Если бы кто-нибудь спросил Голда, как у него дела, тот ответил бы, не задумываясь: «Лучше, чем ожидалось». В самом деле – отношения с Хелен внезапно вышли на новый и куда более приятный уровень; со стороны Ротбарта ещё ничего конкретного не грозило; Бэй оставался в городе, и хотя Голд не ограничивал его свободу, опасаясь законного негодования, но временами присматривал за сыном в хрустальном шаре или это делала Хелен. Разумеется, об этом присмотре Бэй ничего не знал, но Голд и без шара почуял бы, случись что неладное. Оптимальным вариантом было бы дать Бэю амулет, который сразу дал бы его отцу знать о возможной опасности, однако Бэй наверняка не согласится. Голд обдумал этот вопрос и решил, что он может подарить часы с секретом, но чтобы эту магию не распознал никто, над секретом придётся поработать основательно. Именно этим он и был занят, когда некий должник позвал его, чтобы поделиться «чрезвычайно ценной информацией».

- Не лучшее место для встречи, - сухо произнёс Голд, оглядывая грязный переулок, и брезгливо отступил в сторону. Если смущённый человечек в одежде рабочего смотрелся здесь не так нелепо, то Голд в дорогом костюме-тройке и начищенных до блеска ботинках – неуместно. С другой стороны, для вываливания важной информации местечко подходит, тут их услышат только крысы. Удостоверившись в этом, Голд нетерпеливо посмотрел на человека перед ним.
- Насколько я помню, ты мне задолжал. Верно? Ещё в Зачарованном Лесу, - Голд без труда мог припомнить сделки, в которых ему не отдали плату.
- Да, - кивнул человек, оглянулся пару раз и понизил голос. – Я… хочу расплатиться информацией. Я узнал об этом случайно.
- Выкладывай. Если я сочту твои сведения достойными того, чтобы простить долг… - Голд сделал многозначительную паузу.
- В башне есть какой-то тайник. И там что-то лежит, - глотая слова, бормотал человек. – У нас сами знаете как много магических существ в городе. Я от одного сбежал, напугал он меня. Забрался в башню. Никто там не бывает, вы же знаете, мистер Голд. А там в стене тайник. Я на него случайно нажал – открылось чего-то и сразу исчезло. Почудилось мне сияние, какое от звёзд идёт, и пропало. Потом я сколько ни стучал по стене, ничего не обнаружил. Ну и убрался оттуда подальше.
- Сияние, как от звёзд, - задумчиво проговорил Голд, сомкнув пальцы на трости.
- Ага. Я никому не рассказывал, только про вас сразу подумал.
- Правильно сделал, - Голд изобразил ухмылку. – Над твоим долгом я бы поразмыслил, но что с тебя взять, - он пристально оглядел человека, который слегка поёжился, - проверю, правду ли ты сказал, и если да… то чёрт с тобой, долг прощён. А теперь сгинь!
Человечек, может, ещё рассыпался бы в благодарностях, но решил, что благоразумнее будет раствориться в ночи.
Голд посмотрел ему вслед. Он – как это говорил сосед осенью? – проявил доброту. К ближнему своему. Голд беззвучно рассмеялся и вышел из переулка. Он далеко не всегда забирал у должников самое дорогое, но хватило бы одного раза, чтобы создать себе зловещую репутацию. А вот с добрыми делами сложнее – чтобы в тебе перестали видеть исчадие ада, их надо творить пачками. Конечно, Голд этого делать не собирался. Он просто обещал Бэю, что станет лучше, но превращаться из Тёмного в Светлого не был намерен – хотя бы потому, что это невозможно.
Значит, башня. Голд не так давно хотел спрятать в часах свой кинжал, но передумал – кинжалу лучше находиться в тайнике, запечатанном магией крови. Там Ротбарт, Питер Пэн или ещё какой маг до него не доберутся. Надо только быть начеку, если обстановка в Сторибруке коренным образом поменяется и у Ротбарта будут могущественные сторонники, готовые бросить вызов самому Тёмному. Голд чуть ускорил шаг. Трость едва слышно постукивала по земле.

Крюк тоже мигом обратил внимание на мерное, будто тиканье часов, отсчитывающих секунды до долгожданной встречи, постукивание дерева по пустой ночной дороге. Беспечность, доступная лишь человеку, точно знающему, что опасаться ему нечего, давно позабывшему, что где-то есть враги, готовые подкараулить за каждым темным углом. Человеку ли? Киллиан видел Темного на фотографиях и знал, что в здешнем мире тот вернул себе трость, не расставаясь с аксессуаром, если верить тем же фотографиям,  даже после снятия заклятья, хотя, в их последнюю встречу, помнится, прекрасно обходился и без нее. Пират будто невзначай оттеснил Нила, выступил по переулку вперед, чтобы остановиться возле самой границы освещенной луной полосы, замереть сгустком тени под старой кирпичной обшарпанной стеной заброшенного склада, заставляя напарника оставаться за капитанской спиной, чтобы тот не оказаться на линии атаки Крокодила. Чтобы он случайно не оказался на пути у пули, предназначенной Крокодилу. Сейчас, когда месть так близка, было бы обидно все испортить. Стук трости отдавался сердечным ритмом в ушах, таким же размеренным, расчетливым. Киллиан вскинул руку с пистолетом, взвел курок, кожей ощущая приближение добычи, не обращая больше ни на что внимания, совершенно забыв в этот момент о Ниле, который должен был оставаться позади, просто для подстраховки. Должен был.
Один единственный точный выстрел и этой ночью Темный не доставил бы охотникам проблем, а потом, капитан бы об этом позаботился, не доставил бы больше проблем вообще никому и никогда. Выстрел был точным, но и реакции Нилу было не занимать. Крюк резко обернулся, обжигая друга злым взглядом, вырывая из его хватки свой рукав.
- Какого черта?!- прорычал пират, едва размыкая челюсти, но разбираться сейчас с тем, что нашло на его сообщника, который вообще-то должен был помогать, а не мешать, времени совершенно точно не было.
Пороховое облачко рассеивалось, открывая взору Киллиана освещенную луной дорогу и Крокодила, все еще стоящего на ней. Капитан бросил уже бесполезный пистолет, и, выхватив саблю, вышел из темноты переулка, нацелил острие на Темного. Плевать, если уж не получилось пристрелить добычу, значит, он вздернет его на крюке. Главное, чтобы ему больше никто не мешал, но, вот незадача, кажется, спокойно убить Крокодила сегодня не получится.
- Отойди от него,- велел Джонс магу, хотя вообще-то это Нил выскочил следом за пиратом и, вместо того, чтобы держаться за спиной, как было уговорено, упорно старается влезть между давними врагами.
Крюка уколола запоздалая догадка, уж не сговорился ли его друг с Крокодилом, и не ведется ли здесь и сейчас, на самом деле, охота на одного пирата? Киллиан осторожно остановился, замерев натянутой пружиной, все еще направляя клинок сабли на грудь Темного.
- Нил,- вкрадчиво обратился он к другу, хотя теперь не был уверен, заслуживает ли тот данного звания,- будь добр, отойди в сторону. Да что с тобой?
Пират больше ничего не добавил. Все невысказанные вопросы гнетущей атмосферой повисли в ночном воздухе, и их не мог унести даже налетевший ветер, поднимающий с асфальта песок, шумно перекатывающий брошенную кем-то смятую банку из-под газировки, колышущий полы плаща. Крюк был готов кинуться в атаку, только не был уверен, что знает, на кого кидаться. С одной стороны, если Нил просто решил вспомнить, что убивать людей не хорошо, то дела пирата не так уж плохи. С другой стороны, если Нил начнет направлять на него его же пистолет, Киллиан успеет одним ударом сабли выбить оружие из его рук. Но рубить Нила, по каким-то необъяснимым причинам вовсе не хотелось. К тому же, если жертва охоты тут пират, то одолеть Темного, когда на его стороне магия, да еще и союзник шансы совсем не велики. Так стоит ли в таком случае переживать, кого атаковать?

Несмотря на все чаяния пирата, даже воткни он саблю, смазанную ядом, в самое сердце Тёмного, тот не умер бы. Внезапная мысль заставила Голда похолодеть – не умер бы. Верно. Если только не переправить его как-нибудь к границе, а там уже выпихнуть за красную черту. Сладострастно наблюдать, как враг умирает раз и навсегда. Возможно, именно для осуществления этого плана Джонсу понадобился напарник. Да вот только не того человека выбрал.
Бэй закрывал собой отца и целился из пистолета в Крюка. После коротких фраз, которыми перебросились эти двое, Голду стало легче дышать – во-первых, Бэй понял, что к чему, и без колебаний встал на сторону отца, а во-вторых, ещё немного переговоров – и магия вернётся к Голду. Он мысленно просил небеса только об одном: чтобы пират не успел произнести тех самых слов, чтобы не успел выдать тайну Румпельштильцхена, тщательно скрываемую от сына. Видно было, что ни Крюку не хочется нападать, ни Бэю – стрелять. Они были друзьями, как парадоксально это ни звучало и какой бы болью не отзывалось в сердце Голда. Но ему грозило нечто худшее, если… если…
Это был бы слишком прекрасный мир, случись всё по заказу. Владея магией, Голд убил бы пирата одним взмахом руки, не задумываясь и не обращая внимания на слова сына «Никто никого не убьёт». Убьёт. Ещё как убьёт, потому как, говоря сыну, что он изменился, Румпельштильцхен вовсе не подразумевал готовность щадить всяких морских разбойников. Особенно тех, которые грозятся саблей ему и его сыну.
Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Судьба нынче предстала в облике того, кого Румпельштильцхен многие годы считал мёртвым – и если бы он мог оценить всю ситуацию беспристрастно, то нашёл бы игры провидения весьма занятными.
- Нет, - вырвалось у Голда – нет, у Румпельштильцхена, ибо сейчас, с застывшим лицом и полными ужаса глазами, он не имел ничего общего с хладнокровным, уравновешенным мистером Голдом. Его голос прозвучал сбивчиво и едва слышно:
- Сынок, не слушай его! Не слушай. Я… я объясню…
Он мог солгать, утверждая, что это неправда, что убил Милу сам Крюк; свидетелями расправы на корабле были лишь пираты, а какая команда не станет выгораживать своего капитана? Есть ещё история Зачарованного Леса в книге Генри, но до неё можно добраться. Румпельштильцхен выгородил бы себя, получая ещё немного времени… однако эта мысль мелькнула и пропала. Он уже выдал себя. Где-то на краю сознания мелькнуло: он не может обманывать своего сына. Он не должен этого делать. Но если Бэй направит пистолет на своего отца? Если... позволит пирату нанести удар саблей? Нет, не может быть!
Даже в Нью-Йорке он не чувствовал такого гнетущего ужаса. Вот сейчас Бэй обернётся и посмотрит чужими, ненавидящими глазами...
- Я не хотел! – Румпельштильцхену казалось, что он кричит, но его голос прозвучал слабо и хрипло. – Я...
Перед ним встало напряжённое лицо Милы, её губы, отчётливо выговаривающие: «Потому что я никогда тебя...»
- Я всё ещё любил её.

Он ждал, что Крокодил начнет выгораживать себя, что начнет обвинять пирата во всем, случившимся на борту «Роджера» сотни лет назад, что начнет юлить, выворачивая слова наизнанку. Крюк ждал этого, надеялся, рассчитывал, вовсе не для того, чтобы уличить его во лжи перед сыном. Он лишь хотел, чтобы Нил отвлекся на монолог Темного, на мгновенье забылся, поплыл в шелесте убедительного рассказа. Пусть бы Нил поверил этому рассказу и преисполнился ненавистью к пирату, пусть бы не поверил, пусть бы закидывал отца недоуменными вопросами, это не имело для Джонса ни малейшего значения. Пирату нужен был всего один момент, чтобы продлить бессилие врага, а потом уж вырубить друга, чтобы не мешался, ничего не будет стоить. Но, его надежды не оправдались. И теперь за спиной Нила стоял и говорил не обряженный в костюм ростовщик, не Темный. Заикающийся калека, которого Киллиан видел когда-то в таверне, который растянулся на его палубе когда приполз в поисках своей жены. Всего несколько жалких слов. Крюк разочарованно вздохнул при звуках голоса Крокодила и неожиданно замер, стоило услышать последние слова.
- Любил?- глухим эхом повторил пират, глядя сквозь застывшего Нила, кажется, совершенно позабыв о его существовании.
Любил?
Белым шумом прошуршало в ушах, и в этом шуме утонули все звуки, замерли слова Нила, обращенные к пирату. В нем утонуло темное небо и посеревшие в свете луны здания с черными квадратами окон.
Любил?
Злость рвотным комком подкатила к горлу, и Джонс задохнулся ей, не в силах сделать ни вдоха, и каждый последующий глоток воздуха, насильно проталкиваемый в мешки легких обжигал их жидким огнем.
Любил?
По всему телу прокатилась жаркая волна, будто все мышцы поочередно сводило болезненной судорогой и тут же отпускало, даря необычную легкость, побуждая двинуться вперед, оставляя после себя дрожь нетерпения, застывая нездоровым блеском в глазах.
- Любил?!- прорычал Крюк, оскалившись.- Ты мог убить меня! Должен был убить меня!
Почти убил. Что стоило Темному в одно мгновенье убить явившегося к нему на рассвете пирата? Что стоило сделать это чуть быстрее? Желание поиграть, позабавиться бессмысленной дуэлью, и в результате она успела прибежать, найти переулок среди паутины узких улочек портового городишки. Что стоило ей самой задержаться где-нибудь и не успеть?
- Она была безоружна! А ты вырвал ей сердце!
А что стоило ему в то далекое утро забрать к себе на борт не только Милу, но и ее ребенка? Или увезти ее так далеко, чтобы она больше никогда не вспоминала о своей семье и никогда не решилась бы вернуться за сыном?
Крюк замолчал, раздраженно передернул плечами, стараясь отделаться от крупной дрожи, бившей его, будто при лихорадке. Разум заволокло туманом, подавило белым шумом, затянуло нездоровым блеском глаз. Оскал сложился в подобие улыбки, какой редко улыбаются от веселья.
- Я никуда не уйду, Нил,- неожиданно ровно произнес пират, шевельнул рукой с зажатой в ней саблей, сбрасывая с тела оцепенение.
Он слышал все, что сказал его друг. И про то, что Крокодил все еще его отец, но это были несущественные мелочи. Киллиан медленно, будто каждый шаг давался ему с огромным трудом, шагнул по направлению Темного, подошел почти вплотную к Нилу и, не останавливаясь, резко метнулся в сторону, огибая одного и нанося удар саблей второму, со стороны раненой руки, проверяя, сколько проворства сохранил его враг за прошедшие годы.

Всё происходящее было как в мутном бреду. Румпельштильцхен не мог найти в себе силы, чтобы отлепиться от стены, попытаться что-то сделать – и это было к лучшему. Крики, выстрел, Бэй схватился за выставленную вперёд трость – зачем? Он смог отвлечь Крюка, спасибо, сынок, а теперь, теперь…
Что теперь?
Всё изменилось. Румпельштильцхен увидел себя сначала у зелёного портала, а потом в Нью-Йорке, раненым и истекающим кровью.
Всё изменилось.
Между ними с сыном.
Но прочее оставалось по-прежнему.

- Больше двухсот, - он с изумлением услышал собственный голос – хриплый и подрагивающий. Румпельштильцхен прочистил горло и невесело рассмеялся. – В Зачарованном Лесу прошло гораздо больше двухсот лет.
Его горящий взгляд впивался в пирата с ненавистью не менее жгучей, чем у того, да вот беда – не могла она стать такой же смертоносной. Пока – не могла.
Румпельштильцхен чувствовал – что-то будет. Знакомая теплота начала наполнять его с ног до головы, словно бы кто-то по капле вливал обратно…
…Его силу.
- Ты говоришь мне о трусости? – прошипел Румпельштильцхен, не отрывая почерневших глаз от физиономии Джонса, которую он бы с удовольствием разбил тростью в кровь. – Ты, пиратская крыса, нападающая из-за угла и впотьмах? Или скажешь, что ты мне на корабле предлагал честный бой, - эти слова Румпельштильцхен проговорил с сарказмом, - что, умудрись я задеть тебя хоть краем посоха или сабли, Мила вернулась бы домой?
Теплота проникла в кончики пальцев, которыми Румпельштильцхен всё ещё держался за трость. Изменился, раскаялся ли – всё это пирата не касалось. Румпельштильцхен не был намерен оправдываться перед врагом – не заслужил.
Яд потихоньку переставал действовать – Бэй и вправду потянул время достаточно долго. Он спас своего отца, даже услышав кошмарную правду о смерти матери. Румпельштильцхен скрипнул зубами, когда молнией метнулась мысль – точно так же Бэй встанет на пути у отца, когда тот захочет убить Крюка.
В самом деле, дорогуша? Насмешливый внутренний голос, который мог принадлежать лишь тьме, свидетельствовал – она возвращается.
- К несчастью для тебя, - оскалился Румпельштильцхен с победно блестящими глазами, - яда в этой царапине оказалось совсем мало!
Взмахом руки он послал в пирата обездвиживающее заклятье. И шагнул вперёд, чтобы ещё раз ударить – смертельным. Гнев, клокотавший в груди, казалось, завладел Тёмным целиком...

Крюк оскалился в ответ на слова Темного искаженным, искореженным подобием улыбки.
- Нет,- с наслаждением протянул он, и эти слова сочились ядовитой насмешкой,- она бы к тебе не вернулась. Потому что она пришла ко мне сама и сама пожелала остаться. Она бы никогда к тебе не вернулась.
На друга Джонс даже не взглянул, ничего не ответил на его речь. Да, Нил, должно быть, в своих глазах был безгранично прав, не позволяя убить своего отца, закрывая его собой. Очень благородно, хотя на его месте сам пират не стал бы поступать так же. Оказавшись на его месте пират уже поступил совсем иначе.
Киллиан понял, что приступать к активным способам уборки Нила с дороги уже слишком поздно. Он понял это когда Крокодил еще только начал говорить, по тому живому блеску, что появился в его глазах, и по тому оскалу, который растянул его губы, сильно преобразив лицо. И все же пират постарался двинуться вперед в безнадежной попытке успеть сделать хоть что-то, нелепо замерев с вывернутым в уколе запястьем, с перенесенным на одну ногу весом и оторванной от земли пяткой другой ноги, прежде чем его настигло чертово заклинание. Крюк оскалился бы, если бы мог пошевелить хотя бы единым мускулом, но единственное, что ему было сейчас доступно, это растворяться в злобе, ощущая, как она знакомой волной растекается по сведенным мышцам. Слишком хорошо знакомой.
Наверное, стоило отвлечься от Темного в самом начале, когда он только-только лишился своей магии. Секундное дело, вырубить Нила, чтобы он мирно пролежал некоторое время на асфальте, пока бы пират и маг разобрались в делах давно минувших дней. Где-то на грани сознания билась мысль, что не спаси он Нила тогда, несколько лет назад, в свой первый визит в этот мир, и сейчас такого нелепого завершения охоты, когда помощник помогает добыче, а не охотнику, не было бы. Но эту мысль Крюк отмел быстро. Отвези он Нила тогда Пэну, скорми его острову, а потом узнай, чьего сына он, фактически, убил, и капитан себе никогда бы не простил. Нет уж, пусть лучше так, пусть лучше Нил поможет Темному убить его.
Мало что отравляло мысли пирата сильнее, чем осознание собственного бессилия. И сейчас, глядя, как Нил развернулся, встав теперь лицом к Крокодилу, к своему отцу, уговаривая того остановиться, Киллиану сильнее всего хотелось прервать речь друга. Он не верил, что Темного можно уговорить отступиться, и, в отличие от яда, заклинание не рассосется в крови, внезапно вернув подвижность. Пират с досадой поморщился бы, заткнул бы друга и зло выплюнул бы в лицо мага пожелание не тянуть, жалея лишь о том, что так и не смог отомстить за Ее смерть. Но чертовы мышцы отказывались повиноваться, и Крюку оставалось только раствориться в последнем.