Погода на улице была отличная. Точнее, так считал Виктор, и мало кто согласился бы с ним: минула уже половина февраля, но температура по-прежнему была очень низкой, порывистый ветер и вовсе пробирал до костей, а солнце лишь изредка робко выглядывало из-за туч. Да еще и раннее утро. Впрочем, мужчина – мало у кого язык поворачивался назвать его стариком – все равно полагал, что день великолепен и идеален для прогулки. В том не было ничего удивительного, ведь именно сегодня Виктор в очередной раз покинул излишне гостеприимные стены психбольницы. И в очередной раз решил никогда туда не возвращаться. Разве что теперь у него были на то вполне неплохие шансы.

- Что, ваш мир? Правильный? – с вполне искренней полуулыбкой спросил парень, стоящий рядом с ним. Один из немногих, кто все никак не отчаивался вернуть Виктора в ряды здоровых людей, несмотря на невозможность этого. И все-таки неблагодарный пациент не испытывал за его старания никакой признательности и спутника своего отнюдь не миловал. Надзиратель есть надзиратель, и каким бы дружелюбным и понимающим он ни казался, все равно будет ходить по пятам и высматривать: а не держит ли конвоируемый эти жутко опасные ножницы в руках слишком долго, а не слишком ли пристально глядит на то жутко высокое здание, а не увести ли подальше от улицы, где стоит жутко притягательный оружейный. Словом, шага в сторону ступить нельзя, если не хочется оказаться в родной палате. Не то чтобы заключение само по себе раздражало Виктора, вовсе нет, в этом плане он был совершенно равнодушен к своей судьбе не то из-за лекарств, не то еще из-за чего. Однако оно мешало осуществить давнюю полупонятную цель, и вот это уже закономерно злило.

- Правильный, мальчик, правильный, - совершенно честно ответил Виктор, опустив вытекающее продолжение «…но не мой», и дрожащими руками оправил пальто. Ему не было так уж холодно, эта постоянная дрожь началась с принятия новой стратегии лечения пару месяцев назад. Врачи всё разводили руками, не в силах понять, почему никакие дозировки, никакие препараты не действуют на него должным образом. Велась даже речь об особенной физиологии, ином устройстве нервной системы и прочих врачебных штуках, простому люду безразличных и непонятных. Единственно верный ответ же был элементарен до неприятия: Виктор был совершенно здоров, а истинное здоровье даже самыми сильными лекарствами не вылечишь. Убедить бы в этом всех остальных, однако он не мог. Слишком многое опрометчиво натворил и наговорил, чем ненароком обесценил свои слова, верно, на всю жизнь. К счастью, когда свои собственные слова не помогают, можно прибегнуть к чужим, чем мужчина и собирался воспользоваться. Он задумал это еще давно, когда одурманенный его разум, как взбесившийся пес, расшатал цепь сна и очистился достаточно, чтобы вновь начать думать. Виктор точно не помнил, но ему казалось, что именно тогда пробили старые куранты, и, может, от удивления в голову его с необыкновенной легкостью пришел план. Сейчас же настало время осуществить его.

Чем дальше шли они по городским улицам, тем с большим подозрением глядел на Виктора сопровождающий. Немудрено: если обычно мужчина выглядел, как сомнамбула, то теперь становился очень уж трезвым и целеустремленным. Когда же по дороге они зашли в много лет пустовавшую квартиру, дабы забрать что-то явно ценное, что от его глаз было поспешно скрыто, парнишка совсем уверился, что дело здесь нечисто – и был в том абсолютно прав. Правда, все попытки достучаться до Виктора оканчивались слегка даже возмущенным «Я же не делаю ничего такого!». Он действительно вел себя очень благопристойно для пациента психбольницы и не скрывал, что поведение надзирателя весьма и весьма его веселит. В конце концов они оказались у адвокатской конторы. Где-где, но уж здесь Виктору, казалось бы, точно нечего делать. Однако он ни на миг не сомневался, что пришел по адресу. Парню же отчего-то быстро расхотелось знать, что связывает его подопечного и скандально известного адвоката, и он милостиво согласился подождать, пока они уладят свои дела.

- Гримрипер, если угодно – Виктор, - с не меньшим дружелюбием отозвался мужчина, пожимая протянутую руку. Новый знакомый, несмотря на слухи, закоренелым преступником не выглядел и адским пламенем из глаз не полыхал. Он казался скорее тем, кто «всего лишь» находит обходные пути. Это более чем терпимого Виктора вполне устраивало. – А вы, стало быть, знаменитый мистер Флеймбрейв. Рад знакомству.

Виктор и на этот раз не соврал: он старался не упускать возможности свободно пообщаться с другими людьми, особенно с теми, кто пока что не знает о диагнозе. В таком случае каждое новое знакомство действительно в радость. Мужчина степенно сел в кресло и уже было начал излагать свою нетривиальную просьбу, как дверь за его спиной отворилась и в кабинет ворвался запах кофе и на абы какого, а очень даже неплохого. Откуда он так хорошо разбирается в кофе, Виктор не помнил. Память, не обычная, а та, что будто сошла с незнакомых фотографий, подсказывала: знать такие тонкости ему неоткуда, он вообще никогда такое не любил. Но вот снова это странное ощущение, как всплеск на водной глади – врешь, любил проводить утро с Ней да за чашкой крайне редкого по тем седым временам напитка… Знать бы еще, кто Она и почему сама мысль о Ней вызывает такую невероятную тоску. Внезапно Виктор опомнился и заметил, что ненароком заставил мистера Флеймбрейва ждать. Это замешательство, видно, продлилось совсем недолго, раз ему хватило терпения не пожирать нерадивого клиента взглядом.

- Прошу прощения, задумался. С нами, стариками, такое бывает, - Виктор тут же облек все в шутку, хотя не испытал и тени веселья. Помнить всю правду, может, и тяжело, но помнить лишь часть еще хуже. Впрочем, не время и не место для таких экзистенциальных размышлений.  Он, уже более чем серьезный, откинулся на спинку кресла и начал рассказ: - Дело в том, что я – сумасшедший. По документам. Что, не похож? Признаюсь, я безумен не более, чем любой другой житель Сторибрука, но так, конечно, все сумасшедшие говорят. Не все умеют подкрепить свое мнение чем-то существеннее честного слова. К несчастью, наш местный психотерапевт мне в любом случае не поверит и, что важнее, не поможет. Но вот вы мне кажетесь человеком более непредвзятым, и, надеюсь, я прав. Мне нужно официальное признание моей вменяемости.

- Мистер Флеймбрейв, я же сказал, я вполне нормален, - произнес Виктор даже с некоторой укоризной. Он положил руки на подлокотники, и теперь они были почти полностью неподвижны. Собственно, потому он так и не притронулся к любезно предложенному чаю, как бы ни хотелось выпить чего-нибудь нормального после той цветной воды, что давали в больнице. Просто не желал разлить чудный напиток на чужой стол из-за дурацкого побочного эффекта. Мужчина знал, дрожь исчезнет, стоит только избавиться от лекарств, но пока она неслабо мешала. – Только сумасшедший придет к вам с пустыми руками. Если бы мне нужна была благотворительность, я пошел бы в церковь, но мне нужна помощь. Вы умный человек, не можете не быть им, значит, сами чувствуете разницу.

В подтверждение своим словам Виктор сунул руку за пазуху, в нагрудный карман рубашки, подцепил тонкую цепочку и извлек на свет уже знакомый «мертвый» амулет. Эта вещь была с ним так долго, что стала почти родной и в свое время сильно ему помогла. К тому же, Виктор за прошедшие годы все-таки вспомнил, что это, и не хотел с расставаться с артефактом, пусть он и стал бесполезен. Но ради своей ничуть не великой, извечно неизменной цели без всякого сомнения он пошел и на это. – Сами понимаете, у меня небольшие проблемы с банками. Имя этого славного медальона «Алосвет». Это не просто драгоценность, но вещь со своей историей и своим характером. Сделанный из крови, пролитой во имя любви, он и ищет родную кровь, надо лишь заплатить ему. Самый мощный вариант из тех, что создавались, по слухам он презирает даже границы миров, но и цена за это непомерна. В прошлом у знающего человека за него можно было выменять целый город и какой! – не чета нашему скромному Сторибруку. За эти несколько камешков люди убивали друг друга. Раньше они верили в чудеса, но в современном мире это, конечно, просто сказки.

Медальон лег на стол лицевой стороной вверх. Посередине сверкал крупный кроваво красный камень, похожий на глаз, и еще несколько более мелких вокруг него. Камни удерживались золотыми «ветвями» с мельчайшим искусным узором, и оканчивалось это произведение магического искусства золотой же цепочкой. Безукоризненно чистый и безупречный. Виктор снова положил руку на подлокотник. – Прошло много лет с тех пор, как я получил его, но и сейчас Алосвет стоит, пожалуй, целое состояние. Я, конечно, мог бы продать его и сам, благо у нас в городе есть любители таких вот вещиц с историей, но вдруг он пригодится вам как подарок или, если хотите, трофей. Как бы то ни было, вам явно заплатят больше. Можете связаться со специалистом, он назовет точную сумму, а потом уже ответите мне. Так что, подумаете над этим?

Виктор безучастно наблюдал, как мистер Флеймбрейв разглядывает нескромное подношение. Таким взглядом смотрят на приятное приобретение, уже свою вещь, которой вот-вот найдется достойное применение. Можно было быть заранее уверенным в успехе этой сделки: немагический мир сходил с ума по драгоценностям даже больше, чем родной. Вероятность, что нечистый на руку адвокат выбивается из общего ряда и страдает аскетизмом, с самого начала уверенно застыла на нуле. Сам Виктор и не думал грустить о потере: в конце концов он выкупает собственную жизнь и, что важнее, собственную смерть.

- Понимаю ваше неверие. Однако такая уж у него легенда, - оправдался Виктор, указывая на медальон. Он едва успел удержаться от невеселой усмешки, услышав про единственную и неповторимую реальность. Там, откуда пришел Виктор, - откуда пришли все они, как бы это ни отрицали, - знаменитые и не очень маги, да даже и не всегда маги, ходили по другим мирам, как к себе домой. Не то грань между самими реальностями была необычайно тонка и легко рвалась, не то волшебство служило чем-то вроде постоянного моста – никто, наверное, не знал точно, как это действует, но все в это верили. Но теперь, в мире без волшебства, было, конечно, другое дело: за несколько фраз об иных мирах вполне возможно угодить в психбольницу. И там до скончания века благодарить судьбу за то, что смирительные рубашки больше не используют. Тем временем Флеймбрейв сказал свое долгожданное «Да», и Виктор улыбнулся.

- Хо, это весьма обыденная история, уверен, вы что-то такое уже слышали, - он побарабанил пальцами по подлокотнику, мысленно обозревая давным-давно минувшие события. Виктор редко обращался к ложным воспоминаниям, однако в этом случае они оказались крайне удобны. Не мог же он сказать, что помнит две жизни, а попал в опалу исключительно из-за невежества окружающих. – После того, как мои жена и сын попали в аварию, я начал видеть их призраки, живые тени и прочие странности. Мой психиатр говорил, что это нормально, можете поверить? Я поверил, и зря. Дальше было хуже, я начал думать, что наш мир – ненастоящий, и мне в нем делать нечего. Помнится, я всерьез верил, что некоторые люди в нашем городке на деле далеко не люди. Это, впрочем, долгое время было неопасно для меня и окружающих, в больницу я попал по другому поводу. После попытки самоубийства.

В действительности рассказ был довольно грустным, события, о которых он повествовал, были страшными, но Виктор говорил спокойно и размеренно, не сбиваясь из-за порывов чувств – их просто не было. Конечно, вся история была более чем правдива, однако то была не его правда, и потому он ничего к ней не испытывал. Виктор взглянул прямо на собеседника и без тени сомнения произнес: - К счастью, это всё в прошлом. Теперь на тот свет я не собираюсь и реальностью нашей вполне доволен.

Это уже была чистая, не замутненная ни каплей стыда ложь, но Виктор и глазом не моргнул. Смутно проступающая сквозь забвение иная жизнь научила его врать с видом абсолютно искренним. И к тому же, стоило надеяться, Флеймбрейва мало интересовало, что там странный клиент будет делать после освобождения.