Он сделал это. Кошмары, бесформенные желтоглазые обрывки его собственной темноты, сбились в кучу — те, что уцелели — и не смели даже своим подобием мыслей коснуться хозяина. Снова покорные, немые, безопасные, как руки или ноги для человека. Надо было раньше задуматься над тем, что они впитали в себя не только тьму, но и отравляющие ее черную ярость и ненависть ей под стать. В какой-то момент Кромешник чуть было не усомнился в своей победе. Что было бы, если бы кошмары пересилили, растащили его по кускам? Они бы стали сильны, слишком сильны. Бессмертные, бесчисленные, бездумные твари. Вырвавшись из-под контроля, они не легли бы покорно у ног Луноликого — пожираемые изнутри злостью, они пожирали бы свет снова и снова. Безумная и бессмысленная охота, которой нельзя допускать.

Судя по тому, как Хранители защищали миры от вторжения, — никак, ни одного нормального барьера, — сохранность дражайших светлых беспокоила только темного духа. Может быть, прошло слишком мало или слишком много лет с той битвы, и они не ожидали визита, однако... Глупцы, неужели жизнь не учит, ждать атаки надо всегда! Кромешник не уставал удивляться, как эта беспечная банда дожила до обращения в Хранителей. Сильнее злого возмущения в нем клокотал только энергетический голод, заставляющий рваться в мир живых, невзирая на чудовищное бессилие. Он только убедился напоследок, что в подземельях порядок, а его сущность уже не содрагается от отзвуков пережитого — и вверх, к свету. Туда, где не ждут, куда не звали и откуда попытаются вышвырнуть снова.

Кромешнику было все равно, в каком из миров утолять голод, лишь бы хоть немного его приуменьшить, на миг избавиться от гнетущей опустошенности. Однако этот мир был самым неподходящим: связывающий множество других измерений, именно он стал полем битвы душ и за души, именно его восставшая тьма зацепила меньше всего. Как сердце бури или центр урагана. Вся ирония энергетической войны в том, что она заметна только издали, из далеких миров, ныне захлебнувшихся в крови, изрядно потемневших или вовсе едва не исчезнувших. Добраться бы до них сразу, в них так много страха и веры, но не хватит сил. Пока соберешься, пока заставишь местных поверить снова — не ровен час случится чудо: в головы Хранителей придет здравая мысль или их ментор соизволит вглядеться в тени.

Безлунная туманная ночь и гулкое уханье совы в ядовитом затишьи — Зачарованный Лес умел привечать гостей. Темный дух невольно слукавил: здесь его ждали, всё еще, несмотря на исчезновение и молчание. Вот только знать об  том кому-то постороннему не следует; только мелкий клочок тени сорвался с места, скользнул прочь. На счастье, здесь с момента поражения Повелителя Кошмаров прошло немногим больше пяти лет, смешной срок. Пустяк для бессмертных, меньше мгновенья для духов, а все ж для Кромешника годы растянулись на века, и мысль об этом некстати будила в нем ненависть. Это бы ничего, это бы обошлось, однако под конец ночи его скитания от одного людского сборища к другому наткнулись на непреодолимое "но". Зубная Фея собственной персоной, радостная, довольная, поглощенная разглядыванием очередного зуба. Совершенно одна, без мельтешащих помощниц. Близко.

И сам Кромешник не мог бы совершенно внятно описать, что случилось, когда он увидел эту пернатую бестию, явившись за ее спиной. Его словно прошило раскаленной нитью, ночь стала душной, и черные тени на стенах плясали, как языки негреющего пламени. Откуда ни возьмись объявились кошмары, затмили свет, закрыли тень, а в призрачную руку первозданным мраком уткнулась коса. Вся сила, что запасал и сохранил темный дух, вылилась в мгновенную немую вспышку ярости. Взмах матового лезвия рассек реальность, сместил ее, тени захватили Фею, и все они вдруг оказались во тьме и сырости.

Снова подземелья, ненужная нежданная месть, срыв всех планов и новая волна слабости. Добро пожаловать назад.

Что он творит?!

Осознание абсурдности этого поступка, нелепого похищения, заставило черную злобу посторониться, дать волю мыслям, мелькающим с молниеносной скоростью. Темный дух легко отмахнулся от реальности, прекрасно зная, что во мраке подземелий ему почти ничто не в силах навредить по-настоящему. Эти стены слышали, как предсмертный крик вырождается в инфернальный рев — не дрогнули; видели, как свет заставляет плавиться саму материю — не высветлились. Они защитят, а тьма залижет раны, вдохнет немного силы и позволит вырваться из оков беспомощности. Так будет снова и снова до конца вечности.

Рассеченная легкой рукой реальность еще не успела восстановиться, а Кромешник уже думал, как извлечь выгоду из своей ошибки. Старая привычка, из-за которой чуть не каждый, кто его знал, свято верил в то, что Повелитель Кошмаров никогда не ошибается, что у него всегда есть план, запасной план и еще один на всякий случай. Забавное заблуждение: все рано или поздно оступаются, не все могут извлечь из этого выгоду. Он мог.

Первым же делом из виду исчезли кошмары, благо они и до этого не были слишком заметны. Затем — коса, слишком страшное оружие для того, чтобы тратить его мощь на какую-то летунью, хоть трижды Зубную фею. Один Хранитель, без друзей и света, мог разве что — Кромешник в последний момент увернуся от летящего в него клинка, отстраненно замечая, что страх феи его больше не подпитывает — разве что блефовать изо всех сил или положиться на инстинкты воина. Фея явно выбрала второе. Закончил темный дух продумывать спешный план уже с клинком у горла.

— Довольно быстро для тебя, — невозмутимо прокомментировал он, не вздрогнув. У всех Хранителей оружие было необычным, способным ранить нематериальных существ, но это не пугало. Кромешник и так не был трусом, а теперь и вовсе сомневался, что сохранил способность бояться. Он пресытился собственным страхом до тошноты. Но все же он чувствовал, пусть пока не настоящую боль, легкий ее оттенок. Еще капля злости, и фея исполнит угрозу невольно. — Сдвинь немного в сторону, отвечать неудобно.

Врал — или, скорее, иронизировал. Тьма бесформенна, страх многолик, а темный дух сохранял получеловеческий облик просто по желанию. Он бы и без головы говорил бы, не то что с клинком в шее, однако поумерить пыл гордой воительницы стоило. Шевелиться Кромешник и впрямь не стал, только нагло прищурил тускловато сегодня горящие глаза. Против его воли в подземелья попасть почти невозможно, как и покинуть их. Хранители об этом должны бы знать, и мечами без дела не размахивать.

— Все еще злишься из-за помощниц? Я их даже не уничтожил, — напомнил он об акте небывалого милосердия. На самом деле разделываться с такой мелочью Кромешнику было попросту некогда и неинтересно, но фея этого знать, конечно, не могла. — Ты мне здесь без надобности, — сказал он чистую, как слеза младенца, правду, в которую все равно никто не поверит. Что сейчас совершенно неважно. Верят ему или нет, вселить в душу, даже насквозь светлую, некоторые полезные стремления темный дух вполне способен. — Вернуть обратно не могу, заставлять даже не пытайся. Силы уже не те. Так что, моя милая фея, мы заперты здесь, — Кромешник усмехнулся, демонстрируя два ряда треугольных клыков. Ему стало интересно, воспользуется ли гостья его видимой беспомощностью или нет. — Можешь пару лет подождать, пока за тобой придут друзья, а можешь успокоиться, убрать мечи, и я отпущу тебя быстрее.

Темный дух слушал да внутренне нехорошо посмеивался. Он не задумал что-то такое, от чего фея, убрав мечи, тут же погрузится в пучину страданий, нет — ему просто было смешно. Смешно от того, как она реагирует на замечание, как сомнение мелькает в ее глазах, как нервно она топорщит бесцветные в темноте перья. Надо же, не желает серьезно ранить чудовище, какое благородство. Или даже думает, что какими-то двумя кусками необычного металла сможет его убить. Видно, кто-то невнимательно слушал, когда Кромешник в запале выдал, что страх нельзя уничтожить. Впрочем, ничего иного он от Хранителей не ждал: услышали, похлопали глазами, посмеялись и забыли.

Меж тем сохранять ироничное спокойствие становилось все сложнее. Кромешник не любил боль и слабость, а уж их сочетание и вовсе ненавидел почти так же люто, как одного склонного к предательствам небожителя.

— О, как любезно с твоей стороны! Я уже начал забывать последние годы, — не менее ядовито отозвался темный дух, чудом не прошипел по-змеиному. Если фея своими напоминаниями хотела разозлить его, у нее это неплохо получалось. И все же она была права: Кромешник еще не восстановился, и дело было не только в силе. Какого угодно поражения будет мало, чтобы сломить его волю, однако пошатнуть его самоконтроль было значительно легче. — Не веришь ответу — не спрашивай.

Клинок все еще жег, где-то глубоко внутри едким дымом вилась просыпающаяся нечеловеческая ярость, и темного духа начали обуревать опасные мысли. Он не собирался стоять и покорно терпеть выходки Хранительницы, даже под угрозой остаться без головы. Ему все больше хотелось прервать возмущения, схватить наглую фейку за горло, поднять над землей и смотреть, как она бьется в агонии не в силах вырваться. Или по мелким кусочкам отрезать крылья, злорадно комментируя каждый вопль боли. Услышать полный животного ужаса скулеж, увидеть невольную дрожь, отчаяние и слезы в глазах. Заставить сполна насладиться и болью, и слабостью, и горечью поражения, чтобы неповадно было будить во врагах их личных демонов. Кромешника грела и поддерживала мысль, что все Хранители получат свое, и над каждым он поиздевается ото всей черной души. Потом. Сейчас он сдержится, сжав челюсти, даже без нездорово-алчущего огня в глазах, и ничем не выдаст непрошеной злобы.

— Всенепременно, — выдохнул, будто ему требовалось дыхание, темный дух, едва только пернатая бестия убрала оружие. Он провел рукой по шее, чувствуя, как боль, исчезая, забирает с собою злобу. Или только ее часть, но ему стало легче контролировать кровожадные порывы. Однако, услышав вопрос еще раз, Кромешник не спешил отвечать. Надо же получить за сцену с клинком хоть какую-то компенсацию. Он закрыл глаза — и тут же пропал, растворился в темноте, коей в подземельях было предостаточно. Здесь он мог себе позволить слиться с неосязаемой тьмой, быть нигде и везде одновременно. С того самого мгновенья его голос звучал то с одной, то с другой стороны, то вовсе откуда-то сверху, но вкрадчиво и крайне язвительно: — Возможно, для очередного жу-уткого плана мне понадобились фейские... Ах, прости, летунские крылья? Отнятые насильно и весьма жестоко!

По подземельям разнесся леденящий душу смех Повелителя Кошмаров. Он мог не чувствовать чужого страха, но прекрасно помнил, чего боится каждый, включая Хранителей. Зубная фея, в числе прочих, боялась лишиться крыльев, и Кромешник собирался вытащить этот страх наружу, сдуть с него пыль нынешней храбрости. Пусть наглая фея наконец поймет, что она одна на чужой доске, и не ей в этой игре переставлять фигуры.

В момент слабости приятно почувствовать хоть какую-то власть. С тем, что было раньше, этой невинной игре не сравниться, но страх Зубной феи все же не мог не принести удовольствия. Ему невероятно нравилось, когда враги невольно дарили ему силу, пусть полученная от них энергия и не шла ни в какое сравнение с детской. В нынешнем положении выбирать не приходится. Темный дух не смотрел, безумное пламя глаз выдало бы его, но прекрасно чувствовал, как отчаянно смешно фея сражается с пустыми тенями. А немногим позже она прекрасно продемонстрировала, как легко обвести вокруг пальца того, кто поддался страху и гневу. В одночасье Кромешник стал обладателем двух примечательных клинков и одной безоружной Хранительницы. Теперь он и вовсе не жалел о случайном похищении.

— У меня есть интересный вопрос, ваше птичье величество, — разнеслось по подземелью злорадное эхо, разбивающее образовавшуюся тревожную тишину. — Кто же мне помешает тронуть и тебя, и крылья? Даже мой незабвенный друг не имеет сюда пути.

В этом хорошем слове "друг" прозвучало так много неприкрытой ненависти: казалось, ее хватило бы на то, чтобы отравить все живое, как минимум, в одном из миров. Столько ненависти — и тень тени горечи. Но не называть же по имени, тогда Луноликий услышит и, верно, луна дернется в небесах от неожиданности: тысячи лет они оба не обращались друг к другу по именам, словно договорившись не тревожить минувшее до срока. На вопрос, адресованный ему самому, Повелитель Кошмаров, разумеется, не ответил, как и не стал объяснять, кого может называть другом такое существо, как он. Только подивился: они так давно, по меркам феи, знакомы, а она до сих пор не понимает очевидного. Очевидного для него, по крайней мере. Или это была чрезмерно наивная провокация, глупо обзывать трусом того, кто видит страх в ином свете. Если вообще в свете.

— Как невежливо с моей стороны, запугал даму, — с ехидством — станет он всерьез беспокоиться о всякой манерной мишуре, как же — продолжил темный дух, наконец объявившись в полдесятке шагов от феи и одарив ее очередным насмешливым взглядом. Оба клинка он, словно в задумчивости, безо всякого труда вращал, со свистом рассекая сырой воздух. — Смотри, ты в моей власти, а я не коснулся тебя и пальцем. Разве не странно? — исчез и появился с другой стороны, уже без мечей. Глупо было бы предположить, что Хранители сами способны увидеть в нем что-то кроме "величайшего зла во вселенной". Хотя этим злом он, несомненно, тоже был, и именно им предстал перед врагами. Так же глупо, как предположить, будто Луноликий сказал своим верным питомцам хоть одну однозначно правдивую фразу о тьме. Ядовитое веселье Кромешника поутихло, он сверлил фею более чем серьезным взглядом и, спустя от силы полсекунды после вопроса, сам же ответил: — Странно. Можешь смирить шок и трепет тем, что у меня еще полно времени на кровавые казни.

Продолжать разговор темный дух, как ни удивительно, не стал. Только прищурился снова, уже не собираясь как-то комментировать ответную реакцию Хранительницы, и пронесся мимо нее черной неприкаянной тенью, чтобы окончательно кануть во мрак. Конечно, не забыв издевательски, но без особого вреда задеть именно крылья.

Кромешник явился у противоположной стены коридора, на которую вальяжно опирался. Расстояние — всего полтора прыжка, но всерьез нападения безоружной феи он уже не ждал. Она явно слишком устала, даже отчаялась, благо драматически упасть в обморок существу, подобному ей, вряд ли удастся.

— Или?.. — елейным голосом переспросил темный дух. Судя по довольно сверкающим глазам, он прекрасно понимал, что фея имела в виду. — Нет, не так быстро. Наверху прошло всего ничего, — на миг Кромешник задумался, не сводя с феи хищного взгляда. В подземелиях не было ни закатов, ни рассветов, ничего, что могло бы помочь определить время суток. В подземелиях, не принадлежащих, по сути, к какому-либо из миров, время было слишком относительно. А в этой их части давным-давно ничего не менялось, ничто не жило, не росло, не рушилось. Словно время здесь однажды остановилось, парализованное, и больше не двигалось ни в прошлое, ни в будущее; мало кто был способен не потерять ему счет. Это был тихий, пустынный угол — затхлая, однообразная и мрачная клетка. Как нельзя кстати подходит для содержания свободолюбивых летуний. — Семь с половиной часов. Судя по тому, как вы, Хранители, — это слово он будто выплюнул, — осторожны и внимательны, твоей пропажи даже не заметили. Нет, ни слова, иначе следующие пару суток будешь слушать только тишину!

Казалось бы, тишина по сравнению с издевательствами Повелителя Кошмаров должна казаться высшим благом, но все не так просто. Беззвучная, тесная темень сводит с ума существ, привыкших к яркому, просторному, живому и шумному миру. А еще горше — одиночество, казалось, впитавшееся в сам неподвижный воздух. Не сосчитать, сколько раз темный дух наблюдал, как люди и нелюди бросались здесь на стены, срывая кожу, калечась; кричали, пытаясь хоть так прервать затишье, разговаривали с камнями, чужими костями, с пустотой; смотрели без страха, но с благодарностью и странною жаждой на холодное лезвие, занесенное над ними. Они были рады видеть своего убийцу просто потому, что он был единственным, кого они могли увидеть. Сначала Кромешник не понимал, почему созданиям с поверхности здесь так плохо: попытки разобраться только полнили коллекцию скелетов. Он не знал, что такое полное одиночество. А когда осознал, было уже поздно.

—Ты всегда отличалась от них, — внезапно выдал Повелитель Кошмаров, за мгновение оказавшись от Хранительницы на расстоянии вытянутой руки. Он протянул к фее бледные, полупрозрачные пальцы, зная, что бежать ей некуда, даже отшатнуться не получится, позади стена. — Мягче. Слабее.

Закончил он неожиданную тираду тем, что поднял фею с каменного пола за плечо, нисколько не заботясь ее ощущениями. В тот же миг тьма вокруг них стала непроглядной, а потом вдруг рассеялась эфемерным синеватым свечением. Вперед, к этому свечению, Хранительница и была небрежно откинута. Если не сказать, грубо брошена на черный песок, заменяющий здесь пол. Казалось бы, свершилось невероятное, и Кромешник отпустил пленницу, но свет оказался всего лишь сиянием воды небольшого подземного озера. Пульсирующее свечение почему-то не доставляло темному духу никаких неудобств и обрывалось в нескольких шагах от неровных берегов, обращаясь в тяжелый, ненормальный мрак, по сравнению с которым прошлая темнота казалась пустяком.

— Как я уже говорил, путь назад пока отрезан, — напомнил Кромешник, не глядя на фею. Его взгляд был прикован к неподвижной водной глади. — Знакомься, нежгущий свет. Последний.

Темный дух перевел взгляд с озера на пленницу — это осталось единственной его реакцией на крайне глупую в нынешней ситуации подначку. Он, в отличие от феи, знал первооснову своего выбора — если можно назвать этакую удачную случайность выбором — и постоянно напоминал себе об этом знании. Фея, казалось, и сама понимала: она слабое звено. Именно то звено, в которое ударяют, когда хотят уже не показать силу, но просто разорвать цепь.

Кромешник уж в который раз никак не мог решить, по какому принципу и каким местом его светлый собрат выбирает помощников. Казалось бы, треклятые Хранители безукоризненно хорошо делают только две вещи: вляпываются во всевозможные неприятности и непрестанно злят его, темного духа, будто он недостаточно злобен. Он не сомневался, что по одиночке расправился бы с ними в считанные секунды, и лежащая неподалеку фея это подтверждала. Он даже не сомневался, что довольно быстро изничтожил бы Хранителей в полном их составе, и никакая дружба бы их не спасла, если бы не одно "но"; чудовищно непреодолимое "но". На их стороне сам свет. Замкнутый круг: не добраться до Луноликого, не избавившись от Хранителей, и не избавиться от Хранителей, не добравшись до Луноликого. Скоро, если постараться, этот цикл исчезнет.

— Ммм, думаю, нас ждет всё это вместе, — темный дух уже не ухмылялся, но почти улыбался, хоть и довольно зверски, видя слабые попытки феи отогнать ужас остротами. Атака, словесная или нет, не самая худшая реакция на страх. Гораздо хуже, когда жертва его гнетущего воздействия слишком быстро теряет волю к сопротивлению, ломается и превращается в рыдающее и лобызающее следы мучителя животное — это попросту скучно, пусть и немного льстит. Нет никакого интереса уничтожать то, что не противится уничтожению.

— О, милая фея, не беспокойся, я пошутил, — с ярким, насквозь и очень явно лживым весельем выдал Кромешник, сделав пару шагов к Хранительнице. Ни одна песчинка под его ногами не взметнулась, и вовсе не потому, что он был совсем уж бесплотен. Песок, как живой, как и всё здесь, реагировал на хозяина подземелий иначе. — Можем обойтись без экскурсий. Да и без разговоров, — продолжил Повелитель Кошмаров, сделав еще один шаг и едва не встав на чужое крыло. Веселье из его голоса пропало, всякий намек на улыбку, или даже ухмылку, исчез, словно бы фею на самом деле ждал заготовленный уже очень давно набор самых жутких пыток.

Когда ворох песчинок вместе с феей взмыл от земли, и она предстала во всей своей, так сказать, красе, темный дух остановился и невольно залюбовался образчиком хранительской породы. Если презрительное созерцание обнаглевшей феи можно так назвать.

— Меня не волнует, что всякая моль думает о своей морали, — милостиво, почти спокойно решил объясниться он; солгал, как и тысячу раз до этого, что снова не имело никакого значения. Ему польстило, что в конце концов даже фея осилила признать за темным духом его суть. После стольких лет, в течение которых он периодически задавался вопросом, знают ли вообще его враги, с чем воюют, это производило недурственное впечатление. Испорченное, впрочем, продолжением гневной тирады. На миг Кромешник серьезно задумался, не исполнить ли угрозу, и эти мысли явно отразились на его лице. Случай облегчил решение: фея живописно рухнула в воду.

Повелитель Кошмаров не попытался схватить ее, даже не шелохнулся. Он только секундами позже приблизился к кромке воды и взглянул вниз, чувствуя нечто, подобное восторгу. Единственное по-настоящему светлое место в темных подземельях обошлось со светлым же существом так коварно, как не могла бы никакая ловушка. Кромешника этот парадокс изрядно развлекал, и доставать пленницу из холодной воды он не спешил. Ее неподдельный ужас перед неизбежностью только еще больше поднял ему настроение, угостив маленьким шквалом энергии. Хранитель, бесполезно барахтающийся в попытке вырвать лишнюю секунду жизни — редкое и оттого изысканное удовольствие, у коего был только один недостаток. Смерть — это тот рубеж, который темный дух вряд ли перешагнет даже ради мести, поэтому она же освобождение.

Нырять никуда Кромешник не стал, это было лишним. Левый край его плаща, который был вовсе не просто одеждой, вытянулся подобием щупальца, кончик щупальца разошелся четырьмя лоскутами-пальцами. Получилось нечто, сопоставимое с конечностью. Лапа погрузилась в озеро, а затем становилась все длиннее и шире до тех пор, пока не наткнулась на фею; подхватила, вытащила на воздух, аккуратно сжала и пару раз встряхнула вниз головой. Все это слегка исковеркало получеловеческую форму Кромешника, но лишняя конечность быстро уменьшилась до всего лишь непропорционально большой. Достаточно для того, чтобы удерживать фею, не давая ни крыльями похлопать, ни подергаться вволю. Он со скучающим видом держал ее так, пока не почувствовал, что ее паника улеглась, а затем опустил на песок рядом и небрежно откинул за спину уже снова просто-плащ.

— Лучше бы под ноги смотрела! — немедленно высказался темный дух, едва определил, что пленница жива, в сознании и по большей части невредима. Он продолжил ехидствовать, отходя от берега: — Что такое? У тебя сломалась память, и ты снова видишь меня впервые? Не хочешь поблагодарить спасителя, или чудовищам благодарность не причитается?

Выглядела разнесчастная фея и впрямь странно, даже если забыть о том, что мокрая она напоминала отощавшего к весне воробья под дождем, которого вдобавок в красках извозили.

— Всегда пожалуйста, — с глубоким ироничным удовлетворением откликнулся темный дух, не скрывая мрачного, извращенного веселья. Плененный Хранитель, умирающий Хранитель, благодарный Хранитель — садистский рог изобилия звучал прямо для него и обещал недурный концерт! Кромешнику было совершенно безразлично состояние замерзающей феи, пока ей снова не грозила смерть. Она как-нибудь сама согреется, а он поймал искру редкого для него чувства довольства. Всё началось с его нечаянной ошибки, складывалось как нельзя лучше и грозило в не таком уж далеком будущем кончиться трещинами в сложившемся порядке вещей, если повезет. Ему бы только одну такую трещину, только шанс — он бы порвал порочный круг изнутри с превеликой радостью.

— Не понимаешь... Что ж, хочешь слушать — слушай и не перебивай. Скоротаем время, — внезапно выдал Кромешник, становясь чуть более серьезным, чем раньше; совсем чуть-чуть. Он подошел к фее довольно близко, оценивающе глядя сверху вниз, будто она была диковинным товаром, пусть и слегка потрепанным. Всего несколько часов назад он мог увидеть в ней разве что уверенность в том, что он — абсолютное зло без смысла и цели, кроме преувеличения зла. Теперь же видел долгожданную тень сомнения и желание знать ответ.

— Видишь ли, фея, я хочу вам отомстить. Моя месть предельно проста. Глаз за глаз, кровь за кровь... — говоря это, он, как будто по давней привычке, обходил пленницу кругом. Напугать ее еще больше было бы проблематично — скорее, просто осматривал, то ли для собственного удовольствия, то ли запоминая образ, чтобы однажды напомнить врагу о слабости: сбить спесь смелости или подпортить миг радости. — Зуб за зуб. Не дергайся, это образное выражение, — со смешком Повелитель Кошмаров снова остановился напротив и склонил голову набок, словно в задумчивости, словно все еще сомневался, достойна ли фея разговора. На деле же давно всё решил, теперь лишь сплетал покрепче ложь и правду. — В этом есть плюсы: вы меня не убиваете, и я вас тоже. О, неужели ты всерьез веришь, что я не мог? Мог, что ты сейчас доказываешь. Но это бессмысленно в конце концов, — словно в подтверждение, темный дух плавно развел руками. Казалось, после спасения незадачливой Хранительницы он стал еще более призрачным, но ухмылялся все так же остро и едко. — Я убью вас — он тут же выберет новых, еще более нелепых. Вы мне отвратны, но, не могу не признать, не до предела.

Видно, сегодня темный дух решил окончательно столкнуть несчастную пленницу в омут замешательства, открывая одну невероятную истину за другой. На предсказанный феей душевный разговор это походило мало; на язвительный полумонолог сомнительной лживости-правдивости — больше.

Невероятно для твоего хранительского разума, но я никогда не был поклонником этого. Вербовать смертных, наделять силой, выставлять против меня... Все же у нас более личный конфликт, — он поморщился, а затем уловил закономерное непонимание и спросил: — Ты же знаешь, о чем я? Знаешь, с чего началась эта война?

— Что-что? — переспросил темный дух с делано обеспокоенным видом. Он слышал прекрасно, особенно здесь, в подземельях, и все же наклонился к фее так близко, что исходящий от него ментальный холод наверняка стал ощутим чуть ли не физически. Известный эффект: так от него ровной волной расходился страх, каждую секунду, словно подвижная ненавистная ко всему аура; нечто, что вечно спасало от него Хранителей — оно, в свою очередь, слабло в обиталище тьмы все больше. — Неужели ты в кои-то веки заинтересовалась, за что на самом деле воюешь? Каков прогресс за жалкие несколько часов! — он отстранился, коротко безжалостно рассмеявшись. На удивление, это был не тот самый демонический смех, что заставляет кровь стынуть в жилах: вода словно приглушала, сглаживала его. — Гляди, маленькая птичка, сутки-двое здесь — и ты научишься даже думать. Через неделю, возможно, своей головой.

Искушение поразвлечься за счет Хранительницы было слишком велико, чтобы удержаться на столь размытой грани жестокости. Спустя полдесятка лет беспросветного кошмара в самом ужасающе буквальном смысле слова, он хотел поймать хоть крошку со стола удовольствий, а его неизбывная жажда мести искала выхода. И все же Кромешник не собирался заставлять гостью задерживаться. На самом деле не собирался, ему вполне хватало времени и, как показала практика, фея без его пристального внимания не протянет и дня. Только вот сама фея его решения, на ее несчастье, не знала, и отреагировала соответственно.

— Тихо, тихо, я прекрасно помню, что я говорил! — не очень-то мягко "успокоил" Повелитель Кошмаров, поморщившись, а затем плавно опустил руку больше в повелительном, чем умиротворяющем жесте. Давящая, недружелюбная, твердая на вид тьма "стены" вокруг озера незаметно отодвинулась чуть дальше, давая чуть больше пространства, чуть больше свободы, пусть и мнимой. — Как же вы прелестно беспомощны без света да по одиночке...

Равно как и он на свету, оставшийся почти что без энергии страха, загнанный в угол, был беспомощен однажды. Прищурив разгорающиеся глаза, темный дух вдруг словно бы оступился, но черный песок, тихо шурша, поднялся навстречу, сбился в плотный комок, выправился, образуя подобие кресла или стула.

— Хорошо, я расскажу. Ты знаешь нас обоих. Темный дух, светлый дух, — он поднял руку, указывая точно вверх, будто у феи могли остаться какие-то сомнения, о ком именно он говорит. — От начала всего у нас была одна цель: сохранять равновесие между светом и тьмой. Дай волю одному ли, другому — мироздание падет. От этого мы, части великих сил, защищали всё сущее. Мы были... Друзьями, да, — сходу огорошил Кромешник. Одна только последняя фраза звучала довольно дико, но он выглядел абсолютно спокойным, словно не с Хранительницей говорил, а с самим собой. Возможно, в некотором смысле так и было.

— Ты понятия не имеешь, что это значит. Вы, смертные, от самого вашего рождения среди живых существ, в живом мире, а у нас были только мы и наше равновесие, и только это было важно. Тысячи лет, даже после того, как появилась живность вроде тебя,— ему было все равно, что в эти моменты творится с нежной душевной организацией Хранительницы. Кромешник смотрел одновременно на нее и куда-то вдаль, слишком далеко, чтобы показать. — Думающая, живая мелочь, которую мы пока не понимали. Мне вы были интересны, как вам в детстве интересны всяческие насекомые. Ты хорошо знаешь детей, фея? Я знаю. Они любят сажать жуков в банки и отрывать крылья бабочкам, — темный дух немилосердно усмехнулся. Фея хотела правды — вот ей правда. Страшная, неожиданная, чистая. Именно то, что нужно, когда хочешь шокировать. Кромешник знал: в безобидного темного даже фея не поверит, а вот в неживое создание, которое просто слишком сильно отличалось от живых — вполне. — Понимаешь, к чему я веду? У большинства светлых с этим плохо. Впрочем, поймешь, если захочешь.

Темный дух совсем ненадолго замолчал, обжигая пленницу взглядом, полным нарастающей злобы. Это был всего лишь разговор. Всего лишь слова, но даже они раздражали.

— Ах да, это тебе будет интересно. Познакомившись с жизнью, я познакомился со страхом. Вернее, стал им, совершенно внезапно. Но я не возражал, раз уж это моя суть. Веришь или нет, страх необходим для жизни, и эта связь казалась мне забавной. С нее начались наши разногласия... Все еще хочешь слушать? Дальше начинается самое интересное, — с многообещающей ледяной улыбкой проговорил Кромешник. Он как-то нехорошо, излишне ломаным движением провел пальцами по песку, и всё вокруг несколько съежилось. — Потом появились Хранители. Я не возражал: у меня были кошмары, у него — твои друзья, всё честно. Если бы я знал! — он рыкнул и встал. Песок яростно хлынул во все стороны, каким-то чудом не задевая Хранительницу и не засыпая озеро, но скоро улегся. — Но я не знал. Я и подумать не мог, что единственный равный мне, лучший друг, молча сдвинет чаши весов, вручит оружие своим Хранителям, и мы встретимся в битве. Если это можно назвать битвой, — темный дух бешено весело оскалился пленнице, на этот раз неестественно широко. — Я, видишь ли, ни в битвах, ни в оружии тогда ничего не смыслил. Я опущу некоторые детали, не возражаешь? Скажу только, что получил удар и вернулся нескоро, — ему было совершенно безразлично, возражала ли фея, он снова начал испытывать желание свернуть ей шею. Из-за деталей. Из-за полуразрушенных подземелий, из-за стынущих в бездне криков, из-за длинных борозд словно бы от когтей на сводах пещер. — Дальше всё просто, милая фея. Он предал и выиграл, я не поверил и проиграл. Проиграл я — проиграла сама тьма. Равновесие... — Повелитель Кошмаров порывисто развел руками, сдерживая горящее желание рушить. — Когда одно крыло слабее другого, лететь трудно, но можно. Равновесие держится и потому в наши дни никого не волнует. Смешно, но это состояние теперь называют нормальным.

Кромешник снова умолк, словно невероятно устал говорить или дал единственному за долгое время слушателю возможность прийти в себя.

— Но, кажется мне, на этом рассказ кончается. Надеюсь, тебе он понравился, — не плеснуть яда напоследок он, конечно же, не мог.

— Я не сомневался в том, что ты это скажешь. С самого начала нашего небольшого обсуждения, можешь себе представить? Ни малейшего сомнения, — голос темного духа звучал с насмешкой, почти беспристрастно, почти со скукой. Почти, но что-то явно изменилось. Тьма ли снова изогнулась черной лентой, свет ли озера взъерошился, как мелкий зверек, их игры всегда разворачивались на грани восприятия, едва уловимые, оставляющие только послевкусие чего-то странного. Кромешник ничтоже сумняшеся не шагнул, но сместился в сторону, в своей обычной манере уходя от прямого взгляда, как всякая другая тварь из тени. Он проделывал это так часто, что смещение уже не нуждалось в осмысливании, а в подобные моменты вовсе не замечалось. Некоторого труда ему стоило не двигаться дальше, но вновь заговорить.

— Конечно, я лгу. Зло не может не лгать, это же зло. Откуда-то ведь взялось это предубеждение, верно? Но, может быть, ты задумаешься, спустя сто лет, спустя тысячу лет. Невозможно же вечно быть… — Повелитель Кошмаров излишне быстро оказался на расстоянии пары шагов от феи, снова. В этот раз он, тем не менее, и пальцем ее не коснулся, хотя, видит тьма, хотел и того не скрывал. Уже показавший себя плащ взметнулся за плечами темного духа живой волной, полупрозрачный на фоне озера. — ...такой идиоткой! Сколько раз вам, порождениям осла и ехидны, нужно повторять?! Зачем мне эта война, подумай! Я был на своем месте, я делал то, что хотел, что должен был — и тут вдруг пошел войной. На друга — на равного! Я, по-твоему, хотел тысячи лет получать тычки от блох вроде твоей шайки?! Я, бывший с самого начала!

Рык, полный злобы, оскорбленной гордости и презрения эхом метался из стороны в сторону, как будто только недавно окружающая чернота не поглощала звука. Кромешник с наслаждением, не сдерживаясь рычал прямо на фею, не хуже взбешенного дикого зверя. Разве что от того, чтобы наконец растерзать добычу, его все же что-то удерживало, что-то покрепче цепи — он предугадывал, что так будет, что в какой-то момент фея его взбесит. Он знал, что известное людское выражение гласит: "хочешь добиться от человека правды - разозли его". Его держали маленький, быть может уже беспроигрышный, план и мягкое сияние воды, не дающее забыться. Планы, бездумное сияние и кромешная тьма — вот из чего состояло его бытие долгие годы.

Повелитель Кошмаров успокоился так же внезапно, как разъярился. Будто скрипнул невидимый рычажок, и вдруг — холодное мрачное безмолвие. Пугающе резкий переход, перелом между противоположными настроениями словно бы намекал, что с темным духом что-то не так, хуже, чем обычно.

— Что ж, вынужден прервать нашу милую болтовню, — сказал Кромешник прежним ровным тоном. — Соскучишься по моему обществу — зови. И попытайся если не выжить, то хотя бы сгинуть менее глупо.

На этом он отвернулся от феи, чтобы бросить прощальный взгляд на озеро.

— Нет, — отрезал темный дух. — Бестолковое создание, я уже устал объяснять.

Он и впрямь устал, если его нынешнее истощение можно сравнить с усталостью. Слишком много сил на разговоры, на действия, на кошмары ни о чем не подозревающих людей вверху, на всю эту постановку. Будь он человеком, уже валился бы с ног, но он был духом и мог разве что смешаться с темнотой, затуманив собственное сознание до предела в ожидании сил. Что темный дух и собирался сделать. Он все еще был способен вытащить и себя, и фею из Подземелий, однако в случае чего выдержать свару с Хранителями да на свету... Рисковать ради какой-то слабой нервами летунии — увольте. По той же причине царапать черную стену мечами ей не светит. Ей, если она продолжит дергать тигра за хвост, вообще не светит ничего, кроме озера, да и то слабовато.

— Но раз ты так просишь... — темный дух обернулся, одновременно отступив назад. Тьма потянулась к нему, призывно коснулась плеч. — Ты совершенно свободна, фея. Выход там. Налево, направо, трижды прямо, вниз на два уровня, направо, направо, налево, вверх...

Перечисление направлений затянулось на минуту быстрого речетатива. При этом говорил Кромешник с кристалльной серьезностью, и ничто в его лице не дрогнуло. Смотрел презрительно и говорил, говорил и смотрел. Он и мысли не допускал, что пленница сумеет найти выход. Даже если она запомнит направление, ее ждет неприятный сюрприз в виде тупика; скорее всего она заблудится и каждый раз будет возвращаться к озеру. Хоть будет чем заняться помимо неумелой игры на нервах враждебных существ.

— Где же твоя надежда, Хранительница? Уверен, она тебе поможет куда лучше, чем я или две железки, — выплюнул Повелитель Кошмаров перед тем, как слился с темнотой. Медленно и с явной неохотой черная стена, казавшаяся твердой, пошла рябью, неровностями, и сквозь нее при большом желании уже можно было прорваться. — Дерзай! Ну же!

Вполне вероятно, что она даже не станет пытаться. Темный дух относился к умственным способностям Хранителей не слишком оптимистично, однако даже фея должна понять, что происходящее есть чистой воды издевательство. Может, не с первого раза, но должна.

Как сквозь толщу воды услышав крик Хранительницы, темный дух испытал только мрачное удовольствие. Он ненавидел ее не меньше, чем она его, а то и больше. Потом все звуки, все мысли растворились в искусственном мороке, и он удобно расположился на грани между существованием и небытием. В этом состоянии он был ничем, его личность распалась, рассыпалась. Он был всем. Всей тьмой Подземелий, их стенами. Он был в каждом обломке камня, в каждом обрывке тени и в любом из кошмаров, вернувшихся с поверхности. В таком состоянии темный дух не мог высчитать, сколько времени прошло, не мог видеть и слышать, но тем не менее чувствовал больше и большее, чем мог вообразить человек.

Наиболее остро он чувствовал жизнь — и смерть. Когда с маленькой жизнью, которая была чужой этим недружелюбным местам, стало происходить что-то неладное, темный дух ощутил это. Осколки его сознания нехотя потянулись друг к другу, связываясь в единую систему. В душу.

— Так-так-так, — произнес Кромешник, воплотившись рядом с замерзающим телом Хранительницы. Он уже знал, что она не услышит его и не узнает о его присутствии. Сейчас фея была настолько измучена, что вызывала только жалость; вызывала бы, если б Повелитель Кошмаров был на такое способен. Для него летуния, медленно движущаяся к верной смерти в одиночестве и холоде, все еще оставалась врагом. Одним из тех, которые к лишней жалости к нему самому склонны не были. Убить ее сейчас было так легко: просто отойди да наблюдай. Убить или продолжить ломать ее волю. — Как жаль, что ты мне еще пригодишься...

Носком туфли — или ботинка, он никогда не заморачивался такими деталями облика — Кромешник приподнял и развернул крыло феи во всю ширину. Дрожащие, грязные, местами поломанные перья потеряли былую яркость, он знал, хоть этого и не увидеть в кромешной темноте. Искушение напоследок хотя бы услышать хруст хранительских костей было велико настолько, что Повелитель Кошмаров не смог сдержать кровожадного оскала. Одно легкое движение...

Он резко отвернулся от феи, уставившись на холодную каменистую стену. В нем уже было куда больше силы, чем нужно, чтобы выбраться в один из ближайших миров, включая Зачарованный Лес, и темный дух использовал ее по назначению: спустя мгновенье и он, и пленница оказались в каменистом ущелье. Здесь журчал бьющий из-под земли ручеек, было прохладно и темно, хотя небо вверху заливал яркий солнечный свет. Все так же ногой темный дух перевернул Хранительницу на спину, призадумался и пришел к выводу, что до смерти ей все-таки далеко. Не так далеко, как хотелось бы — только поэтому он не бросил ее тут же.

— Фея. Фея! — окликнул Повелитель Кошмаров, щедро побрызгав на летунию водой из ручья. И уставился с выжидательным интересом — очнется ли?

Уловив в фее признаки пробуждения, Повелитель Кошмаров присел, не сводя с нее взгляда. Высокомерно глядеть на поверженного врага с высоты своего роста, затянув презрительную речь, было бы куда пафоснее, но Кромешник удовлетворился самим осознанием полной и безоговорочной победы.  Впечатление слегка портил остервенелый порыв пленницы поехидничать напоследок. Перед смертью, к которой она, надо полагать, готовилась. Неужели она не чувствовала, что один рывок прочь из-под нависающих скал, и, подняв голову, она увидит солнечные лучи?

— Конечно, доволен. Я сегодня только и делаю, что подвиги совершаю, — иронично ответил темный дух, проигнорировав первый вопрос. После полувынужденного отключения от реальности он стал сильнее и спокойнее, а потому слова феи ничуть его не задели, по крайней мере никакой реакции в его внешности заметно не было. Он только усмехнулся на искреннее пожелание смерти, полное чистейшей ненависти — от такой светлой да героической Хранительницы!

Что светлые, что темные умели ненавидеть одинаково рьяно. И первые, и вторые одинаково могли жаждать мести, обманывать ожидания, предавать, рушить чужие жизни. Когда-нибудь и фея осознает столь очевидные постулаты, но сейчас она не могла и не хотела сравнивать себя со своим врагом. Впрочем, никто не хотел бы.

— Ох, прости, маленькая птичка, но я не могу доставить вашей кодле такой радости... А еще это был бы конец всему, если помнишь, — плавно проговорил темный дух, едва-едва не лелейно промурлыкал. Пусть Хранительница позлится еще, пусть преломит все силы в единый порыв, он понадобится ей, чтобы выбраться. Потому что Кромешник не подписывался нянчить ее после того, как отпустит. Самое большое, что могла позволить ему ненависть — после стольких трудов не дать ценному вложению пропасть.

Словно претерпев внутренний диалог, Повелитель Кошмаров кивнул и поднялся, а потом, как будто то уже стало делом совершенно привычным, схватил фею за шкирку и поставил на ноги одним движением. Развернул и с силой толкнул в спину, чтобы Хранительница, хочет того или нет, прошла те несколько шагов, что отделяли ее от неба, но сам остался на месте.

— Не стоит благодарности, я обещал, — все в том же издевательском тоне сказал темный дух, а потом вдруг швырнул чем-то маленьким не то фее, не то в фею. Кружок сплетенных рыжих веточек размером с большую брошь, под завязку начиненный энергией — одной Хранительнице хватит, чтобы не падать от слабости пару часов. Подобного мелкого барахла, оставшегося от самых разных созданий, в Подземельях скопились целые залежи. — А за это стоило бы. Удачно не сдохнуть, фея.

Это были последние его слова, а затем он исчез, уже не планируя возвращаться.