ONCE UPON A TIME ❖ BALLAD OF SHADOWS |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » ONCE UPON A TIME ❖ BALLAD OF SHADOWS » ИНВЕНТАРЬ ХРАНИТЕЛЕЙ СНОВ [СТОРИБРУК] » [15.04.2012] Nostalgia's a Bitch
♫ Svrcina • Battlefield
Она протягивала ко мне руки, а я,
не зная как их взять, поломал её пальцы своим молчанием.
© Д. С. Фоер,
Жутко громко и запредельно близко
NOSTALGIA'S A BITCH
♢ П Е Р С О Н А Ж И ♢ | ♢ М Е С Т О И В Р Е М Я ♢ |
Проклятье пало, воспоминания о прошлых жизнях вернулись, а вместе с ними пришло желание устраивать свою новую жизнь и отчего бы не поговорить? По семейному, или не очень.
Отредактировано Arthur Miller (07-06-2018 14:01:15)
Это было, как сон. Морган стояла на коленях перед алтарём, покорно склонив голову и привычно превознося молитвы господу Богу, привычно благодаря его за хлеб насущный, за достаток, за отсутствие поводов к печали, за посланные беды и нужды, проверяющие силу их духа. Она перебирала тонкими красивыми пальцами чётки, по одной тяжелой бусине за каждую благодарность, и так по два-три круга, прежде чем перейти к просьбам: о здоровье каждой монахине, о маленьких хлопотах вроде подтекающего душа, на который нужно изыскать средства, о городе и всех его жителях. Каждую свою просьбу она заканчивала словами: "Если тебе будет угодно".
Это было, как пробуждение. Чётки выпали из рук Морганы. Она подняла голову, рассматривая распятье, расправила плечи и медленно огляделась, пытаясь осознать, что с ней происходит. Долгие годы она проживала свою жизнь, как во сне: ходила, укутавшись с головой в убогую душную одежду, ела пресную отвратительную пищу, слушала скучные грешки монахинь и молилась, просила, прощала, вместо того, чтобы требовать и брать.
В первую секунду воспоминания о прожитых унижениях обожгло острым чувством стыда и гнева, но потом Моргана вспомнила о главном.
- Артур, - она поднялась и принялась с нетерпением срывать неудобную верхнюю часть одеяния. В полутёмном помещении ей было нечем дышать. Она перебирала в памяти всё, что знала о городе, в котором жила, о людях, с которыми была и не была знакома, пока, наконец, перед ней не вспыхнуло лицо Артура - человека, который так раздражал её своими мещанскими соображениями на собрании совета.
"Он жив", - подумала Моргана и рассмеялась. Долгие-долгие годы она вымаливала прощение за грехи, о которых даже не подозревала. Она молилась, молилась и молилась. Если Бог всё-таки был, он, похоже, услышал её, потому что Артур жил и пребывал в сознании.
Первым порывом Морганы было тут же направиться к нему, встретиться, обнять, но ей было достаточно одного взгляда на свои руки, чтобы понять, что к такой встрече она не готова. Часы стирки, уборки, глажки, работы в саду и небольшом огороде оставили на длинных красивых пальцах не лучшие следы. Ногти были аккуратно подстрижены так, что не виднелось даже самой тонкой светлой полоски, и были чисты, но кожа огрубела, а рукава одеяния выглядели отвратительно. Ей не нужно было смотреть в зеркало, чтобы вспомнить, как смотрится этот балахон со стороны.
Моргана всегда отличалась эмоциональностью, и именно поэтому привыкла сдерживать первые порывы. Сперва нужно было привести себя в порядок. В конце концов, её милый, любимый, дорогой сердцу брат жил в достатке, и привык смотреть на монахиню свысока. Моргана могла многое ему простить. Она сквозь пальцы смотрела на других женщин, на его капризы и порой скучную линейность ума. Всё это было неважным, поскольку Артур был прирождённым королём - сильным и справедливым, - а таким, по закону жанра, полагалось иметь ряд недостатков.
Единственное, чего она никогда не простит ему, это высокомерия, направленного против неё. Гордость Морганы итак достаточно страдала эти годы.
Она потратила два дня на приготовления: салон красоты, маникюр, педикюр, косметика и, разумеется, одежда. Моргане понравилось это время с его короткими, открывающими красивые ноги юбками, с сапогами, мягкими и нежными, как кожа младенца, с тонкими полупрозрачными блузками и нижним бельём, которое больше интриговало, чем скрывало. И всё это считалось строгим офисным стилем! И двадцать восемь лет она добровольно отказывала себе в этом удовольствии.
Дополнив наряд небольшим клатчем, удобным тонким пальто, нежным шарфом и шляпой из тонкого фетра, она направилась в отделение банка. Охрана, надо отдать ей должное, пыталась остановить незнакомую женщину (будто можно было признать в этом наряди монахиню!), однако Моргана умела быть настойчивой, в особенности, по отношению к мужчинам. Не прошло и нескольких минут, как молодой человек перестал быть горой и поплыл, как масло, не только давая ей зелёный свет, но и показывая дорогу. Моргана никогда не считала себя зависимой от собственных способностей, но до чего же тоскливой была её жизнь, когда они пропали!
- К мистеру Миллеру, - произнесла Моргана небрежно, снимая шляпу и поправляя капну блестящих чёрных волос. - Скажите, что пришла его сестра, - можно было обойтись без условностей и войти кабинет минуя скучные разговоры по коммуникатору. Однако в этом случае она бы лишила его выбора, а мужчине, по мнению Морганы, нужно было оставлять шанс быть мужчиной. По крайней мере, если это любимый и твой мужчина.
- Здравствуй, милый брат, - произнесла она с улыбкой, скидывая пальто, сумочку, перчатки на свободное кресло напротив его стола. Занимать его, конечно, Моргана намерена не была. Слишком большое количество ненужной мебели между ними.
Вместо этого, она обогнула стол по кругу, останавливаясь рядом и внимательно рассматривая его лицо. Удовлетворившись увиденным, Моргана положила руку ему на плечо, наклонилась и легко и целомудренно поцеловала в щёку.
- Рада тебя видеть, Артур, - произнесла она, якобы стирая невидимый след помады. Косметика в этом новом и удивительном мире тоже была хороша. – Ты не представляешь даже, как я скучала.
Отредактировано Morgan Fairey (27-05-2018 17:58:33)
Когда проклятье пало, Артуру было очень не по себе. Жизнь, считавшаяся им правильной, но изо дня в день приносившая привкус чего-то чужого, и тесная, рухнула под тяжестью воспоминаний, на осознание которых и самого себя собой, у короля ушло, в принципе, не так много времени.
Почти двое суток, которые прошли как ни в чем ни бывало, в повседневных делах, но непрестанных думах, отгораживающих мужчину от пробуждающегося от колдовского сна города и его жителей. Соединить то и это в одно целое, где он уже не был тем правителем Британских земель, о котором написано столько легенд, равно как и не был занудой банкиром Миллером, оказалось не так сложно, как и понять, что общее от двух непохожих жизней он, всё же, схватил. Сосредоточенность на делах в ущерб личному счастью и как итог предательство, но нахождение при этом рядом кого-то небезразличного, кого сам мужчина не замечал до поры.
Артуру хотелось смеяться от этого, много пить и смеяться над повторением своей судьбы, так безжалостно насмехавшейся над ним. Глупец и слепец, что там, в легендах, что здесь. Но на это не было времени. Ответственность за придуманный и навязанный семейный бизнес, но в большей степени, всё же неловкость от новости, что меч, тот самый легендарный волшебный Экскалибур, в этом мире является милой, чуткой девушкой, не оставлявшей своего работодателя в любых трудных ситуациях. И более того — имевшей отношения со своим работодателем. Как относиться к этому Артур не знал. Он принял вторую свою жизнь, но с упорством дурака не пытался принять чужую и увидеть в Элизабет человека, женщину, рассматривая её всё так же, как клинок, как предмет, пусть и волшебный, но всё же не что-то живое. И очень удобно, хорошо было, что самой Элизабет было нужно время, она так же избегала своего короля.
Два дня мистер Миллер не видел своего секретаря мисс Грей. Два дня думал о том, как жить с этим всем дальше, как приспособиться, памятуя непримиримость свою прежнюю в нежелании мириться с чем бы то ни было, решая проблемы часто не миром или принятием, а войной и принципиальностью. Однако, здесь это всё вряд ли было бы полезно.
Всё же — он смыкает ненадолго веки, откидываясь на кресле, отодвигает от себя совсем неинтересные бумажки, — он вряд ли когда-либо обладал достаточной мудростью или проницательностью и, наверно, потому в своё время кончил так плохо, убитый собственным племянником.
«Сыном, — услужливо подсказывает сознание, — Будь честен хотя бы с собой. Тебя убил твой сын, от которого ты и сам желал избавиться.»
Артур тяжело вздыхает, морщится от этих мыслей, как от острой зубной боли, но от неприятных воспоминаний о собственной смерти его отвлекает звук коммуникатора и голос заменяющей Элизабет секретарши, которая оповещает, что к нему пришла сестра.
Вовремя, ничего не скажешь.
Он рассчитывал увидеться с Морганой немного позднее и прийти к ней сам.
Однако, несмотря на собственные планы, которые рухнули под напористостью и нетерпением сестры, Артур был рад увидеть её.
— Здравствуй, любимая сестра, — он намеренно не называет Моргану возлюбленной, различая для себя два этих понятия и останавливаясь на более семейном и менее личном. Но, какое это имеет значение, когда Моргана знает всё сама, а эти попытки выстраивать стены и отгораживаться от неё оказываются слишком хрупкими и ломаются, когда она подходит ближе. Роскошная, пленительная почти до головокружения и не имеющая себе равных ни в то время, когда они жили, ни сейчас, леди Моргана всегда обладала властью над всяким мужчиной. Над Артуром — тоже. Но лишь с ним, казалось, не пользовалась своей колдовской женской силой. Ей это не требовалось, потому что, и без того Пендрагон смотрел на неё по-особенному — с опасением, что эта женщина однажды погубит его. Правда, случилось в те далёкие времена всё иначе и погубила его другая женщина, к чьей измене слепым он оказался, но Моргана менее особенной не стала. Даже сейчас. И когда она приблизилась, даря скромный, почти невинный поцелуй в щёку, Артур не двинулся с места, словно настораживаясь. Лишь руки сцепил в замок, потому что пальцы в этот момент пронзила дрожь, что была сравнима с той, которая одолевает наркоманов в начале ломки.
Это проклятье, всё же, было не так плохо. В нём не было места его личному проклятью, тянувшемуся из глубины веков, перетекшему со страниц книг, на которых была запечатлена история Камелота. В нём не было запретных чувств к собственной сестре. Только он, банкир, вечно занятый для того, чтоб оглядываться на кого-то или что-то. Только она — монахиня в мешковатой мантии, тем не менее, не скрывавшей красоты женщины. И их редкие встречи на заседаниях городского совета, когда его скучность пересекалась с её отчаянной благодетелью.
Это такая насмешка над Морганой — засунуть её в монастырь, что Артур едва ли сдерживается, чтоб не засмеяться.
Он, действительно, рад её видеть. Вот такой, собой. Но. Он, по-прежнему, опасается её. Хотя, на деле больше самого себя.
— Я тоже рад тебя видеть. Ты так скромна. Так восхитительно целомудренна, это жизнь среди монахинь, матушка, научила тебя подобному? — говорит он и поднимается из кресла, обходит стол и, остановившись, обернувшись, прячет руки в карманы. Это бегство. Но, это расстояние ему нужно, чем дальше он, тем легче дышать и свободнее Артур себя ощущает. К тому же, зная Моргану, она не сможет не отреагировать на подобную провокацию.
Отредактировано Arthur Miller (28-05-2018 23:43:32)
"Милый братец", - взгляд Морганы насмешливо прищуривается, когда Артур нервозно вскакивает с места. Её рука, которая лежала на его плече, падает, скользя по ткани его дорогого костюма. Она не уступает ни на шаг, и ему приходится протискиваться, чтобы не прикоснуться к ней. Это смешно, но, в то же время, очень важно. Это - его нервозность, его взгляд, его желания увеличить дистанцию - говорит ей одну простую истину: чувства Артура за долгие годы сна не изменились.
"И ты по-прежнему ждёшь, что я сделаю первый шаг", - она улыбнулась и села в освободившееся кресло - огромное, удобное, кожаное, хранящее его тепло. В её монастыре у неё в сыром и душном кабинете стояло какое-то деревянное убожество, от которого болела и спина, и вся та нижняя часть тела, о которой леди обычно не говорят.
- Жизнь многому меня научила, - мягко ответила Моргана, подозревая, что её милый, дорогой, возлюбленный Артур не отдаёт себе отчёта в том, сколь долгая жизнь разделяет их с последней встречи. Артур спал мёртвым сном и не чувствовал разлуки. Двадцать восемь лет он высказывался на совете, работал в банке, ходил вместе с Элизабет, а она - существовала в душной клетке монастыря, запертая миллионом запретов. Двадцать восемь лет она регулярно видела его и не понимала, что это для неё значит.
Моргана нетерпеливо тряхнула головой, откидывая бесполезные мысли. Прошлое в прошлом, теперь они живы, помнят и у них, возможно, впервые за всю жизнь есть время друг на друга. Она устраивается в кресле удобней, вытягивая длинные точёные ноги и рассматривая аккуратный носки её новых сапожек. Артур, прячущийся за столом и не видящий всю эту красоту, её раздражает.
- Наша мать никогда не была дурой. Когда ты стал королем Артуром, она упорно намекала, что мне будет хорошо уйти в монастырь. Из меня, кстати, вышла хорошая монахиня. Мама бы гордилась, - из уст любого другого колкость намёка на монашескую скромность задела бы гордость Морганы. Гордость Морганы могла быть задета и Артуром в других обстоятельствах. Сейчас она была так рада видеть его целым и невредимым, видеть его живым, слышать его голос, что его провокации казались ей всего лишь милой игрой.
К тому же Артур был прав. Даже сама Моргана могла посмеяться над ироничностью судьбы. Она и вдруг монашка! Моргана всю жизнь получала то, что хотела, используя любые средства. Она обманывала, манипулировала, совращала. Наверное, не было ни одной заповеди, которую бы она не нарушила, но, будучи монашкой, будучи матерью-настоятельницей, она была хороша.
- Налей мне выпить, Артур, - попросила Моргана. Ей нужно было, чтобы Артур подошёл ближе, но не бегать же за ним! - Всё же жизнь в монастыре с его запретами была очень утомительной. Хотела бы я знать, кого благодарить за многолетние воздержания, - вопрос, по большей части, был риторическим. Моргана не собиралась разбираться с создателем проклятья, как не собиралась мстить из-за него. Никто лично против неё или Артура не колдовал. Это она своими действиями навлекла на себя влияние чужих чар.
"И это сработало... хотя и не совсем так, как я ожидала. Двадцать восемь лет..."
- А твоя жизнь? - она подняла взгляд тёмных глаз на Артура. - Как своё время провёл ты? Было ли тебе хорошо банкиром, Артур? Был ли ты счастлив?
"Скучал ли?" - он не мог помнить. Моргана была в этом уверена просто потому что сама не помнила. Но она тосковала по чему-то несбыточному. Каждый день она испытывала вытягивающие все силы тоску, которую не глушили ни молитвы, ни тяжелая работа. ни чужие беды, с которыми к ней так любили обращаться женщины.
Отредактировано Morgan Fairey (29-05-2018 04:56:46)
Она грациозно опускается в свободное кресло, в его кресло, статью и изяществом приковывая взгляд, словно бы это трон, а помещение — этот сдержанный в классике кабинет, — есть настоящий тронный зал. Артур смотрит на сестру, долго, молча, выдерживая паузу на её расплывчатый ответ об уроках жизни, ожидая, пока Моргана пояснит. За этот короткий интервал времени, он успевает окунуться в прошлое — общее для них обоих, сравнить то, что видит и слышит, с тем, что он помнит о ней. Перемен не так много. Или, он просто не замечает их. Конечно, в виду упрямого нежелания замечать, памятуя, что для него всегда значила Моргана. Как короткие, будто украденные, несмотря на то, что он король, встречи, врезались в память, принося с собой не только удовольствие, но и успокоение, прирученное её чарами.
Каждый раз всё начиналось с молчания, с длительных безмолвных взглядов в её сторону, когда он пытался прочесть через сестру самого себя, понять, что будет с ним, если у него хватит мужества отказаться от неё, продолжалось до тех пор, пока у Морганы хватало терпения, и прекращалось, стоило ей приблизиться и прикоснуться к нему. Моргана подходила, запускала свои изящные пальцы в его волосы, а он обнимал её, крепко прижимал к себе, горячим дыханием обжигая нежную кожу на шее, а потом рассказывал всё, что его беспокоило — тихо, сбивчиво, пока неуклюже возился с завязками на её платье, взволнованный близостью словно мальчишка.
Сейчас всё должно было быть так же. Должно было быть. Но было иначе. Хотя бы потому, что раньше Артур сам не отстранялся, не прятался от сестры за препятствиями из мебели.
— Наша мать была мудрой женщиной. Но в своём желании отправить тебя дальше от меня, она была явно не права, — ровно и бесцветно отвечает Артур, для которого имя Игрейны, в сущности, не значило ничего. Он знал, что был её сыном, но саму её не знал, поскольку в то время, когда ребенку нужна была мать, он с ней не находился. Пророчества и судьба — про себя хмыкает Пендрагон и в задумчивости делает несколько шагов в сторону, — была договорённость с магом, по которой он был отдан отцом-королём тому, а потом и сэру Эктору, который воспитывал Артура как собственного сына, в своей семье. Мудрой и прозорливой Игрейну называли все, но для Артура именно её слово не имело такого веса, как слово того же Эктора. Он был уверен, что Моргана своим присутствием в Камелоте, и рядом с ним, принесла больше пользы, чем если бы была далеко, как того хотела бы мать. Моргана своими испытаниями, когда он, упёртый дурак, отказывался слушать её или замечать, закаляла Артура, делала сильнее, а потом, измотанного бесконечными воинами, принимала, магией врачевала остывшие рубцы и поила заговорённым любовью вином. Моргана была ему нужна. Тогда. Сейчас, наверно, тоже.
— Не тебе одной стоит благодарить госпожу Мэр, желавшую счастья так сильно, что остальных она сделала несчастными. Виски? — он отворачивается в сторону столика, где ранее, пока Элизабет, которой не очень нравилось, что её босс периодически выпивает, не навела порядок, стоял хрустальный графин и пара бокалов, а теперь красовалась ваза с цветами, и вздыхает — мрачно, недовольно. С недавних пор выпивку он прятал в своём рабочем столе, в сейфе. Становится не очень уютно от этого. Но не перед сестрой, а от того, что другая женщина, которая и женщиной-то раньше не очень была, въелась в его сторибруковскую жизнь под колдовством Злой Королевы настолько, что позволяла себе проводить ревизии в кабинете.
Впрочем, что было ожидать от банкира Миллера?
— Знаешь, меня всё устраивало. Скучная, размеренная жизнь по расписанию изо дня в день. Рутина и обыденность, всё было консервативно и пресно, я не думал о счастье, не хотел чего-то другого, — увлеченный коротким рассказом и мыслями о том, что из себя теперь представляет его жизнь, без битв и подвигов, Артур снова возвращается к рабочему столу, наклоняется, открывает сейф, из которого достает бутылку виски, два бокала и наполняет их на треть, — Это странно. Но, наверно, для всех, кто попал под проклятье этого города, вполне обычно. Вряд ли, кто-то мог быть счастливым, оно было задумано так, — он отдаёт один бокал Моргане, не задумываясь об осведомлённости, которая пришла с городскими слухами, молчит, задумчиво отпивает глоток, хмурится, — С пробуждением счастливее я не тал тоже. Я вроде как умер, — он вздыхает, почти буквально ощущая горечь того поражения и предательства, пронзившего его копьём племянника, памятуя лица печальных дев, сопровождавших его на Авалон и среди которых была и Моргана, — Думал, что совсем, но потом это. Для чего? И почему именно здесь? Что это за город такой, Сторибрук? Кто эти люди вокруг? Злая королева, Белоснежка, сказки. Я в замешательстве, Моргана. С банкиром было хотя бы всё понятно, двадцать восемь лет были понятны, просты и не вызывали вопросов.
Отредактировано Arthur Miller (29-05-2018 15:45:58)
Моргана слушает внимательно и лёгкая грустная улыбка появляется на её лице в момент, когда брат говорит о матери. Она не может осуждать Артура за отсутствие любви или привязанности к женщине, которая родила его, не может осуждать за холод, который проявляется в его словах, когда он говорит о ней, тем не менее, Моргана понимает свою мать. В конце концов, она сама оказалась в похожей ситуации, и оставила своего сына, чтобы быть рядом с братом. Возможно, её сын думает о ней так же — холодно, отстранённо, с затаённой обидой,— но у неё, в отличие от матери, нет и не было даже незначительного оправдания. Она просто не хотела быть вдалеке от Артура.
— Мэр? Реджина? — в глазах Морганы мелькает интерес. Она вспоминает всё то, что знает о Реджине Миллс, как о ведьме из Зачарованного Леса. Информации не так много, как ей бы хотелось — Моргана не чувствовала заинтересованности в то время, когда странствовала по другим мирам. Она сходила с ума в замкнутом мирке Авалона и нуждалась в прогулках, как в свежем воздухе. Тем не менее, её всегда тянуло обратно. Независимо от того, насколько дружелюбен был мир, какими хорошими друзьями она обзаводилась, как близко приближалась к обретению вполне бытового счастья, Моргана спешила вернуться обратно, потому что на Авалоне спал мёртвым сном единственный важный и нужный ей человек.
— Да, меня тоже отличала невиданная безынициативность, — женщина слегка нахмурилась. Она только что думала, что у неё нет особых причин для гнева. Заклятье не было направленно против неё или Артура. Они попали под его воздействие только потому, что Моргана хотела выбраться с острова, хотела, чтобы её брат был жив. «И, тем не менее», — ей не нравилось, насколько унылую жизнь наколдовала Реджина. Ей не нравилось, что двадцать восемь лет она находилась в стороне от Артура, в то время как Эскалибур была рядом.
— Ты не умер! — чуть резче, чем хотела, отрезала Моргана, и тут же махнула рукой, чтобы он не обращал внимания и продолжал. На её лице вновь появилась улыбка. Она отставила стакан, из которого так и не глотнула, на стол, взяла в свои руки свободную руку Артура, пока тот не вспомнил о необходимости держать дистанцию, бежать и прятаться, и прижала раскрытой ладонью к своей щеке. Всё-таки ощущения изменились. Рука не была мозолистой и грубой, как в то время, когда он был Королем и проводил часы за тренировками, в ней не чувствовалось той силы, которую помнила Моргана, она дрожала, и всё же это была рука её Артура.
Такой же растерянный, такой же доверчивый, ждущий её объяснений… Артур редко испытывал сомнения, когда действовал, но в ситуациях, где нужно было принять обдуманное решении, иногда вступал в ступор. Впрочем, только до тех пор, пока у него было время думать. Импровизация у него выходила решительней и проще.
Моргана поцеловала Артура в раскрытую ладонь.
— Кое-что я могу тебе объяснить. Во-первых, ты не умер, — повторила она спокойней и тише, говоря в ладонь брата. — Ты вроде как заснул. Твои раны были столь сильны, что я увезла тебя на Авалон. Там ты не мог умереть, но и не просыпался. Ты должен был проснуться в критический для Британии момент, и мы ждали, ждали, ждали... Я всегда ненавидела это — ждать, — Моргана нахмурилась, взгляд её тёмных глаз ненадолго остекленел, обращённый в себя. Она вспоминала все эти долгие-долгие годы, когда ждала пробуждения Артура. Она вспоминала и те короткие разлуки, которые были между ними в том прошлом, которое для них с Артуром было общим. Он уходил на сражение, она оставалась в замке и с нетерпением ждала. Иногда она обращалась птицей и летела на поле боя, настолько тяжело ей давалось ожидание. Как же счастлива она тогда была.
— Во-вторых, мы здесь из-за меня. Я сломала чары, которые держали тебя на Авалоне, — сказала Моргана, поднимая взгляд на брата. — Чтобы ты мог проснуться, я нарушила твою связь с Британией. Сказки — это всего лишь причуда, какие-то иные миры. Как только наступил критический момент в одном из великого множества королевств, Авалон перенёс бы тебя туда и ты бы проснулся. Мы снова были бы вместе. Так и случилось, — опираясь на руку брата, она поднялась, обняла его за шею и прижалась всем телом. От Артура исходил едва уловимый, но резкий запах только что выпитого алкоголя. Моргана слизала его с губ и улыбнулась. Её улыбка была торжествующей и недоброй.
— Никому ни за что не отдам тебя, Артур, — произнесла женщина, зарывшим пальцами в волосы брата. — Никому ни за что, слышишь?
«Вроде как заснул.» — вторит он мысленно словам Морганы — отстранённо, но не настолько, всё же, чтоб не осознавать смысл, касается её лица в привычном жесте — она раньше часто так делала, привлекала к себе его внимание, когда Артур слишком глубоко погружался в свои тяжёлые думы.
Какая вроде как ложь. Приятная и лестная кому угодно — людей, желающих продлить свою жизнь, сыщется немерено и им будет плевать на то, что жизнь эта не будет полноценной, что это будет сон на века. Сон, способный сохранить последний вдох и растянуть его настолько долго, что представить себе сложно — пока очередное предречение не свершится. Пока для Британии не наступит критический момент. Только вот самому спасителю и спящему герою было всё равно на то, что будет. Он жил тогда, достаточно долго для себя, иногда хорошо и был удовлетворён происходящим рядом, чаще — не очень, испытывая разочарования. Но ему было вполне недурно и смерть на поле боя, пусть и от руки предателя, но была чудесным итогом, записанным в легендах и воспетым бардами. Артур принял для себя этот конец, он умер, он должен был сгнить в земле, под курганом, поросшим вереском, но у туманной Англии свои законы, у колдовства её свои правила. Моргана, дева, которую часто сравнивали с языческой многоликой Королевой Ворон, одетой в росу и дым с пепелищ мест сражений, решила иначе.
Артур улыбается, не глядя отставляет свой стакан с алкоголем на стол и обнимает сестру, смыкает веки под ласковым прикосновением к волосам откуда-то из прошлого, ощущая, как все его щиты крошатся перед ней, чей запах дурманил, пьянил.
Сколько он прошёл воин, сколько врагов победил, земель завоевал, подвигов совершил, а перед Морганой всегда оказывался беззащитен, слаб, терялся в собственных чувствах, забывался.
— Никому и ни за что, — уже вслух повторяет он другие её слова, снова касается лица сестры — пальцами проводит линию от скулы до подбородка, опускается ниже, к ключицам, которые скрывает тонкий шелк светлой блузки, — Даже смерти. Моргана, какая же ты эгоистка, — он хмыкает, отводит взгляд, — Нет, чтоб решить, что с меня хватит. Артур, ты жил достаточно, ты много сражался, ты заслужил отдых, ты... — Пендрагон мотает головой, смеётся, пытаясь подавить в себе нарастающий гнев на ситуацию, на это откровение его Феи, но выходит плохо, — Видимо, не заслужил, всё-таки.
Впрочем, вместо того, чтоб отстраниться, он теснее прижимает к себе женщину, приближается к лицу её, заглядывает в глаза, что чернее самой тёмной ночи. Пытается прочитать в смеющемся взоре цвета гагата хотя бы толику сожаления, но не видит ничего, кроме самолюбивого ликования от получения чего-то долгожданного. И это, в свою очередь, отдаётся грустью в мятущихся в непонимании мыслях.
— Ты не имела права, Моргана, — тихо произносит Артур — гнев и ярость стираются, остаётся лишь тягостность и привкус кислой ягоды на языке при произношении её имени. Он зарывается носом в аромат черных локонов, исходящий мёдом, едва уловимой горечью диких трав и, конечно, колдовством. Он всегда прощал свою сестру.
— Моргана, я устал. Ещё тогда. Жить по законам чести, быть кем-то, на кого возлагаются надежды и чаяния целой страны, не иметь возможности делать то, что хочется. Вытянуть меч из камня, отстоять право на трон и власть, потому что, так сказал полу-безумный старец, объединить разрозненные земли, править по совести, жениться на женщине, которая своим предательством опозорила меня, быть всё время должным кому-то и что-то, потому что, титул Великого Короля Британии обязывает, и в итоге умереть от руки узурпатора, — Артур всё же отстраняется, отходит в сторону на несколько шагов, отворачивается.
«Мордред хоть и был последней каплей, но он стал логичным концом для болвана Пендрагона.» — уже мысленно подводит он итог, а потом вновь обращает взгляд светлых глаз на сестру. Говорить всё это было легко, потому что, необходимо. Потому что, он всегда ранее делал так — выговаривался ей, словами этими скидывая с себя груз беспокойства. Недолгие мгновения жалости к себе и слабости перед единственной, кому можно было открыться, взамен мужественности и непримиримости в конфликтах, упорности в достижении поставленных пророчествами целей. Видимо, в этом веке и в этой жизни ничего не меняется. Он смотрит на Моргану серьёзно, даже сурово, в сознании задавая себе вопрос — за что эта восхитительная женщина любит его, зачем её это всё? Но не находится с ответом, остнавливаясь для себя на необъяснимости этих чувств, ответных на необъяснимые его.
— Что же, в смерти ты мне отказала. Решила, что мне нужно жить. Так где дракон, которого нужно побороть? — во взгляде снова играет тень насмешки, но не над сестрой — такого он себе не позволял никогда. Скорее над собой и решительными переменами, произошедшими с ним за последние минуты. Всё же, Артур был уверен, что Король умер тогда на Каммлане. Да и в пекло Короля. Это совсем не Британия, от того мира и той жизни у него остались возлюбленная леди Моргана и волшебный меч, от этой жизни — двадцать восемь лет проклятья Сторибрука и что-то новое, неизведанное пока.
Возможно, просто нужно привыкнуть. Как раньше.
Его слова словно камни, падающие в глубокий колодец.
«Эгоистка», — говорит Артур. Она эгоистка?! Хорошо, пусть так. Но не она выбрала его для судьбы быть королём Британии. В то время, когда Артур вытащил меч из камня, она была слишком юна, добра и порывиста для подобного выбора. Возможно, это эгоизм толкнул её на любовь к Артуру. Может, предназначение. Так или иначе, Моргана никогда не относилась к своим чувствам, как бремени, они не тянули её к земле и не приносили усталости. Она принимала их, как есть, и принимала Артура таким, каким он был.
Даже в минуты его слабости, когда он жаловался на всех: на рыцарей, которые то не слушали его, то, наоборот, слушали так внимательно, что не привносили ни толики собственный идей, на бестолковых придворных, на королеву, которую он не любил, на войны, начинающиеся из-за всякой глупости, на жизнь, не привносящую удовлетворения. Сколько часов она провела, вот так обнимая его, перебирая длинными тонкими пальцами его волосы, забирая себе его грусть и заботы, слушая, ни разу не перебив, ни разу не напомнив, что он сам навлёкает на себя свои беды. Она слушала его, жалела и мягко подталкивала к правильному решению, а её милый Артур шёл с гордо поднятой головой по своему пути, не замечая, кто убирает из-под его ног камни, чтобы он не запнулся.
Моргана слушала его нытьё часами, поскольку именно в такие моменты он всецело принадлежал ей, только ей и никому больше. Ни супруги своей, Гвиневре — влюблённой потаскушке, ни иным миледи, которые только за счастье принимали его желание обесчестить себя. Она слушала его. Правда, до сих пор ей не приходилось слушать жалобы на себя.
«Эгоистка», — мысленно повторила Моргана и с удивлением обнаружила, что слова ещё способны её ранить. По крайней мере, если это слова, сказанные Артуром. Она эгоистка, прождавшая его полторы тысячи лет. Эгоистка, не позволившая ему умереть. Эгоистка, заставляющая его, бедного, жить дальше!
«Устал», — говорит Артур. И это слово звучит в каждом последующем. Он устал за неполные сорок лет жизни. Устал от интрижек, от сложных связей, которые накрутил сам, потому что никогда не умел решать личные проблемы, устал от рыцарства, от королевской власти, от войн. Устал и умер. Умер из-за задетого нелюбимой женщиной самолюбия. Умер ни на секунду не задумавшись, а какого ей будет от его смерти? Что она будет делать? Как она себя будет чувствовать?!
Моргана чувствует облегчение, когда Артур высвобождается из её объятий, и не пытается удерживать его ни словом, ни взглядом. Он, занятый своими мыслями, своими обвинениями, своей жаркой обидой смотрит в сторону, а Моргана быстрым жестом стирает влагу с уголков горящих болью глаз. Удивительно, но она ещё способна плакать. Полторы тысячи лет назад Моргана думала, что выплакала всё над его телом, но что-то, видимо, осталось.
Она берёт в руки стакан, один их тех, которые покоились на столешнице, и опустошает его, не чувствуя вкуса. Крепкий напиток обжигает горло, но это ощущение нравится Моргане. Ей всегда нравился огонь.
— Мне нужно было родить от тебя ребёнка, как это сделала Моргауза, и любить его, — вздохнула Моргана. Она поставила уже пустой стакан на столешницу, взяла наполненный, обернулась, ловя взглядом глаза Артура, и улыбнулась. Секунда слабости была сожжена горечью напитка. — Девочку с моей красотой и твоими глазами.
«Девочку», — договаривает Моргана про себя, — «у которой не могло быть претензий на трон».
Мысль раздражает её. Её раздражает, что она даже мысленно не хочет нанести и тени вреда своему возлюбленному дураку-брату.
— Не обманывайся, Артур, — в глазах Морганы на секунду вспыхивает гнев. — Ты не единственный герой своей истории. Самый главный, самый лучший, но не единственный. Не только тебе было тяжело, не только тебя сковывало предназначение.
Устал он… Всё что ему нужно было, это оставить Гвиневру с её любовью к другому, оставить трон своему сыну Мордреду и уйти с ней, зажить новой жизнью, далеко от подвигов и всей Британии. Моргана никогда не считала себя наивной, но в тот раз сильно просчиталась. Сколько бы он не говорил об усталости, сколько бы не жаловался на судьбу, Артур был единственным, кто по-настоящему упивался ею.
«Устал».
— Кроме шуток, но среди наших новых знакомых хватает драконов. Если захочешь, можешь кого и убить. Правда, прежде уточни у меня, насколько в сильные неприятности мы из-за этого попадём. Тут все между собой связаны цепочкой непростых отношений, — сообщила Моргана, допивая второй стакан. Ей нужно было успокоиться. Спустя столько лет, она не готова была к ссоре с Артуром. У неё не хватит сил держаться в стороне с гордым видом пока он сам не подойдёт к ней, а мириться самой, просить извинения… Нет, лучше просто не устраивать скандала.
— Что касается первоочередных задач, — Моргана небрежно пожала плечами, отставила стакан и, обернувшись, опёрлась на столешницу. В отличие от Артура, она всегда знала, куда деть собственные руки. Ни скрещивания на груди, ни попытки спрятать в карманы — никаких защитных жестов выдающих слабость. — Моя магия не только не иссякла, но даже не уменьшилась. Значит, моя связь с Авалоном всё ещё существует. Однако я не могу на него вернуться. Этот город… Его окружает какой-то магический купол, который мне, возможно, не под силу преодолеть. По крайней мере, я бы не хотела безрассудно пытаться преодолевать что-то подобное. В итоге, сперва надо понять, что здесь происходит, сбежать из этой клетки, а после мы можем зажить, как ты захочешь: хоть рыцарем, хоть королём, хоть банкиром, в любом из доступных миров.
Отредактировано Morgan Fairey (30-05-2018 06:00:45)
Он смотрит на Моргану, внимательно, в чём-то даже изучающе, с прежним интересом, замешанным на глубоких и, всё ещё, по прошествии стольких лет, непонятных чувствах, привлекательных своей запретностью. Артуру нравится смотреть на сестру. Всегда нравилось. Он находил эти моменты для себя особенными, вдохновляющими, вселяющими уверенность, которой, несмотря на расхожее мнение о короле Британии, ему бывало не хватало. Красивая и опасная уже только этим, а потом магией своей не имеющей границ, вызывающей почтенную оторопь даже у Великого Мерлина; гордая, хитрая, сильная, безрассудная в своей любви к нему, Моргана заслуживала, наверно, иной судьбы, вместо того, чтоб всегда и несмотря ни на что быть со своим непутёвым братом, который вряд ли ценил её так, как следовало бы. Мало кто об этом знал, но она одна из немногих, кто одним присутствием рядом способна была подстёгивать Артура к славным свершениям. Разными способами — Моргана поистине изобретательна и умна. Но, он никогда об этом не думал, не обращал своего королевского внимания на то, что кто-то делал для него, принимая как должное.
Артур смотрит на неё. На мягкую волну волос цвета воронова крыла, в прекрасное лицо, на изящную линию шеи и плеч, изгиб тонкой талии, стройные ноги, забываясь где-то в прошлом, понимая, как глуп был только что, когда жалел себя и то, что не остался по ту сторону, что не умер на Каммлане, не остался спать на Авалоне. Мысли о том, что Моргана может любить кого-то так сильно, как его — что она однажды смогла бы, если бы он действительно умер, — отдаётся ревностным раздражением и задетым самолюбием.
Эта женщина только его.
Он моргает, опускает взгляд, выдыхает недолгую вспышку гнева, не успевшую как-то отразиться во внешности, а потом хмурится, когда слышит слова про Моргаузу. Эта его ошибка, пожалуй, преследовать его не перестанет никогда, при всяком удобном случае уличая возможность ударить больнее. Незнание, с кем он делит ложе, юношеская глупость, вылившаяся в большие последующие проблемы, опорочившая благородный образ убийством десятков младенцев, но не одного единственного, из-за предназначения, которому Артур всегда слепо следовал. Жаловался на несправедливость, но упёртым бараном шёл вперёд.
Однако, слова сестры, несмотря на неудобство обстоятельств прошлого вызывают отклик тепла в сердце. Дети способны дарить и радость. Но он оставляет это без ответа, обращая внимание на один пустой стакан и второй в руках Морганы — увлечённый своими мыслями и любованием ею, он, похоже, что-то упустил. Но, ведь это вполне привычно для Пендрагона — не видеть того, что происходит под самым носом.
— Действительно, — благородные рыцари, маг, меч, что рубит сталь, Озёрная леди, его прекрасная сестра Фея Моргана — в историю, что нынче похожа на сказку, вписали всех, воспели всех. Кого-то больше, кого-то меньше, но всё-таки, — Своё предназначение было у всех, — серьёзно говорит Артур, соглашаясь с Морганой, — Твоё заключается в том, чтоб быть рядом со мной. И прощать, — последнее он добавляет уже тише, продолжая слушать её, но снова отвлечённо думать о своём.
Слова о том, что сестра должна быть рядом, сказанные им же самим только что, въедаются в сознание и заставляют его мысли метнуться в сторону монастыря, в котором была заперта Моргана последние двадцать восемь лет. Это, должно быть, так неудобно — отказ от мирского, скромность и умеренность во всем, физический труд, помощь нуждающимся, в ущерб себе, а ещё нескончаемый поток проблем горожан, которые нужно выслушивать. В то время, когда эта женщина благостное великодушие и терпение проявляла лишь к одному Артуру, и всегда была сибариткой, для которой комфорт имел огромное значение. С этим нужно что-то делать. Определённо.
— То есть, я действительно могу убить дракона, но прежде должен посоветоваться с тобой, драгоценная сестрица? — он улыбается — маленький провинциальный городок может привнести новую волну глупого героизма в его жизнь. Эта мысль кажется ему забавной, в отличии от того, что они заперты в Сторибруке. Артур хмурится, обдумывает сказанное Морганой и вспоминает ощущение тесноты города, что то, пусть и редко, но одолевало его. Невозможность вырваться из клетки сколоченной чужой магией ему не нравится, она вызывает разумную долю злости и желание разобраться в происходящем. Вот оно, деятельность и предприимчивость Морганы и её нежелание сидеть в ожидании отражается и на нём.
— Реджина, — он кивает, складывает руки за спиной, делает несколько шагов по направлению к столу, к сестре, — госпожа Мэр, как я сказал раньше, виновата в том, что почти тридцать лет мы жили чужими жизнями. Она должна знать, что это такое. Но, идти к ней и требовать ответов неразумно. По крайней мере пока, Моргана. Город очнулся ото сна, недовольных достаточно. Я бы предпочёл выждать немного. Хотя бы пару дней понаблюдать за городом, за его жителями. А пока, скажи мне, где ты планируешь жить? — он сокращает расстояние в последний шаг, берёт Моргану за руку и притягивает к себе, обнимая за талию, — Всё же, монастырь — это не совсем подходящее место для тебя. Вся эта скромность, непритязательная простота, смирение и кротость, с отказом от удобства и личного комфорта, не думаю, что тебе по душе. У меня большой дом и приходящая горничная, а у тебя предназначение быть рядом, — он улыбается, вдыхает её пленительный аромат, к которому теперь примешивается крепость виски, делая его тягучим, тяжелым, закрывает ненадолго глаза, а когда открывает, смотрит на Моргану с любопытством. Он знает её ответ, но при этом совершенно забывает о том, что жизнь под проклятьем его связала отношениями с другой женщиной, которая, вроде как, тоже прежде имела своё предназначение, заключавшееся в нахождении рядом.
Моргана улыбнулась. В переводе с королевского, Артур просил прощения. В переводе с королевского, он говорил, что нуждается в ней. Большего Моргана на данном этапе и не хотела. Поборов свою обиду, желание сыпать ответными обвинениями, она почувствовала себя победительницей, когда он вновь подошёл к ней, когда подошёл к ней сам, когда обнял её.
Моргана прижалась теснее, словно пытаясь сократить и без того минимальное расстояние между ними. Она хотела обнять его крепче, сильнее, до боли вцепиться в него ногтями. Хотела сделать так, чтобы он никогда её не отпускал.
Сдерживая агрессивные собственнические порывы, женщина мягко скользнула по лицу Артура рукой.
— Чтобы любить тебя, — поправила Моргана с насмешливой улыбкой. Она всегда прощала его. Пожалуй, не было ни одного проступка Артура, который Моргана не могла бы ему простить. Пожалуй, она даже никогда по-настоящему не злилась на него. Только Гвиневра и то, насколько близко Артур принял к сердцу её длительную измену, вызывала досаду Морганы. В конце концов, его никогда нельзя было назвать верным супругом, и ей казалась странным болезненность его реакции. Моргана даже в какой-то мере сочувствовала Королеве-потаскушке, чей Король спал со всеми, но коей нельзя было любить единственного дорогого её сердцу рыцаря. Впрочем, это сочувствие никогда не выражалось даже в словесной форме. Женщина сама отвечает за свою жизнь и за чувства мужчин, которые с ней связаны. Если она вызвала ненависть, значит, заслужила это. И, в любом случае, эта история давно уже пахла прахом.
«Артур и его политика выжидания», — Моргана усмехнулась и, обняв за шею, мягко поцеловала брата.
— Я уже говорила тебе, не все проблемы решаются игнорированием, — сказала она, и в её голосе звучал смех. — Артур, в этом городе каждый второй обладает той или иной магической силой, каждый десятый — силой нешуточной. Ты можешь ждать сколько твоей душе угодно, я дёргать тебя не буду, но мы не должны кому-то позволить решить нашу судьбу за нас. Никто не должен решать за нас! Если ситуация накалится до предела и будет война, нам некуда будет деться.
Моргана была опьянена то ли крепким непривычным напитком, то ли близостью возлюблённого. Она боялась, что Артур, её милый дорогой сердцу брат, будет зол на неё. Она боялась обвинений в предательстве. Боялась его отстранённости. Ей казалось несправедливым и страшным, что пока она двадцать восемь лет сидела в монастыре, рядом с ним была другая женщина. Если её, конечно, можно было считать женщиной! Но теперь это страх ушёл. Её Артур, её милый сердцу брат, единственный мужчина, которого она когда-либо любила, хотел быть рядом с ней. Хотел её.
— Планирую? — тёмные глаза Морганы заискрились смехом. — Я же сказала: никому ни за что не отдам тебя. И ты не понял? — она рассмеялась. — Я с удовольствием перееду к тебе. Благо, у меня очень мало вещей. Настолько мало, что даже не придётся заезжать в монастырь. Я вся здесь и вся твоя, но, Артур, — её голос опустился до шёпота, — а как на это посмотрит Элизабет?
Моргана всегда была ревнива, но отчего-то на похождения брата смотрела сквозь пальцы. Может, потому что сама она понимала верность иначе, нежели моногамию. Может, из-за обстоятельств, в которых брат и сестра физически не могут блюсти супружескую верность, не изменяя друг другу. Может, из-за собственной природы. В конце концов, недаром Моргану считали реинкарнацией Морриган. Может, из-за какого-то проклятья. Моргана понимала всю запретность собственных чувств и допускала, что они некое извращённое следствие предназначения.
В конечном итоге, она никогда не разбирала природу своих чувств. Её никогда не волновало, почему она любит своего брата. Она любила его, и ей вполне хватало этого чувства в качестве основной жизненной мотивации.
— Не смотри на меня так. Конечно, я знаю, — тихо проговорила Моргана. — В мире так мало искренне верующих людей. Большинство приходят в храм Божий из зависти к грехам ближних, повторить которые не хватает сил и характера. Мне рассказывали о твоей продолжительной интрижке. Ты живёшь с ней. Ты знаешь, кто она?
Удивительно, сколь сильно Артур способен поменяться за время, что не насчитало своим ходом и часа. От взволнованного опасения, которое настигло его приходом Морганы, когда он удалялся от сестры, не желая попадаться в плен собственных чувств, во все времена считавшихся неправильными, к привычке доверяться ей же, несмотря ни на что и следовать за своими же чувствами в её колдовские объятья. Не противиться, не возражать, покорившись ей и тому влиянию, которое Моргана всегда и неизменно оказывала на Артура. Он чувствовал себя рядом с этой женщиной мальчишкой. Вечно юным, нелепым, вдохновленным недозволенностью отношений между столь близкими родственниками, что если бы они занимали социальный статус чуть пониже, об этом не просто шушукались бы по углам, интригуя Артура еще больше и влюбляя в Моргану, делая болезненно зависимым от этих чувств и внимания сестры, а осудили бы. Он был почти наверняка уверен, он испытывал эту силу юности и уверенности в себе, когда горы были буквально по плечо, он не мог насытиться этой пьянящей до головокружения и забвения близостью. Что тогда, когда под покровом ночи леди Моргана приходила к нему, что сейчас не отпуская женщину из своих объятий, легкомысленно забывая обо всём, что происходит за пределами этого кабинета. Бесконечно очарованный, пораженный в самое сердце её чарами ещё тогда, когда Моргана была юной девушкой, не могущей держать свои магические силы под должным контролем, он то и дело старался противиться себе, ей, выбирая путь упрямого игнорирования, скандалов, демонстративных уходов за другими юбками, не разбираясь в связях, женившись однажды и назвав этот союз с Ирландией, в который ему досталась не только жена, но и знаменитый Круглый стол, политическим, но он раз за разом возвращался к Моргане. И она действительно великодушно прощала его. Любила, с помешательством безумия. Однако, в моменты разладов, всё же, не забывала на пути Артура устраивать испытания, которые он, по мере возможности, стойко переносил.
Моргана говорила, что он не единственный герой истории Камелота, но сам Пендрагон считал иначе, эгоистично и настырно выстраивая последние годы своего правления и жизни вокруг отношений с сестрой, вокруг часов проведённых в мире и любви, и отчаянных противостояний, когда затрагивались все остальные, выходя из тени их игр, становясь более значимыми, возможно, также вписываясь в легенды.
«Чтобы любить», — и снова повторяет его сознание, произнесённые сестрой слова, целует её, увлекаясь и не слушая последующих слов, в памяти не находя ни одного момента, когда бы он вслух признавался Моргане в любви. За Артура всегда говорили действия, прикосновения, поцелуи, близость согревающая холодными британскими ночами, от которых сейчас остались воспоминания.
— Планируешь, — коротко кивает мужчина, немного отстраняется, но не размыкает кольцо объятий, будто опасаясь, что сделай он это и Моргана исчезнет наваждением. Он настырно оставляет без ответа совет Морганы о том, какую позицию им стоит принять в этом городе, как жить дальше, оставляя это на потом. Совсем ненадолго отодвигая, но вниманием, тем не менее, цепляясь за этот момент. Для них, для него, который до падения проклятья имел определённое положение в этом городе. Он разберётся с этим немного позднее, как и решил для себя минутами ранее, сейчас считая более важной и интересной для себя сестру. Артур наклоняется к Моргане, смазанным поцелуем касается щеки. Тихое дыхание становится напряжённей, а воздух вокруг, ему кажется, клубится вязкостью, в которой Пендрагон ощущает, как по венам, огнем густым и горячим, растекается нарастающее желание. Он теснее прижимает к себе сестру, в удовольствии чувствуя, как её гибкое тело отвечает ему взаимностью. Он не слушает то, что она говорит, но одна из фраз, всё же клеймом вжигается в мысли.
— Элизабет, — Артур смотрит на сестру угрюмо, качает головой и опять отстраняется, ощущая, как каждый звук, произнесённого Морганой имени, хлёстко ударяет его.
— Элизабет, — повторяет он и неловкость от неосторожности и беспамятной рассеянности, когда Моргана оказалась рядом, грозовым облаком клубится над ним. Артур не знает, что ответить Моргане. Он помнит, что ей было плевать на его периодические похождения, он помнит её понимание, но та жизнь имела совсем иные правила. Там он был королём. Там он любил сестру. А проклятье Сторибрука заставило его забыть обо всем. Совсем как Моргана сейчас, нахождением своим рядом, заставляла забыть об этой жизни. О двадцати восьми годах, за продолжительность которых банкир Миллер успел обзавестись постоянной любовницей в лице своего секретаря.
— Это очень неудобно, — признаётся Артур, хмуро смотрит себе под ноги и отходит в сторону, снова отступая, дальше к креслу, за него, — Ну, разумеется, я знаю, кто она, — звучит почти нервозно, Пендрагон вздыхает, — Это пришло само собой. Элизабет, Лиадан, не пришлось даже говорить и рассказывать, осознание о том, что она и есть Экскалибур пришло само собой. И я, конечно, не знаю, как она посмотрит на наши отношения. Я, — он мрачнеет ещё больше, ладонью трёт в небывалой озадаченности щёку — идиот, как можно было забыть об одной женщине и позвать к себе жить другую. Снова он запутался в сложных взаимоотношениях, в которых никогда не разбирался и опять не знает, что делать и как выходить из этой сложной для него ситуации. Артур садится в кресло, тянется к бутылке, оставленной на столе, наливает в один из бокалов виски, выпивает его, а потом серьёзно глядит на сестру, — Я даже не знаю, как теперь к ней относиться. Я знал, что у меня есть меч, он хранил меня во многих битвах, а теперь, этот меч — девушка, еще и... — он мотает головой, морщится, — Моя девушка. Это так нелепо, — жалуется бывший король, но не Моргане, а скорее самому себе.
«Моя девушка», — ни один мускул не дрогнул на лице Морганы от слов Артура. Только тёмные глаза женщины на мгновение слегка сощурились.
«Твоя девушка? Как современно и пошло», — подумала она, глядя на возлюбленного брата, казалось бы, только сейчас вспомнившего, что здесь, в этом новом мире, в новой жизни, у него есть дом, где живёт девушка, которую он двадцать восемь лет считал своей. Он забыл об этом, а Моргана напомнила. Возможно, это было не так забавно, как внезапно встретиться с Элизабет лицом к лицу в доме, который они делили с Артуром, но Моргана никогда не считала правильным позорить или насмехаться над братом при посторонних. Её чувства, её обиды, её гнев, их сложные и не всегда ясные взаимоотношения никогда не служили поводом для того, чтобы на честь короля Артура, на его имя или на его благородство пало какое-то пятно. Конечно, слухи ходили, но слова — это ветер, они никак не вредили брату.
Моргана обошла кресло Артура по полукругу, мягко скользя кончиками пальцев по его руке. Она любила его и прощала. Даже если дело касалось других женщин. Даже если это были связи, которые едва ли можно считать мимолётными. В глазах Морганы правила этики и морали представлялись не более чем общественной условностью. Она не испытывала стыда или угрызений совести за поступки, которые иные бы осудили. Она была честна с собой и своими желаниями. Брату подобная честность давалась труднее. Он никогда не хотел отпускать её, но и удерживать рядом ему не хватало сил. Что-то постоянно его останавливало. В прошлом, долг, честь, мнение народа, теперь Элизабет, которая прожила его девушкой двадцать восемь лет.
«Лучше бы тебе не переходить мне дорогу», — подумала Моргана, без труда представляя своим внутренним взором секретаршу Артура: холодную, надменную в своей правильности и жёсткую. Она — стальная, а Моргана соткана из огня и ветра.
Встав за спинкой кресла, она обняла Артура со спины и мягко уткнулась ему в шею.
— Мой милый брат, ты путаешь тёплое с мягким, сон с реальностью, — проговорила Моргана тихим голосом. — Тебе может сниться полёт, но ты ведь не прыгнешь на основании этого сна с башни, если не умеешь обращаться в птицу? — Моргана поцеловала его в щеку и расцепила руки. Она не собиралась давить на него. Подобные ситуации всегда нелегко давались Артуру. Решить за него, означало бы наступить на мужскую гордость, попрать его чувство собственного достоинства, нарушить веру в себя, а решать сам Артур не умел. Он дожидался, когда ситуация станет критичной и тогда начинал действовать — чётко, ясно, без раздумий.
И всё же она любила его.
— Возможно, тебе нужно время, — предположила ведьма. — Мы можем поступить, как обычно: скрывать наши отношения от посторонних. Пока ты не разберёшься с тем, как относишься к Элизабет, я могу поселиться где-нибудь отдельно. Только не в монастыре, — она недобро усмехнулась. Её тёмные глаза на мгновение стали абсолютно чёрными. — Постели в монастыре узкие, твёрдые и неудобные даже для одного человека, а я надеюсь, что ты не позволишь мне засыпать одной. Ведь не позволишь? — Моргана усмехнулась, поцеловала брата в висок и отступила.
— А я пока осмотрюсь, повторно познакомлюсь с нашими друзьями, попытаюсь понять, что здесь происходит, — она вновь подошла к столу, взяла тяжёлый графин и плеснула брату в стакан. — Как тебе такой план?
Нелепо было всё. Нелепым и маленьким, жалким был сейчас сам Артур, в очередной раз загнав себя в неудобную ситуацию, поставив в неприятные обстоятельства. Он хорошо понимал это, и оттого злился. На судьбу, что снова выкидывала такие фортели, заставляя его испытывать неудобства, на проклятье госпожи Мэр, что сделало из деятельного короля рохлю и невозможного зануду. Но больше всего — на себя самого. В конце-концов, никто другой не виноват в том, что он способен глупо и бесконтрольно забываться в объятьях любимой сестры. Артур хмыкает своим мыслям, задаваясь вопросом, как ему ранее удавалось противостоять её чарам. И ответ находится сам собой и быстро, без раздумий. Его жизнь тогда оборвалась хоть и предсказуемо, в бою предрешённом пророчеством, но быстро и события этому предшествовали не слишком приятные. Разлад в отношениях с Морганой, когда она отвернулась от него, открытие измены супруги-королевы с первым рыцарем и другом, когда Артур должен был принять тяжелое решение с казнью Гвиневры, последующее преследование влюблённых беглецов, захват власти Мордредом и новости о том, что сестра поддерживает узурпатора в его притязаниях на трон, попытка противостояния судьбе и предсказанным событиям. Пожалуй, Пендрагон тогда сам не верил в то, что можно что-то изменить, отчаялся, сдался. Итогом — смерть, принесённая сыном, так просто нашла его, прославленного воина.
Тогда он слишком долго не видел Моргану.
Тогда Артур сломался именно её предательством, но простил, уходя в последнее своё путешествие к волшебным берегам Авалона.
Сейчас же бывший король бриттов вспомнил, как сильно тосковал о сестре в разлуке. Оттого и забывался, готовый променять все прожитые годы в этой жизни и этом веке на близость, от которой всегда был слишком зависим, хоть и скован при этом моралью общества.
— Я не понимаю, — Моргана обнимает его, дыханием щекочет шею, а он касается её руки, что мягким теплом обвивает шею. Эти метафоры и аналогии он вряд ли когда-либо понимал, предпочитая изъясняться проще. Но простоты и прозрачной понятности в этой ситуации ждать было неоткуда. С появлением Морганы в его кабинете его жизнь, оборвавшаяся несколько тысяч лет назад и, по-настоящему, без навязанных иллюзий, начавшаяся с нового листа несколько дней назад, запутывалась всё сильнее, походя на свивших в тугой клубок змей.
Он прикрывает глаза, когда сестра размыкает свои объятья.
Понятности не будет.
— В отношениях с этим городом ты не хотела давать мне времени, с женщинами иначе, — он говорит серьёзно, без тени улыбки, но при этом не чувствуя напряжения ли скованности — Моргана снова оказалась добра и терпелива по отношению к нему и в достижении своей цели, — Ты так великодушна, — Артур вращает в руке стакан, не спешит пить, смотрит на сестру, — Это превосходный план, который возвращает нас к тому, с чего мы начинали. Будем прятаться, скрываться, как прежде, — Пендрагон всё же улыбается — это всё хоть и не приносит ему радости, но и дискомфорта особого не доставляет. В конце-концов, ни этот город, ни этот мир по-прежнему не был готов к тому, чтоб принять их отношения, сковывая тем самым и Артура.
Цель быть с сестрой горела в нём жаждой путника, бредущего по пустыням сарацинов. Он желал заботиться о Моргане в открытую, не стесняясь прилюдно обнимать её так, как хотелось бы, но против общества с его правилами не шёл раньше и сейчас не пошел бы. Артур всегда слишком тяжело принимал осуждение. Не являясь абсолютным образцом благородства, он тем не менее стремился к этому образу, навязанному народом, видевшем в своём короле безмерное количество нравственного величия и достоинства.
Фактически, сейчас между ним и Морганой стояла только его секретарь, которую он думал, что любил все эти годы, но теперь был в растерянности из-за истинной сущности девушки. Не общество с его рамками и шаблонами отношений, а Элизабет, в своих отношениях с которой разобраться было хоть и не просто, но реально.
— Не позволю, — в задумчивости чуть с опозданием говорит Артур, промаргивается от своих мыслей о том, как решить проблему, в которую он сам себя же и загнал, — Только, я прошу тебя, никаких гостиниц, — он хмыкает — в крошечном Строрибруке имеется единственная гостиница, которая, наравне с монастырём, совершенно не подходит его сестре, — Выбирай хорошую комфортную квартиру, все расходы я беру на себя. И да, я был бы не против составить тебе компанию и в повторном знакомстве с этим городом.
«Он не понимает...» — Моргана вздохнула, плеснула виски в свой стакан, отхлебнула его. Напиток не казался ни благородным, ни глубоким. Не напоминал ей терпкие вина детства, подаваемые в чертогах отца и мужа, или настойки, которые делались в деревнях, окружающих замок. Он обжигал горло и оставался на языке сладковатым привкусом, но, главное, он пьянил, и Моргане нравилось это чувство.
Она тоже многого не понимала. Не понимала, как можно всерьёз принимать, навязанный заклинанием сон? По логике Артура выходило, что она должна сиюминутно вернуться в монастырь и замаливать прошлые и нынешние грехи, просить избавить её от вожделения к брату, просить вернуть её в забытье. Она не была счастлива, когда не помнила Артура, но, по крайней мере, она не была несчастна. Моргана находила в молитве и вере успокоение, которого никогда не испытывала рядом с братом.
Глядя на то, как легко соглашается Артур с её предложением, какое облегчение оно ему несёт, как свободно ему в этой секретности, Моргана злится, несмотря на то, что предложение исходит от неё! Она хотела видеть хоть немного колебаний, она хотела отказа, хотела, чтобы Артур снова позвал её к себе, чтобы отринул все сомнения, чтобы не позволил ей жить отдельно, чтобы обнял. Вместо этого, она получает подачку в виде покрытых расходов. Отчего-то сама формулировка кажется ей мерзкой и грязной, мерзким и грязным кажется то, что Артур считает нужным озвучить, что Моргана будет стоить ему каких-то расходов. Можно подумать, у неё в монастыре были или могли быть деньги!
«Что за жалкое положение?..» — она опускает взгляд.
Моргана не понимает, какое дело может быть Артуру до всех этих незнакомых ему людей? Какое дело до того, что они подумают? Будут или не будут осуждать? Почему все эти люди для него важнее? Почему все, даже проклятая железячка для него важнее её?!
Моргана была готова к такому с самого начала. С того момента, как любовь к Артуру стала для неё очевидной, она была готова к тайному, была готова скрывать, была готова быть парией. И всё же её гордость беспрерывно задевалась. День за днём, год за годом она уходила в тень, шепча слова поддержки и утешения. До чего же унизительно беспрерывно уступать другим женщинам, связь с которыми не столь запретна с точки зрения общества! До чего же унизительно нуждаться и не сметь просить.
Моргана никогда не защищала их отношения, не вступала с Артуром в диспуты о нравственности, не требовала измениться. Она любила его. Любила, нуждалась, хотела быть рядом даже, когда он выбирал не её, а он всегда выбирал не её. Возможно, все её отношения с другими мужчинами, это отражение нереализованного гнева на Артура. Ей нужно было, чтобы её любили без раздумий, чтобы поклонялись, чтобы уважали, чтобы ни на секунду не сомневались том, кто должен быть рядом. Она не хотела ни с кем делиться, никому отдавать, никогда. Она хотела позволить себе быть слабой, нуждающейся в защите и поддержке. Быть не только сестрой, но женщиной, достойной большего, нежели интрижки, женщиной, достойной любви. Она действительно сочувствует Гвиневре, долгие годы скрывавшей свою любовь и, наконец, потерявшей терпение. Возможно, она всего лишь хотела того же.
Не понимает... Артур жил в своём идеальном мирке, закрывшись нравственной стеной, но Моргана всегда оставалась открытой, её видели, о ней знали, её осуждали и, разумеется, боялись. Артур не понимает и отмалчивается, когда она предлагает ему любое совместное будущее. Не понимает и удивляется, почему она хочет поскорее выбраться из клетки чужого заклинания.
— Мне приятно, что ты считаешь меня великодушной, — ведьма усмехнулась. — Всё просто, милый братец, ситуация с городом — это вопрос жизни, ситуация с женщиной — всего лишь вопрос моего комфорта. К тому же, даже если забыть про Элизабет, мы всё равно бы скрывались, так что... — она пожала плечами, — нет никакой разницы.
Моргана колеблется несколько мгновений, прикидывая, насколько возможно у неё достать деньги из другого, несвязанного с Артуром источника. Понимает, что такая возможность есть, но отбрасывает её. Артур мил, нравственен, доверчив с ней, но нетактичен и не отличается особой скоростью ума. Он не понимает, что для неё унизительно просить, но, если она достанет деньги из другого источника, а он узнает, его гордость может быть задета. Его гордость для Морганы всегда важнее собственной.
— Боюсь, что только расходами на квартиру не обойтись, — произносит она, вскинув подбородок. — Как монахиня я не обладаю ни источником средств, ни достаточным их количеством. Мне нужен телефон, чтобы быть с тобой на связи, больше чем один комплект одежды и, разумеется, еда, — раз он считает нужным говорить с ней о расходах, пусть слушает обо всех.
Его последнюю реплику, ту в которой он хочет составить ей компанию в знакомстве с городом, Моргана оставляет без ответа. Будет сложно скрывать отношения, если они постоянно будут рядом. К тому же, Моргана не уверена, что хочет разговаривать со всеми жителями городка в присутствии Артура. Вполне вероятно, что их мнения по поводу происходящего разойдутся и ему лучше об этом не знать.
Артур мялся с ответом, и Моргана невольно испытала новый приступ гнева и ревности.
Между ними накопилось столько несказанного, укрытого, сокровенного. Артур никогда не говорил с ней о любви, предпочитая ограничиться похотью. Любого другого Моргана за подобное отношение растоптала, но она так яростно боролась даже за маленький кусочек своего личного счастья, что прощала Артуру и это. Прощала и старалась не думать, говорит ли Артур о любви с другими женщинами.
Он никогда не говорит с ней о любви, а она никогда не просит у него прощения. Этот порочный круг сковал их на полторы тысячи лет.
— Артур, мы не в Британии, ты не Король и у нас есть шанс начать с чистого листа, — говорит Моргана тише, глядя своими тёмными глазами в светлые глаза брата. — Я хочу выбраться из этого городка, хочу начать новую жизнь там, где нас никто не знает, новую жизнь с тобой не как твоя сестра. Если ты этого не хочешь, самое время сказать об этом. Артур, чтобы ты понимал, я не хочу вечно делить тебя с другими женщинами, выступая в роли твоей потаскушки.
Она протягивала ко мне руки,
а я, не зная как их взять,
поломал её пальцы своим молчанием.
© Д. С. Фоер,
Жутко громко и запредельно близко
Артур молча кивает на короткий список необходимого, что перечисляет Моргана, понимая, что это не так уж и много. Понимая, что за счастье этой женщины он готов был бы заплатить гораздо больше, чем какие-то материальные ценности, необходимые сестре. Но может ограничиться только этим. Ненадолго становится тошно от собственной бесхребетности и зависимости от чужого мнения. Слово потаскушка режет слух своей грубой откровенностью, наилучшим образом описывающим положение Морганы рядом с ним. Артур подаётся вперёд, ставит стакан на стол и долго смотрит на сестру.
Он никогда не был достаточно чутким, чтоб видеть какие-то изменения во внешних проявлениях тех, кто был рядом. Он не замечал очевидного, не хотел видеть этого и весьма часто отгораживался сам, уходя от проблем личных в политику, в воины, походы, подвиги и чертов показной героизм, который так был нужен народу. И сейчас был бы рад сбежать в какое-нибудь путешествие за священной чашей. Если бы это был не Сторибрук и время, пожалуй, другое.
Раньше было проще не замечать. Теперь Артур видел.
Он видел, как напряглись изящные женские пальцы, держащие стакан с виски, он видел как демонстративно горделиво сестра вскинула подбородок, когда говорила о его расходах, он замечает, как в её взгляде тенью скользит что-то нехорошее, направленное на него.
Гнев, негодование, ярость, недовольство.
Что-то определённо изменилось. В их ли отношениях, в самой Моргане, Артур не знает, но то, как сестра смотрит на него, заставляет ненадолго испытать оторопь непонимания, прежде, чем смысл слов, сказанных ей, с опозданием доходит до него.
Пендрагон хмурится, он чувствует себя идиотом. Ничтожным, жалким, и несомненно глупым, неспособным понимать очевидное, эгоистом.
Он так долго жил думая только о себе, оправдываясь общественным мнением, скрывая немереное количество собственных грехов, способных опорочить его светлый образ, но не отказываясь от них же. И никогда не думал, каково было кому-то подле него. Каково было Моргане. Насколько унизительным может быть ситуация, когда он сам предлагает сестре быть с ним, жить рядом, а потом легко отказывается от этого, откупившись расходами за квартиру и счётом в банке, что не имея возможности быть с ней полноценно, Артур просто покупал близость. Или же как тяжело ей могло быть раньше, когда он, желая избавиться от нежелательной и пятнавшей его связи, решил выдать сестру замуж, а потом сам же пришёл к ней, когда Моргана гостила в Камелоте. Как он приносил ей всегда свои проблемы, в которых тонул по своей же глупости, а она чутко слушала и утешала его, ни разу не сказав о том, что беспокоит лично её. Он никогда не думал о том, что лишь берёт, но ничего не даёт взамен.
Артур любил Моргану. Но больше любил себя рядом с ней, сейчас, наконец, понимая это.
— Ты и правда слишком великодушна, — слова даются тяжело, они звуками примерзают к нёбу и кажутся Артуру слишком холодными, острыми, ранящими. Он поднимается с места, проходит к окну, потом снова к креслу, собирается с мыслями, пытаясь найти в себе достаточное количество совести и решимости, которых прежде для высказывания своих чувств ему так не хватало. Король Артур Пендрагон был смел для чего угодно, кроме подобных разговоров, полагая их для себя неподходящими. Он строил великое государство с единомышленниками и сподвижниками, видящими в нём отражение величия Камелота, он воевал и захватывал новые земли, уходил в дальние походы на долгие годы со своими верными рыцарями, неся по земле славу Британии. Он умел изъясняться на нескольких языках, получив хорошее воспитание и образование у сэра Эктора, но говорить так, как следовало - никогда не мог. Артур всегда предпочитал слову действие, которое, в свою очередь, оттягивал до последнего, пока едва ли не становилось поздно. Всегда.
— Моргана, — прежде, чем он обращается к сестре, прежде, чем подходит к ней и убирает из её рук стакан, чтоб также оставить на столе, проходит, как ему кажется, целая вечность, хотя на деле, эта пауза не затягивается слишком — в неё умещается несколько шагов и один всего вдох. Артур приближается к Моргане, берёт её за руки, целует тонкие пальцы — долго, с упоением, сомкнув глаза, — Ты должна была сказать раньше, — голос его понижается почти до шепота, что звучит едва ли не с упрёком — если ему все слова даются тяжело и кажутся чужими в своей непривычности, то Моргана просто никогда не говорила в попытке заботиться и оградить его от лишних неприятностей, не требовала ничего, хотя и могла, имела право.
— Я хочу любить тебя. Открыто, без оглядки на то, что скажут люди. Не прячась, не скрываясь в тени. Нет разницы, какой из миров это будет, останется ли это этот город или будет любой другой, Британия, Америка, Йемен — не имеет значение, если рядом будешь ты. Как прежде, терпелива, если ты, как прежде, будешь верить в меня. Я решу эту проблему двадцати восьми лет проклятья и навязанного им сна. Я научусь не стыдиться своих чувств, — он болезненно морщится, понимая, что эти слова очень похожи на ложь. В особенности для Морганы, которая знает его лучше него самого, но Артур действительно готов меняться и бороться за счастье, которое возможно лишь с этой женщиной.
Моргана напряжённо следит за метаниями Артура. За тем, как он ставит стакан, встаёт с кресла, идёт к окну, опускает взгляд. Он не смотрит на неё. Моргана не знает, что творится у него на сердце, о чём он думает, что услышал в её словах, но теперь он не смотрит на неё. Теперь он, возможно, никогда не посмотрит на неё. Она своими словами словно скинулась с башни, забыв, что не умеет летать. Забыв, что небо не имеет значения, если на земле нет его. Если она не может к нему вернуться.
На долгое мгновение, пока Моргана сверлит Артура холодными тёмными глазами, пока сжимает тонкими похолодевшими пальцами стакан, пока сжимает плотнее губы, чтобы не сказать, что-то болезненное, резкое, острое, её одолевает страх. Страх держит её сердце в тисках, когда он, наконец, подходит, когда вновь оказывается рядом, когда прикасается к ней.
От волнения Моргана едва его слышит. Собственное сердце колотится так сильно, что глушит все остальные звуки. Она чувствует только тепло его дыхания.
«Он будет моим», — думает Моргана, и это не столько вывод, сделанный на основании поведения Артура, его слов, его желаний, сколько собственное решение. Он хочет быть с ней, хочет любить, хочет не стыдиться, но в нём столько сомнений! Моргана не позволит им поглотить Артура. Не позволит принять неправильное решение. Не позволит им снова быть несчастными.
Она мягко улыбается, усилием воли откидывая собственные страхи.
— Бедный Артур, вечно ты узнаёшь обо всём самым последним, — Моргана берёт в ладони лицо брата и тянет к себе, чтобы мягко поцеловать в лоб. Он выглядит таким растерянным, таким виноватым, что на него было жалко смотреть, но она, к своему стыду, счастлива. Моргана долгие годы носит груз их отношений самостоятельно, но теперь это будет не только её решение, не только её борьба. Теперь он, наконец-то, будет с ней.
— Не было никакого «раньше», Артур, — тихо говорит Моргана, обводя пальцами линию его лица. Он не был красив, её Артур, не был умён и решителен в том смысле, в котором это обычно нравится женщинам. В новой ипостаси он, к тому же, набрался невиданной прежде бесхребетности. Артур привык быть королём, повелевающим страной, великим государством, но здесь в этом облике он казался нелепым и бесполезным. И всё же она любила его. Любила того, много лет назад, впервые увидев юного короля, который смог достать из камня меч, оставшийся в легендах, любила сейчас — своего растерянного и не знающего очевидного выхода брата.
— Что я могла предложить своему королю? Бежать? — она качает головой. — Я ничего не боюсь, Артур. Ничего и никого. Кроме одного: потерять тебя. Я до ужаса боюсь снова потерять тебя, — голос Морганы невольно дрогнул. Перед её внутренним взором вновь предстал Авалон в своём мёртвом великолепии. Перед её внутренним взором вновь предстала могила Артура — его ложе, на котором он спал, ожидая исполнение пророчества.
Она прикрыла глаза, отгоняя эти мысли.
— Скажи я тебе раньше, дай я тебе понять хоть полусловом, что тяжело не только тебе, что не только ты мученик… Что бы ты сделал? Отослал меня к мужу? Посадил в монастырь? — она усмехается. Сделало бы это её счастливой? Сделало бы это счастливыми их обоих? — Я никогда тебя ни в чём не винила, никогда не держала на тебя зла, Артур. Я любила тебя, и я боялась тебя потерять. Не было никакого «раньше». Раньше мы находились в безвыходной ситуации, но теперь в это новом мире, спустя столько лет, всё может быть иначе.
Она опускает руки и устраивает голову на его груди. За всеми новыми ароматами, Моргана чувствует его родной ей запах, слышит его сердце. Она может сжечь каждый дом в этом городе, убить каждого жителя, вырастить горы или поменять русло у реки, но не может исправить их родство. Более того, себе Моргана признаётся, что не хотела бы ничего исправлять. Всё пережитое ими, каждый день, каждый косой взгляд — всё это её личная война, в которой ей нужна чистая победа.
— Ты никогда не задумывался, как возникает любовь брата к сестре? Я имею в виду ту самую безусловную любовь, которая царит в семейных отношениях? Он видит, как у матери растёт живот. Маленькая сестрёнка пинает его ножкой, находясь в материнской утробе. Он слышит её крики, когда она голодна, вытирает рот, если она испачкалась кашей, помогает делать первые шаги. Он купает её, он греет её холодными зимними ночами, приносит сладости, если она заболела, — Моргана поднимает взгляд на Артура. Вновь заглядывает в его светлые глаза, вновь касается родного, дорогого, такого прекрасного для неё лица. — Артур, ты не брат мне, несмотря на то, что у нас общие родители. Всё это — нелепая случайность. Случайность, которую мы можем исправить.
Отредактировано Morgan Fairey (08-06-2018 11:06:03)
— Следовало сказать, — повторяет Артур, уже без прежней укоризны, звучавшей в голове минутами ранее, снова поражённый её мудростью, успокоенный ласковым прикосновением, дарящим уверенность в правильности выбора Морганы. Он накрывает ладонями руки сестры, наклоняется, закрывает глаза, когда она целует его, но в душе при этом, несмотря на привычку не противиться её власти, просыпается возражение.
Он предпочёл бы знать раньше, которого, как говорит Моргана, не было.
Артур предпочёл бы, чтоб его сестра — гордая, всегда претенциозная и исполненная царственного достоинства даже будучи девчонкой с глазами, в которые Артур, когда пришёл править страной вместо отца, боялся глядеть из-за кажущейся бездонности, — не несла сама бремя этой любви, не приносящей полномерного счастья. Он хотел бы иметь возможность повлиять на их общее возможное счастье, а не чувствовать сейчас себя большим идиотом, чем он есть. Он хотел бы что-то изменить. Но, Моргана решила иначе. Она молчала, помогала, поддерживала, забирая все его беспокойства, принимая на себя удар осуждения за откровенность своей запретной любви. В то время, как Артур, хоть и испытывал в некоторые моменты непреодолимый стыд за эти отношения, чувствовал себя вполне комфортно, наивно полагая, что об их чувствах никому неизвестно. Дурак и слепой глупец, который всегда опирался на общественное мнение, но виноват в своих бедах был сам. Моргана имела право требовать лучшего, большего. От Артура, который был от неё зависим — тем более. Это сейчас злило Пендрагона. Как и то, что его сестра безмерно права.
Если бы она тогда в прошлом, поделенном между ними двоими, рассказала о своих тяготах, Артур действительно решил бы эту проблему по-своему — отослал сестру дальше, решительно вырвав из своей жизни эту горькую, но такую желанную, часть.
«Всё же, ты эгоистка, Моргана.» — думает Артур, обнимает сестру за плечи, гладит по голове, перебирает между пальцами черные локоны, запаха которых для него нет сильнее дурмана, примиряясь со своим внезапным гневом.
— Пусть безвыходная ситуация, пусть ничего изменить нельзя было, но я хотел бы знать, я хотел бы, чтоб ты не была одна. И побег — не такая дурная идея, — Артур замолкает, он вспоминает свои недавние жалобы о том, как он устал тогда жить. Он чувствовал это, но не думал и не говорил. Бегство от власти и всех нерешаемых проблем могло сделать его счастливым.
Могло бы — так Артур считает сейчас, с оглядкой на свою жизнь, зная её сценарий от и до, но в прошлом он не выбрал бы этого, не оставил страну. В прошлом он был твёрдо уверен в выбранном пути и занятом в жизни места, он был верен своим идеалам и тем сильнее. Артур никогда не бил себя в грудь, называя великим, никогда не кичился исполненным, он старался жить по совести и править справедливо, изо дня в день исполняя свой долг перед Британией, перед народом, не задумываясь над тем, чего бы ему самому хотелось. Старался соответствовать тому, что о нём думали и говорили. Он, вообще, пожалуй, много старался, носился со своим благородством, прилипшим к нему благодаря пророчествам и предсказаниям, но без конца оступался.
Ему было нелегко, но мучеником, тем не менее, он себя не считал. Во многом за счет неоценимой поддержки Морганы.
Артур на мгновение хмурится, целует в висок сестру, пытаясь припомнить кого-то другого столь важного для него.
Тогда их было много, достаточно, чтоб вести сражения и управлять страной, тех, кто считался друзьями и были близки ему, но память коварно стёрла их образы из сознания, оставив лишь обрывочные фрагменты, подписанные именами и наиболее яркими событиями.
Сейчас осталась лишь она одна. Моргана была рядом, она его так же любила и слова её снова оказывались верными.
— Я понимаю, — он улыбается, не отводит взгляда, от её тёмных глаз. По его ощущениям они тоже не были родственниками, по его ощущениям они были ближе и накрепко связаны не кровными узами, а любовью, которая прошла несколько тысячелетий, благодаря упорству Морганы и воскресла в этом мире, — Это я понимаю. И люблю я тебя не как сестру. Всегда любил. Но, знаешь, — Артур в ответном жесте касается лица Морганы, потом волос, убирая пышные локоны с плеча, — Наше родство не случайность, это судьба, которая свела нас вместе и которую не исправить и, если быть честным, не хочется совершенно. Было тяжело раньше, — он выдыхает, — не просто сейчас, но все прошлые испытания я бы не променял ни на что. Я не променял бы тебя ни на что, — он говорит это серьёзно, но потом снова улыбается — совсем недавно он говорил о том, что побег его бы очень устроил. Передумал. Слишком спонтанно для самого себя, прежде упёртым ослом следующего выбранному. Этот мир, всё же, сделал его более гибким, способным думать и менять решения.
Отредактировано Arthur Miller (08-06-2018 17:24:28)
«О, Артур, можешь заниматься самообманом сколько угодно, но мне не ври», — подумала Моргана с лёгкой насмешливой улыбкой. Бегство было замечательным решением. Замечательной фантазией, которой Моргана время от времени грезила. Обычное женское счастье не было для неё целью. Она вполне уважала собственного мужа — хорошего и честного человека, который не смел корить её в том, что она плохая жена или мать. Она тепло, но равнодушно относилась к сыну, на жизнь которого мало повлияла в его детстве и совсем не влияла в юности. Он был обижен её холодностью, но вырос сообразительным для мужчины, смелым и сильным. Моргана не могла считать это своей заслугой, но с удовольствием наблюдала за его успехами.
Иногда она позволяла себе представить, какая семья могла бы получиться у них с Артуром. Она представляла детей то с рыжиной в волосах, то черноволосых, но всегда со светлыми глазами брата. Она думала, что детей от Артура, детей, рождённых в любви, а не из чувства долга, она могла бы любить. И иногда ей хотелось не просто иметь от него детей, но воспитывать их вместе, вместе растить их, вместе заботиться об их будущем. В конце концов, у Артура с семьёй и детьми тоже не ладилось, и, возможно, он хотел бы того же.
Такие мечты были у ведьмы Морганы, которую почитали за земное воплощение Морриган. Глупые женские мечты.
— Но я не сказала, — Моргана никогда не любила бесполезного сотрясания воздуха. Возможно, именно поэтому у неё было мало подруг. Простые женские заботы о том, какой рисунок выбрать для новой вышивки, какое платье надеть на ужин или за какого рыцаря выйти замуж, не беспокоили Моргану. Она не находила ни удовольствия, ни успокоения в том, чтобы делиться своими бедами. К тому же, её беды всегда были глубже и сложнее бед её сверстниц.
Однако Моргана хорошо умела слушать, и даже при её отстранённости, многие женщины в глубоком прошлом искали у неё совета, ссылаясь на не по годам развитую мудрость. Из этих разговоров Моргана вынесла одно: совершенно бесполезно размышлять, как лучше было поступить в прошлом. Она не сказала Артуру и считала это правильным. Переживи она своё прошлое заново, она бы снова не сказала Артуру о своих бедах, своих чувствах, своей задетой гордости. Магия учит, что у всего в этой жизни есть своя цена. Моргана платила свою гордостью и чувством собственного достоинства. И надеялась только, что счета оплачены и теперь она может позволить себе просто пользоваться обретённым счастьем.
Возможно, было бы правильно соврать Артуру или, как минимум, обещать, что более она ничего скрывать не будет, но Моргана знала, что ложь в хороших руках сделает больше, чем самая красивая правда, и знала, что сделает всё, чтобы сохранить брата и их неестественный союз.
Тем не менее, то, что они пережили за первую встречу, всё то, что было сказано, сняло немалый груз с её души. У Морганы возникло чувство, что они никогда не были ближе и роднее друг друга. Чувство, от которого слегка шла кругом голова.
— Ты успокоил меня, — улыбнулась Моргана. Ей действительно было уютно и спокойно в его объятьях. Будущее уже не казалось таким неопределённым, а настоящее — безысходным. Артур любил её. Не просто любил, но признавался себе и ей в этой любви. И хотя Моргана воспитывалась в убеждении, что нужно больше следить за поступками, чем словами, это признание она ценила больше, чем миллионы поцелуев. Это признание было от человека, которому тяжело давались разговоры о чувствах и близости.
Она могла быть собой довольна. Моргана была женщиной старого воспитания и росла в убеждении, что мужчина — глава семьи. Однако именно от женщины зависит, какой эта семья будет. Именно женщина наделяет мужчина смелостью, она помогает ему принять верное решение и поддерживает даже тогда, когда все от него отворачиваются. Судя по всему, Элизабет научила его только стыдиться и прятать бутылку в сейфе, но Моргана за полчаса из мямли, не способного сказать ни да, ни нет, вновь вырастила мужчину.
— Я тоже, — Моргана мягко поцеловала брата. — Я тоже ни за что не променяла бы эту судьбу, — в эту минуту она была счастлива и чувствовала девчонкой, только-только узнавшей, что такое любовь. Девчонкой, ещё не познакомившейся с подводными камнями этого сшибающего с ног потока. — Я поищу себе квартирку. Как устроюсь, наберу тебя, — Моргана неохотно отстранилась. Нежные объятья вполне можно было перевести в пылкие, но в кабинете предаваться скорым утехам, в которых больше спешки, чем удовольствия, ей не хотелось, а если они будут стоять так дальше у неё, вероятно, кончится терпение.
Моргана взяла с кресла свои вещи и позволила Артуру, накинуть на плечи пальто, застегнулась, поправила волосы и взяла в руки сумочку.
— Скажешь девочкам внизу, чтобы они всё подготовили? — он был очень милым, её Артур, но бытовые мелочи часто выпадали у него из головы.
Артур нехотя отпускает из объятий Моргану, взглядом провожая до кресла, с которого женщина грациозно подхватывает свою одежду и сумочку.
— Буду ждать, — коротко отвечает он обещанием на её слова, что для самого Артура тоже звучат почти обещанием, и помогает сестре надеть пальто, подаёт шляпку, и более не двигается с места, несмотря на острое желание не отпускать её никуда. Он снова прячет руки в карманы, улыбается и кивает на вопрос, прозвучавший настойчивым напоминанием о деловой части визита сестры, которая впрочем самому Пендрагону, по-прежнему, кажется попыткой откупиться от полноценных отношений и выставляет Моргану содержанкой. Артур недолго хмурится, путаясь в собственных мыслях и понимании сколь разными могут быть женщины и близость одной, может привычкой распространяться на другую.
Элизабет хотела работать и видела в этом для себя независимость, и даже тогда, когда переехала к нему, она продолжала настаивать на самостоятельности. Упрямо, принципиально, глупо, по-мнению Миллера. Она вряд ли позволила бы Артуру взять какие-то расходы на себя. Она методично проникла в его жизнь, тихо навела в ней свои порядки, с которыми мужчина не видел нужды спорить, соглашаясь, но она же никогда не позволяла ему решать за себя, мягко в незаметных для Миллера спорах, отстаивая собственную независимость.
Моргана же, была другой. Артуру никогда бы не пришло в голову назвать её не свободной, зажатой в какие-то рамки и предрассудки. Моргана была словно ветер и не нуждалась в том, чтоб самоутверждаться за счет независимости от мужчины. От супруга-короля когда-то давно, или же от него сейчас. Она хотела, брала, пользовалась, несмотря на гордость поистине королевскую обладала гибкостью. Моргана была женщиной, мудрой, способной править целыми странами и подчинять армии одним лишь взмахом пышного веера ресниц. Артур понимал это, он понимал её власть над собой, но тем не менее, никогда не хотел противиться, лишь единожды — сейчас, когда сестра пришла к нему — ощутив что-то схожее с желанием противостояния ей. Но сдался. Быстро, без боя и бессмысленных споров или игр. Как и всегда.
С появлением Морганы в его кабинете и этой другой жизни Пендрагон за неполный час пережил столько всего, сколько банкиром под проклятьем Злой Королевы не испытывал, пожалуй, за все двадцать восемь лет и глядя на сестру, которая удалялась от него, но всё так же оставалась близка, Артур понимал, что начал оживать.
Желание стать причиной счастья её росло, а вместе с ним и желание решать свои проблемы. Одно напрямую зависело от другого, равно как и его собственное счастье, находящееся в плотной связке с этим всем.
— Я распоряжусь обо всём, сейчас же, — звучит уже вслух, он приближается к сестре, обнимает её совсем не на прощание, и проводив, как и обещался делает необходимые указания подчинённым, а разобравшись с этим, снова погружается в свои думы о том, какой план дальнейших действий составить. Жизнь банкира Миллера приучила его к четким распорядкам, а хлынувшие с падением проклятья воспоминания воскресили забытые привычки добиваться поставленных целей, среди которых ярким маяком ныне горело желание разрешить свою жизнь так, чтоб, наконец, стать счастливым.
Всё же, не проклятьем его Моргана являлась, а благословением. А пробуждение от мёртвого сна — подарком.
Вы здесь » ONCE UPON A TIME ❖ BALLAD OF SHADOWS » ИНВЕНТАРЬ ХРАНИТЕЛЕЙ СНОВ [СТОРИБРУК] » [15.04.2012] Nostalgia's a Bitch
