расписания, — Миллер смотрит на девушку, снова оценивая её внешний вид и отмечая про себя, что ранее он её в подобных нарядах не видел, но ему это определённо нравится.
— Мисс Грей, я надеюсь, вы не забыли заказать столик в ресторане? — он улыбается ей и в голосе его, пожалуй, впервые за несколько недель, с момента падения проклятья, отчетливо слышны тёплые, чуть насмешливые, нотки.

Отредактировано Arthur Miller (22-02-2018 07:34:34)

Следовало вмешаться. В тот самый миг, когда магические волны коснулись её короля, оттаскивая того к ближайшей стене ужасным рывком. Ей стоило сделать шаг, когда руки волшебника сомкнулись на его шее, сделать так, чтобы больше они не смогли ничего коснуться. Но она стояла, обеспокоенная и готовая совершить любой поступок, стоит только выйти из-под контроля ситуации, в которую Артур дал чёткую просьбу не вмешиваться. Вмешаться значило выставить человека слабым, не способным защитить собственную честь и достоинство, а ведь кому как не ей было известно, что это далеко не так. Виртуозно владевший мечом, Артур отличился не только лишь в этом искусстве, пускай информация о подобном и не достигла потомков. Его решительный отпор вызвал мягкую улыбку на лице темноволосой, секундную и едва заметную, прежде чем погрузить личико фарфоровой куклы в искусственность, разрушая завесу тайны происхождения. Миллер, взирая на неё восхищённо и победоносно, разрушил столь хорошо построенную легенду, заставляя ту рассыпаться на тысячу фрагментов. И ради чего? Минутного торжества? Злорадства над поверженным врагом? Слабости восторга от собственной победы?
Королям позволительны слабости, ведь они остаются людьми, наделёнными властью, но всё же, людьми. Слабости непозволительны оружию, заточенному до скрипа, дабы вонзаться в чужое тело, одним махом отсекать голову от шеи, вершить и вершить собственный страшный суд среди запала битвы. Металл прочнее кожи, металл не испытывает радостей и сожалений, лишь приводит в исполнение приговор, зажатый крепко в чужой руке. Порой Элизабет нравилось, чтоб подобное качество клеймом выжжено где-то в душе, не утихает и не исчезает, помогая порой взять собственные чувства и запереть, позволяя самоконтролю и спокойствию править этот бал. Именно поэтому, когда внутри оборвались все тросы, а сердце улетело в пропасть, больно отстукивая свой последний ритм, внешне девушка казалась выточенным из камня образом, неподвижным и неразрушимым, преисполненным искусственной монументальности и цельности, недостижимым идеалом для неуверенных людей. Она почти плыла над полом, так бесшумен был медленный шаг в тех туфлях, которые не позволяли физически быть бесшумными своим обладательницам. Взор её был непоколебим и замер в одной точке, потому лежащий на полу волшебник не удостоился и капельки внимания. Его обходили плавно, не замечая, не трогая, словно в этом месте никогда нельзя было ходить и со временем это переросло в автоматическое действие, выверенное до мелочей. Центром Вселенной стал он — глупец, умнейший глупец Англии, превративший разрозненные земли в огромное королевство. Поддавшийся порыву старых импульсов, отключивший голову во имя адреналина, эликсиром струившегося по венам, пока кровь текла по лицу из ран. Совсем скоро он схлынет и раны напомнят о себе различными видами боли, а пока, кареглазая берёт мужчину за руку, строго и обречённо заглядывая  в глаза, цвета альбионских туманов и хватка её на мгновение становится сильнее, в знак невероятной злобы.
— Вы боролись честно и достойно, как всегда, но нужно идти, Ваше Величество, — утвердительно говорит Грей. — Вам придётся поехать в больницу, где зашьют раны и рот, а после придумают способ, как в таком случае питаться через трубочку.
Что-то было угрожающе-стальное в этом мелодичном тембре, словно преданный секретарь позволит случиться подобному хирургическому вмешательству, однако, стерпеть подобную выходку просто так Элизабет казалось невозможным. Не делом так словом, но она не стремилась забывать своё негодование, показать его отголоски упрямому королю, вряд ли слушавшему эти завуалированные упрёки. Как бы там ни было, стремясь увести Артура подальше, обделить вниманием Ротбарта второй раз казалось уже не этичным. Обернувшись, словно заслоняя собой мужчину, медленно повернув голову в сторону волшебника, Элизабет говорила также мягко, но теперь в голосе её действительно звенела сталь.
— Он был весьма красноречив, но всё же повторюсь. Вам. Никогда. Меня не получить. Мне не интересно Ваше долго и счастливо. Считайте, что моя сторона однозначна и непоколебима, а лебезить и умолять не смейте. Мгновения назад всё Ваше отношение ко мне звучало в фразах, искрилось презрением в глазах. Нет, мистер Нойманн. Нет, — с улыбкой вежливой, неискренней фальшивой, но всё ж достаточной для соблюдения этикета, Грей считает, что завершила диалог. Маг был упрямым, этого не отнять, а его угрозы отныне переходили к ней — невзрачному секретарю, внимания которому тот уделял не больше, чем прикроватной тумбе. Но всё же, мечи не привыкли говорить слишком долго и оттого шатенка сочла верным заключить своё мнение в пару коротких и понятных даже ребёнку фраз, которых обычно хватало для улаживания тысячи вопросов и конфликтов. Сейчас ей предстояло быть настороже вновь, опасаясь удара в спину, да только страх за жизнь Артура перевешивал тревогу за собственное тело. И оттого, вновь беря королевскую руку, заглядывая в глаза, она приглашающим кивком головы просила уйти, пока ещё не поздно, пока его тело работает, не желая отключаться. Иначе может быть поздно, когда никто не сможет помочь.

Отредактировано Elizabeth Gray (24-05-2018 00:24:17)

Когда-то маленькой девочкой она читала удивительную историю об озере, освещаемым лунным светом и солнечными лучами, где белоснежный лебедь скользит по зеркальной глади, отражающей шпили старого замка. Лебедь всё плывёт и плывёт, кружась в незамысловатом танце, ожидая момента, когда серебристый свет коснётся перьев, сбросит их, обнажая истинный лик. Это была история любви и преданности, безграничного эгоизма и жадности, ожидания и, конечно же, счастливого конца. Ещё тогда, ребёнком успев осознать, насколько людям не важна чужая свобода и счастье, если к их счастью это не относится, Элизабет стремилась оставаться верной себе и своему слову: жить, пускай сражаясь изо дня в день, но всё же жить счастливо, ценить собственное мнение и не стремиться добровольно угодить в плен чужого счастья. Она старалась следовать подобным заветам даже теперь, совмещая в себе кусочки двух совершенно разных жизней, переплетавшихся причудливо, подобно плющу и дикой розе. И вот сейчас, преданный меч, хороший человек, положительный, пусть и никогда не бывавший одушевлённым, замеченным, персонаж мифов и легенд, она стояла перед человеком, чей эгоизм и злоба сочились из книжных страниц потоком угольных чернил. Стояла и думала, найдётся ли на свете хоть одно слово, правильный ключик, способный донести до сжавшегося в комочек, что меньше изюминки, сердца, насколько далёк план волшебника от осуществления. Он не понимал, не мог понять и узнать, что желая получить меч, способен получить лишь девушку, которая не станет оружием по собственной воле. А даже став, ведь подобрать верный ключик к чужому сердцу может попытаться каждый, останется лишь куском прекрасно выточенной стали, закалённой в эльфийских печах. Меч, что сияет подобно звезде, что рубит доспехи как дрова для камина, однако, на большее претендовать не способный. Никогда и никто не узнал ещё, как заставить Экскалибур действовать против воли, никому и никогда не доверит шатенка эту тайну, даже король её не успел ещё узнать все особенности полученного некогда оружия, да и не нужно оно ему, пока в чистом сердце не прорастёт сомнение, злоба и тьма. И вот сейчас, перебрав сотни слов, умещающихся в разуме, Грей видела в глазах тёмного волшебника лишь желание и злобу, способные сделать глухими к эпитетам целого мира. Она видела это и повернулась спиной, понимая, возможно лучше всего на свете, что не добьётся от него принятия истины, изложенной секретарём столь доходчиво и кратко. Он продолжит жить, согреваемый мечтой и счастье, до которого отчего-то не спешит добраться сам, а ей стоит набраться сил защищать себя впредь, беспокоясь о том, чья жизнь не менее важна. И слыша злобную фразу, ожидая самого худшего, она не способна воспротивиться магической силе, забирающей короля из женских объятий, чтобы вновь лишать лёгкие воздуха, но уже без марания чужих рук. Маг не умеет сдаваться. Элизабет не умеет быть спокойной всё время.
— Никаким условиям, никаким угрозам, никакой магии не изменить то, что я сказала мгновения назад, не заставят они следовать выбранной тобою дорогой. Ты тешишь себя глупыми надеждами, моргáнское отродье и веришь, будто на всё способен, но как раньше было, так и сейчас ваши всесильные волшебные тела не способны выдержать острие закалённого меча, а головы не возвратятся на место, если лезвие решит отсекать их, подобно вырубке сорняков в королевском саду! — её взгляд мечет молнии, в её волосах гуляет ветер, что заставляет деревья в ирландских лесах гнуться под его порывами. Каждый шаг, до селе почти беззвучный, отдаётся странным эхо, словно в маленькой девушке вдруг возникла тяжесть целого мира. Она походит к мужчине, походя на разъярённую фурию и поднимает руку, соединяя два пальца в круг. Рядом магия держит английского короля в собственных путах, не лишая жизни, но не стремясь её сохранить. Быть может сейчас и следовало поддаться чужому приказу, последовать, робко и покорно, но разве способны себе это позволить те, что сошли со страниц древних мифов, писавшихся тогда, когда сказки были лишь у всех на устах.
— Тебе тоже не нужна его смерть, он важен и нужен для обретения странного долго и счастливо. А вот мне на твою жизнь наплевать, — с лёгким пощёлкиванием средний палец выпрямляется, касаясь груди колдуна. В маленьком щелчке, походящем на детскую забаву, собирается сила великого оружия. Та сила, что перешла в хрупкое девичье тело, делая возможным поднятие вещей, а которых Грей и задумываться не смела. В первый раз, применив её со злости, поспешно, она заставила Пендрагона воспарить над землёй, почувствовать секундный полёт, а после впечататься в одну из стен. Тогда всё это было случайным и слабым движением, но сейчас, сейчас ничто не препятствовало девушке вложить полную силу в столь незамысловатый удар. Ей было всё равно, как долго будет лететь волшебник, какая боль прокатится эхом в его теле, какая стена примет его в свои тяжёлые объятия и пробьёт ли он её, становясь похожим на героев мультфильмов для самых маленьких. Ей не было интересно, останется ли он в живых. Её внимание переключилось на короля, а шаги, вновь набирая привычную лёгкость, направлены в его сторону.

Отредактировано Elizabeth Gray (24-05-2018 01:16:10)