Нина нежно улыбнулась. Да, она оправдывала Юджина. Оправдывала с тех самых пор, когда встретила его. Оправдывала за свидание, переросшее в кражу, за бегство, за угон машины. Господи, если бы она могла сделать для него ещё что-то — сама забраться в дом мистера Миллера или в кассу мисс Фостер, отвлечь полицейского или организовать побег Юджина из тюрьмы — что угодно, она бы сделала это, и именно здесь заключалось главное безумие.
Когда Нина долго не говорила о Юджине, чувства естественным образом притуплялись и не наносили такой уж серьёзной травмы. Ей было приятно вспоминать тепло его ладони, его голос, мягкие черты лица и озорную улыбку, но, несмотря на то, что каждое утро Нины начиналось именно с мыслей о Юджине, в течение дня она чувствовала себя вполне счастливой, занимаясь домашними делами, работой, волонтёрством... Откровенно говоря, Нина настолько себя загрузила, что думать о чувствах ей было совершенно некогда, и это приносило облегчение.
Но иногда время всё-таки находилось, и тогда девушка чувствовала, как сердце её разрывается, как ей больно, как гложут её сомнения. В такие минуты Нине очень хотелось встретиться с Юджином, поговорить, убедиться. В такие минуты Нине очень хотелось забыть.
— Едва ли моё отношение принесёт больше вреда, чем уже принесло. Мы не можем видеться. Я не наврежу ему такой встречей, а, значит, даже если он вдруг окажется волком, едва ли он сможет обмануть меня, — она вновь улыбнулась и эта улыбка говорила за неё даже больше, чем того хотела Нина. Ей очень хотелось быть хотя бы обманутой. Ей очень хотелось, чтобы встреча с Юджином переросла в нечто большее или хотя бы продлилась чуть дольше. Ведь у них могли быть недели и месяца, а вместо этого они не смеют даже смотреть друг на друга, случайно столкнувшись в городе. Нину этот факт приводил в отчаяние, но только когда она о нём думала.
Разговор с Асторией приносил почти физическую боль, но, вместе с тем, словно бы освобождал от пут тяжёлых обстоятельств. Большую часть времени Нина старалась не думать о Юджине и просто жить дальше, но подруга словно бы вдыхала в неё надежду. В конце концов, они оба живы и молоды, и до тех пор, пока Юджина не видели в компании другой смазливой дурёхи, Нине, может, не о чем беспокоится.
Она быстрым движением руки стёрла стекающую по щеке слезу.
— Знаешь, говорят, что любовь на расстоянии трудна, но гораздо труднее быть рядом, и не иметь возможности говорить, строить планы... Если бы Юджин просто уехал, мы могли бы тайно обмениваться письмами. Иногда я думаю о тайных встречах. Иногда мне очень этого хочется, но у нас очень маленький городок, любая тайна вскоре перестанет быть таковой, а ты знаешь тётю — она не отступит от своего слова. Просто, чтобы насолить мне, — последнее Нина проговорила тихо и тут же нахмурилась. Она всегда испытывала острое чувство вины за подобные мысли. В особенности, если озвучивала их вслух при посторонних.
Она прикусила губу и встряхнула головой, отгоняя неприятные мысли.
— Ты очень хорошая, — вздохнула девушка. Нина хорошо общалась со всеми, даже с теми, кто время от времени что-то шептал за её спиной. Люди слабы и любят слухи. Она никого не осуждала. И о друзьях у неё было похожее понятие, доброе, но немного отстранённое. Ей было сложно просить о помощи или утруждать кого-то своими проблемами. Весёлая навязчивость Астории, которую она проявила, чтобы заставить подругу говорить, сейчас казалась приятным знаком внимания. Знаком близости, в которой Нина всегда сомневалась.
— Спасибо тебе, Стори. Ты не представляешь, как мне нужно было выговориться. На самом деле, даже я не представляла, как это важно. Но сейчас мне легче и как-то даже верится, что всё закончится хорошо, — она перегнулась через стол, обняла девушку и порывисто поцеловала её в щеку. — Спасибо тебе. И знаешь что! Если я вдруг встречу кого-то подходящего — симпатичного, смелого и порядочного негодяя, — я обязательно вас познакомлю!
