однажды...
Что знаете вы о вечности? А о верности? Не важно! Важно лишь то, что я знаю цену этим словам. Я знаю их вкус, запах, ту дрожь, которую испытываешь, когда мысли о них будят среди ночи. Порой я просыпаюсь от собственного крика, прижимаю колени к груди и чувствую, как по лбу стекает струйка пота. Я не вытираю её, я наслаждаюсь ею. Она перемещается, миллиметр за миллиметром, увлажняя кожу. И я это ощущаю. В эти моменты я счастлив. Счастлив, потому что дом пуст и никто не может быть свидетелем моей слабости.

Я был принцем, но не был королем. Мать умерла через год после родов, отец — через пять. Тогда  дядя взошел на престол. Править мне было рано, учиться — нет. Меня обучали тому, что истинный правитель всегда должен быть во главе королевства. Что надо уметь принимать решения в любой ситуации, брать ответственность на себя, даже за других. Меня учили чести и верности подданным, тем, кто стоит за спиной.
Когда мне исполнилось 10, у дяди с женой родилась дочь — прекрасная принцесса Пирлипат. Я полюбил её, как сестру. Она сама ещё ничего не могла и нуждалась в моей заботе и верности.
Прошло десять лет, во дворе поползли слухи... Болтали о том, что нынешний король слабеет и скоро не сможет сдержать врагов, если на королевство нападут. Говорили, что короне нужен настоящий наследник, а не девчонка. Возможно поэтому, когда чужаки на самом деле просочились в город и попробовали уничтожить его изнутри, они все погибли. Ведь дядя знал об угрозе и заранее расставил ловушки. Некоторые говорили: не пришлым, а тем, кто готов был его свергнуть, своим-чужим. Я не верил. И праздновал победу над теми, кого прозвали «крысами» вместе с маленькой Пирлипат. Тогда на торжество фея-крестная девочки пришла во дворец не одна. Она провела брата моей матери — того, кто звался Дроссельмейер. Вскоре он уехал, но обещал приезжать и учить меня фокусам.

От фокусов до магии — один шаг. Нет, я не стал колдуном, мне больше по нраву роль рыцаря. Возможно поэтому, через пять лет случилось то, что познакомило меня со стоимостью верности и вечности.
Пирлипат готовилась к балу на свое пятнадцатилетие. Я возвращался с конной прогулки. От конюшни шел пешком и у входа в замок услышал тихие голоса, которые говорили, что войска уже у входа в тоннель и ждут, когда их впустят. Но шипящий голос сказал что-то про месть и произнес имя моей названной сестрички. К тому моменту, когда голоса стихли, я уже сделал выбор. Предупреждать об опасности короля и войско — рисковать благополучием Пир. Я был ей верен и не мог допустить зла. А с врагами потом разберемся.
По лестнице в её комнату я буквально взлетел. Когда открыл дверь, крысообразное существо хохотало, глядя как Пир корчится на полу, хватая ртом воздух, пока её руки и ноги оплетают лианы. Думать было некогда — я выхватил шпагу и запустил в незваную гостью, а сам кинулся к девочке, отрывая её пальцы от шеи, прикасаясь губами к губам, чтобы вдохнуть в легкие воздух.
И тут я узнал цену вечности. Туман перебросился на меня, лианы проросли в мою кожу. Несколько секунд агонии растянулись на века. Все внутри сжималось, искривлялось, приносило невыразимую боль, становилось сухим и ломким, кожа превращалась в кору, внутренние органы — в древесные кольца, ногти — в листья. Лишь глаза оставались неизменными. Наверное, чтобы усилить страдание, заставив наблюдать, как Прилипат, едва заклятие отпустило её, кинулась прочь из комнаты, даже не проверив, убита ли колдунья. Она не бежала за помощью, она просто убегала.
А я продолжал деревенеть. Я помню все в этой вечности, каждое мгновение. Помню, как та, которую я все же пригвоздил шпагой, оскалилась и сдула в мою сторону порошок, зажатый в ладони. И как началась следующая вечность пыток. В глазах потемнело, но забвение не пришло, как и бесчувствие, о котором я молил.
Я помню всё. В кромешной тьме и боли я ощутил, что не могу пошевелиться. Спустя бесконечность — легкий толчок в бок, и я отлетаю в сторону, ударяясь головой о ножку кровати. И слышу презрительное: «Этим не мог стать мой брат!». Следом вздох облегчения: «Тогда бросьте это в канаву, пусть догрызут крысы то, что притащили»... И я узнал цену верности, не стоящей ни гроша.
Но забвения не было и я продолжал всё осознавать. Дальше были чьи-то руки. Кто-то долго тер мои веки, пока темнота не спала и я не увидел Дроссельмейера — того, кто меня спас, или обрек прочувствовать до конца слово «вечность». С тех пор я ни на секунду не мог закрыть глаза и ни разу не уснул. С тех пор я не мог произнести ни звука, лишь двигать челюстью и разгрызать орехи, издавая щелчки.

Я помню всё. Помню, как в смазанной картинке будней появилось её лицо и прозвучало имя «Клара». Как она была со мной добра. Как укладывала «поудобней», хоть для меня и не было разницы. И, что самое прекрасное, она меня слышала. Правда, только по ночам. А я слышал её. За прошедшую вечность, которую нельзя оценить, я думал что смирился и готов вскрывать эти твердые скорлупки, представляя, как разгрызаю кости крыс, бесконечно. Но она заставила меня поверить, что ситуация может измениться. Рассудок начал возвращаться вместе с болью, о которой я ей не говорил, чтобы не испугать. Кажется, только Клара могла меня спасти.
Но не Фриц. Ещё одно лицо, которое я помню. И его едкую ухмылку, когда он пробовал раздробить с моей помощью слишком крупный орех, и часть меня отломилась, принеся острую вспышку боли. Нет, этого я никогда не забуду.
Как и смеха, который переполнял меня в то Рождество, когда я снова смог согнуть руки в локтях и ноги в коленях. Его не слышала даже Клара, ведь наконец, впервые за вечность, он звучал в моей собственной черепушке и больше нигде. А снаружи раздавался лишь визг шпаг и мелькали крысолицые. Впрочем, одно лицо с особой ненавистью глядело в мои, отвыкшие моргать, глаза. Оно походило на то, что было у тела, пронзенного шпагой, много вечностей назад. И мне очень хотелось его уничтожить.
А потом был портал. Битва за Зачарованный Лес. И девчонка Клара с сопляком Фрицем, в адрес которых улыбались мои губы, отвыкшие находиться в другом положении. Я обещал им вернуть всё назад. Но только после того, как восстановлю справедливость. После того, как верну то, что принадлежит мне по праву — мое королевство, мой лес, моих фей, мою корону. И главное — мою месть.

но заклятье перенесло меня в сторибрук...
В Сторибруке Ник — местная телезвезда. Умеет читать текст быстро, как орешки щелкать. За словом в карман не лезет, телесуфлер порой переиначивает, но зрителям это только нравится, а значит и каналу. Душа компании, только ночует почему-то всегда дома и только один.
Мало кто знает, что на самом деле Николас хочет найти волшебный орех Кракатук больше, чем сам Пэн. И даже Пэн не знает, с какой именно целью Николасу нужен этот союз. Не знает и Клара, зато она в курсе, куда делся её брат, который верил в верность спасенного ими.