Едва ли не единственный день, который был так похож на обычный из сотен во время Заклятья. Только Хелен уже была другой. Как и мысли, что её занимали. Как много всего изменилось с того момента, как она отправилась к Нью-Йорк на поиски сына вновь обретённого Наставника. Спасение Голда, чудом оставшийся в Сторибруке Бэлфайр, Бал, на который Тёмный явился во всей своей красе, спутав остатки здравого смысла в Медее, раз она позволила себе понадеяться на взаимность! До сих пор всё, что происходило за последние дни между ней и Румпельштильцхеном было похоже на сон, ожившие грёзы.

Слишком непривычно было ощущать вместо неподъёмной, ядовитой вины, тепло робкого солнышка в груди от ещё одного откровенного разговора - их чувства взаимны. Хелен нисколько не было стыдно за чувство, что она не ходит по земле, а летает, настолько всё было хорошо. Подозрительно хорошо! Или ведьма что-то ещё не знала, или расплата за безмятежное счастье первых майских дней чуть задержалась и вот-вот должна обрушиться на её голову. Только Хелен не хотела раздумывать, в каком виде расплата явится к ней. Как показывал жизненный опыт, чаще всего не догадаешься, что же приготовила судьба? Фантазия у этой дамочки была похлеще всех вместе взятых живых.

И Хэл позволяла себе нежиться в воспоминаниях слов, прикосновений, взглядов, близости с Румпельштильцхеном, о которой смела лишь мечтать. Кто же знал, что вновь проявляя эгоизм, ведьма допустит ошибку, выпустив Нила из поле зрения? В первое время, что он находился в Сторибруке, Хелен почти не спускала с него взгляда не только для того, чтобы он не вздумал сбежать снова, но и для защиты его в незнакомом городе. Слишком быстро она успокоилась, если ни разу за последние несколько дней ведьма не проследила за ним, как следует - лишь короткие взгляды, что всё в порядке, жив, здоров, в Сторибруке. То, что он топил свою жизнь в алкоголе, Хелен исправить никак не могла, признавая его право на это. Жизнь Бэлфайра слишком резко и сильно изменилась, чтобы принять тяжесть воспоминаний легко и просто. Кому-кому, но только не Медее осуждать его, когда сама после снятия Заклятья не ослабляла объятия алкоголя. Не тот путь, который стоило бы повторять, и ведьма могла бы найти аргументы, чтобы попытаться доказать, что этот образ жизни всё-таки не выход, но зачем? Она вряд ли имела права даже просто подойти к нему, чтобы узнать, как дела, не то что учить его жизни, словно и впрямь мамаша нашлась. Нет, Хелен на роль мачехи явно не подходила - не тот образ жизни даже без учёта тёмной магии.

Мысленно перескакивая с воспоминания на воспоминание, с темы на тему, ведьма отметила, что до конца рабочего дня осталось чуть меньше часа, и сегодняшний день можно было бы даже назвать успешным для её магазина. Кажется, не всем было всё равно на свой внешний вид, а кто-то наоборот впервые о нём задумался - произвести впечатление на старых знакомых, друзей, родственников некоторым хотелось даже спустя не одну неделю с падения Заклятья. Мысль, что они всё так же заперты в этом городе без возможности вернуться в Зачарованный Лес или выйти в большой мир, заставляла задуматься и об устройстве своей жизни здесь с учётом воспоминаний об истинной личности. Медея лишний раз порадовалась, что с новой внешностью она практически полностью лишена тяжести связей прошлой жизни. Если не брать в расчёт возможные проблемы от тех, кто прибыл из страны Оз - а таковые имелись? Она не выясняла.

Выйдя на улицу с тряпкой и решительным видом разобраться с загрязнением витрин, Хелен негромко фыркнула, осматривая площадь работы. Может, ну её эту секретность? Или, мало ли какого мага она попросила довести до блеска стёкла в магазине? Несерьёзно пожалев, что давно не приглашала уборщицу, Хэл решила убрать хотя бы большую грязь. Только не успела она тряпкой даже коснуться стекла, как на неё обрушилась злобная фраза уже хорошо знакомым голосом, отчего Хелен едва не выронила чёртово орудие уборки! Её мало интересовал снующий туда-сюда народ, и уж последнее о чём она могла подумать, так это о том, что Бэлфайр сам к ней придёт.

- Начало не обнадёживает, - осторожно отозвалась ведьма, резко разворачиваясь на голос. Она первым делом быстрым взглядом осмотрела явно чем-то разозлённого Нила с ног до головы, убеждаясь для себя, что с ним всё в порядке. Хотя бы внешне. Впрочем, таким тоном и фразами явно не помощь просят. И чем больше он говорил, тем больше мрачнела Хелен. Ах, да! Зачем она ещё может понадобиться, как не для обвинений и подозрений? - Слишком большой разброс вариантов, - согласно кивнула ведьма, сильнее сжав в руке многострадальную тряпку. - А не захватил? - сухо усмехнулась она на фразу про кол, привычно внутренне собираясь, как обычно бывало при нападениях. - Напрасно. На тёмных ведьм без оружия не ходят. Ни насмешки, ни иронии, ни непонимания. Лишь совет. Словно для Хелен было привычно - выслушивать потоки обвинения без крупицы истины, объективности и конкретики. Конечно, если что-то произошло, значит, виновата тёмная! Вот только это уже было непривычно, потому что обвинения были от человека, с которым она рисковала жизнью, от сына того, кого любит. И в голове тут же зазвучал разговор с Румпельштильцхеном тем первым утром. Сейчас всё подтверждало слова Медеи - не примет её Бэлфайр. Никогда.

Хэл застыла, с тенью новой в подобной ситуации боли ища в глазах Бэя ответ - он сейчас серьёзно? Впрочем, не была она святая, этого не отнять, возможно и впрямь пришло время ответить. - Пойдём, предъявлять обвинения по всей форме удобнее в помещении, - ведьма кинула предупреждающий взгляд на особо любопытных зевак, что замедляли шаг в предвкушении спектакля, и не мешкая зашла обратно в магазин. - Настроен ты решительно, время займёт много, садись, - Хелен указала на кресла, в которых обычно обсуждала свои заказы, и напряжённо села в одно из них. - Если не трудно, то с конкретикой и живым примером злодеяний, - снова совершенно серьёзно сказала Хелен, силой воли удерживая в себе эмоции. Этого она боялась. Этого опасалась. Нельзя сорваться в ядовитый сарказм или грубость, как сделала бы она с любым другим таким обвиняльщиком. Нельзя отреагировать насмешкой - что бы ни выяснил Бэй, это явно было в жизни Медеи так или иначе. Это должно было когда-то произойти, так почему не сейчас? Едва слышный выдох, мрачный взгляд на Нила. Что ж, начнём?

Отредактировано Helen Foster (23-03-2019 01:17:30)

Всё это не раз было в жизни Медеи. Немного позабытое прошлое легко вернулось воспоминаниями, как в своей деревне юную, ничего непонимающую ведьму, обвиняли в каждой ссоре, в каждой беде, в каждой случайности. Даже позже, когда она осознала кем является, Медея прекрасно знала - ничего подобного она не делала и причастна не была. Проще простого скинуть вину на другого, на силы, что мешают жить, чем признать, что во всём виноват сам. Последующее обучение у Румпельштильцхена не способствовало голословным обвинениям, потому что обвинять попросту было некому или же не в лицо. Правление же в стране Оз и без того прошло под маской притворства добродетели, а обвинения Глинды были вполне себе обоснованы. А сейчас Медея, как и в самую первую встречу с Нилом в лесу, ощущала себя так, будто вернулась в далёкое прошлое. Когда и возразить-то особо нечего.

Она не стала отвечать на то, что когда-нибудь он придёт уже не с обвинениями, а с желанием её убить. Почему же и нет? Горько подумала Хелен. Не сказать, что она безропотно даст вынести ей приговор, но судьбе должно хватить чёрного чувства юмора и извращения, чтобы заключить её погибель в руках того, кто мог бы стать вторым дорогим человеком в её жизни. А ведь тогда, на кухне в особняке Голда, она и впрямь поверила, что всё самое лучшее возможно. Хелен напомнила себе, что за это самое лучшее нужно бороться, а не ждать, что оно само приплывёт в руки. Глупо надеяться, что Бэлфайр за пару же дней проникнется к ней пониманием и принятием. Тёмная ведьма с явно внушительным "послужным" списком не должна быть с его отцом так близко!

Хелен понятия не имела, какое открытие могло привести Нила в такую ярость. Узнал о Заклятье? Решил, что она причастна и помогала Румпельштильцхену с его претворением в жизнь? Это единственное, что хоть как-то укладывалось в тот минимум информации, что выдал ей Бэлфайр. Всё остальное было настолько разрозненно, единоразово и вряд ли могло так уж сильно повлиять на него. Но по принципу комедийного жанра, когда обвиняемый мутными фразами начинает выкладывать все свои грехи, о которых обвиняющий и не знал, она не собиралась. Пусть сформулирует свои претензии, а уж тогда Хэл попытается честно за них ответить. Если имеет к ним хоть какое-то отношение, ведь даже с заклятьем она оказалась не при чём.

Но стоило Нилу отказаться присесть и начать говорить, Хелен начало покидать даже видимое спокойствие. Она нахмурилась, не понимая о чём речь, но глядя на то, насколько сильно это открывшееся злодеяние терзало его, сердце замирало от соучастия и преддверия беды. Этот мальчик спас их жизнь, вернув в Сторибрук из Нью-Йорка, самозабвенно истязая свою нервную систему и организм. Он был сыном того, кого очень любила Медея. Очень давно, чтобы отмахнуться от ощущаемой ею боли в Бэе. Пока эта встреча была лишь третьей за всё время, и отделить его от Румпельштильцхена было очень сложно, и всё же довольно легко было перенести такое же своё волнение за него, как за своего Наставника. Отчётливое выражение отчаяния на лице Нила заставило Хелен в одно мгновение забыть о себе, своих радужных планах на будущее и прочих непривычных для тёмной ведьмы мыслях.

Если бы она только не боялась сделать ещё хуже, высвободив к его ярости ещё и ненависть, презрение и что там у нормальных людей вызывают откровения о злодеяниях тёмных, то Хелен не преминула бы его обнять, успокоить, заверить, что возможно не всё так плохо, как ему доложили. Ещё и это его "прошу". Тёмная ведьма была растеряна, совершенно не зная, как поступить, что лучше сделать, как сказать! Сарказм, ответная агрессия, ярость, нападение - вот, что было проще всего, но этого нельзя было использовать, да и не хотелось. Ведь это Бэлфайр! За его спасением и возвращением она решилась стать слабой без своей магии! Упрямый мальчик, - с тенью непривычной мягкости подумала ведьма. Она так и не поняла, что от неё он хотел, о чём таком остром и болезненном собирался поговорить, ведь ничего плохого ему и кому угодно в его окружении Хелен не делала. Тем более не убивала! Был вариант, что кто-то из её старых жертв был близок Бэю, но от одного только такого предположения внутри всё замерзало. Пусть же его обманули! Пусть любая информация, которая до него дошла не имела к ней никакого отношения! Но всё это было сродни фантастике, чуду, которые не должны так часто появляться в жизни тёмной. Хелен плавно встала с кресла, стараясь не делать резких движений, чтобы Нил не подумал о каком-нибудь нападении с её стороны. Она даже отказалась от идеи магией перевесить табличку на "закрыто" на двери.

- Нил, я не понимаю о чём ты говоришь, но прошу, присядь, - негромко, но взволнованно сказала Хэл, аккуратно положив руки ему на плечи в знак поддержки. Называть его Бэлфайром она опасалась. Ни к чему делать ситуацию ещё хуже. - Что бы ты ни узнал, я не враг тебе. Ты можешь мне рассказать, я отвечу честно, как бы тяжело ни было. Мы должны во всём разобраться. Она, всё так же держа его за плечи, мягко, но настойчиво усадила в кресло. Успокаивающе погладив его по плечу, когда убирала руки, Хелен вернулась к своему креслу. - Я с трудом могу представить свою причастность к смерти кого-то, кто тебе дорог, но, если ты расскажешь что-то ещё, я постараюсь понять и вспомнить. Если она вообще вспомнит имя, ситуацию и время, когда поспособствовала чьей-то смерти.

Как не отнекивайся и не беги, она - тёмная ведьма, и грехов на её душе множество. Не было никакой необходимости строить из себя ангела или жертву обстоятельств. Только от этого легче на сердце, что отбивало ритм тревоги, не становилось. Хелен нервно стучала пальцами по подлокотнику кресла, рассматривая Бэя, и находила всё новые и новые детали в его облике, взгляде, выражению лица, которые не утешали. Или кто-то страшно его обманул, и тогда заплатит за это, но об этом Нилу знать не обязательно, или и впрямь случилось или вскрылось из прошлого что-то ужасное. В любом случае разговор будет не из приятных, и это понимание острым осколком застряло внутри. Понаслаждалась жизнью и хватит! Как этот разговор повлияет на её зарождающиеся отношения с Румпельштильцхеном, Медея и без того не хотела думать. Разобраться бы сначала с одной проблемой.

Отредактировано Helen Foster (24-03-2019 00:38:12)

Медея изначально была настроена на тяжёлый путь взаимопонимания и принятия её Бэем. Как в самую первую их встречу, так и далее она не скрывала, кем является на самом деле. Да, тёмная, да, ведьма, да, убивала, мучила, лгала и целый список типичных прегрешений и страшных действий. Но вся основа жутких злодеяний была лишь потому, что она оказалась вдали от Румпельштильцхена и не могла вернуться. Это её никоим образом не оправдывало и не должно было бы умилить его сына, мол, надо же, как ты любишь моего отца, что пыталась истребить ни в чём неповинный народ ради возвращения к нему. О деяниях в Зачарованном лесу знал Румпельштильцхен, об ужасах в стране Оз лишь его жители, в Сторибруке она не успела сделать что-то ужасное, поэтому Хелен могла бы вполне легко представить себя, если уж не белой и пушистой, то как минимум серенькой и действующей плохо лишь в безвыходных ситуациях.

    Да и разве ей привыкать лгать? Сделать что угодно, лишь бы сын дорогого ей мужчины не был против нахождения её с ним рядом.  Но Хелен этого не хотела. Как и сейчас, любая ложь может в самый неподходящий момент вскрыться и наделать больших проблем. Да и с того момента, когда она стала ученицей Тёмного мага, то перестала скрывать кто она самом деле. Хватило с неё тогда долгих попыток стать и выглядеть нормальной. Сейчас тем более не было в этом никакого смысла, если Медея и впрямь хотела стать намного больше Румпельштильцхену, чем ученица или простая любовница. Страшно признаться от собственной наглости, что она на самом деле мечтала стать частью его семьи. Именно поэтому ведьма собиралась быть с Бэлфайром максимально честной, какую бы мерзость и грязь он ни выкопал о ней.

   - Я никуда не тороплюсь, - мягко заверила его Хелен, не выказывая ни злости, ни насмешки, что в самом начале разговора настрой у него был решительный и словарный запас побогаче, а тут он никак не может высказаться конкретнее. Чем дольше Нил не мог облечь подозрения и обвинения в слова, тем больше волновалась Хэл. Что бы он ни узнал, эта информация его подкосила. Она видела это на его измученном лице, потухшем взгляде, в котором горел иногда разве что огонь злости и ярости. В нём полно было боли и Хелен всеми силами бы желала её унять. Можно было бы помечтать, что он ей всё расскажет, она поймёт, что ему рассказали полную чушь и ложь, и тогда Нилу станет легче. Он улыбнётся, как тогда, когда они смогли пересечь черту Сторибрука. Его плечи распрямятся от свалившейся с них тяжести, и он сможет дышать легче. Хелен сможет выяснить правду вместо лжи и всё будет хорошо. Аидово царство, откуда столько наивности, ведьма?! В любом случае кто-то убил того, кто ему дорог! Услышав про алкоголь, Хэл внимательно посмотрела на Нила, и медленно кивнула.

    - Есть. Виски, - вслух отозвалась она, встав с кресла. - Я прикрою дверь, чтобы нам никто из посетителей не помешал, не будешь против? - спросила Хелен, хотя имела полное право молча закрыть дверь, но не желала, чтобы это выглядело так, будто она его тут заперла и собирается препарировать сразу, как только услышит обвинения. Ему в любом случае нечего было бояться, витрины были большие и даже захоти, - а этого, конечно же, не было, - она ему навредить, без свидетелей не обошлось бы в любом случае. Хелен подошла к двери, в ручную, без помощи магии, защёлкнула дверь и перевернула табличку на "Закрыто". - Сейчас принесу виски, - она вновь ненадолго коснулась его плеча, проходя мимо, и прошла дальше по коридору в ателье, где у неё была небольшая кухня. Ужин на кухне и виски. Набор соблазнительницы мистера Голда. Хелен на мгновение приподняла губы в улыбке, открыв дверь верхнего шкафчика.

    Три бутылки виски. Одна едва начата, две другие целые - оставшиеся запасы ещё со времён её собственного загула. Хелен не знала, как другие справлялись с падением Заклятья, но она-то скорее всего как никто понимала сейчас Бэлфайра. Когда боль и страх хочется заглушить алкоголем и ничего не решать, ни о чём не думать. Так же вспомнив это время, Хэл нахмурилась, признавая, что собеседник в то время из неё был ещё тот. В любом случае этот разговор может и впрямь пройти если не легче, то однозначно откровеннее, если им поможет виски. Как алкоголик в вынужденной завязке, но собирающийся сорваться, Хелен тяжело вздохнула и, зацепив пальцами две белоснежные чашки для кофе в одну руку, а бутылку в другую, вернулась в зал.

   - Извини, нормальных стаканов нет. Кухня маленькая, - чуть улыбнулась Хэл, стараясь немного разрядить атмосферу надвигающейся грозы озвученных обвинений. Она-то понимала, что Нилу сейчас абсолютно всё равно из чего пить - хоть из горла. Она поставила две чашки на стол и уверенным движением разлила виски, наполняя чашки почти до краёв. Заняла своё кресло ведьма уже с чашкой в руках. - Я не знаю, что мучает и терзает тебя, Бэлфайр, но хочу знать. И если в моих силах хоть немного унять твою боль и ярость правдой, любой, я это сделаю, - совершенно серьёзно сказала Медея, и в её глазах читалось, что на этот раз она осознанно назвала его настоящим именем, помогая высвободиться эмоциям, с которыми и обвинениям будет легче соскользнуть с языка. - А если же правда лишь добавит их, то ты всё равно заслужил её. И это меньшее, чем я могу отплатить тебе за спасение. С этими словами Хелен сделала два больших глотка виски, заглушая нотки волнения, что всё равно звучали в голосе, с удовольствием ощущая, как напиток обжигает горло. Она откинулась на кресло, всем своим видом показывая, что не торопит его и готова ждать. Её вечер уже отдан в его руки, и он может делать с ним, что захочет - говорить или молчать.

Последнее, что Хелен ожидала от Нила услышать, так это столь приятную фразу. Она на пару секунд застыла, не донеся чашку с виски до рта, и с удивлением и тенью недоверия в глазах посмотрела на него. Подвох, сарказм, издёвка. Она искала это в его голосе, едва проявившейся улыбке, взгляде, выражении лица, да где угодно, потому что искренней правдой это не могло быть по определению - он пришёл её обвинить в чём-то страшном, какое "повезло"?! И всё же это предательское "нам с отцом" разлило тепло внутри лучше любого алкоголя. Дура наивная и мягкотелая, - мысленно ожесточённо дала себе подзатыльник Хелен, в несколько глотков допивая алкоголь в чашке, - у мальчишки эмоциональный стресс, несёт сам не знает что, а ты уши развесила. Привычная защитная ярость помогла справиться со смущением и взять себя в руки.  Она не должна была пользоваться моментом и играть на его нестабильных эмоциях так, как нужно ей. Могла, умела, подсознательно практически автоматически просчитывала те или иные варианты воздействия, и тут же отбрасывала прочь, не позволяя их даже тени мелькнуть. Он сын её любимого Наставника. Он спас и его, и её на пути из Нью-Йорка в Сторибрук и ничего не заслужил из привычного арсенала тёмной ведьмы, поэтому минимум, что Хелен могла для него сделать - никак не комментировать его необдуманную фразу.

   Она молчала, терпеливо ожидая, когда Нил соберётся с мыслями, подберёт слова и заговорит. В груди нарастало напряжённое волнение, что он вот-вот обвинит её в чём-то страшном, что в раз поставит крест на любой попытке Хэл наладить отношения. Велик был соблазн опровергнуть сразу и любые обвинения - нет, не было. Всё, что угодно, кроме вот этого. Но она обещала. И постарается объяснить причины того или иного поступка. А это вообще реально? Вспомнить не только о ком речь, - разве ей нужно было имя, если оно не было в этом необходимости для достижения цели? - но и причину. Хелен сильно сомневалась, но от слов своих не отказывалась. Только когда Нил заговорил, Хэл показалось, что она забыла даже как дышать. Мать. Убийство. Причастна. Сердце, замершее на слове "мать", забилось с неимоверной силой так, будто в любую секунду готово было выскочить из груди в возмущении и опровержении - нет, никак того быть не может.

   - Что? - хрипло переспросила Хелен, едва не выпустив из руки чашку с новой порцией виски. Хорошо, что не пила в этот момент, а то захлебнулась бы точно! Мысли лихорадочно заметались в голове, пытаясь найти хотя бы тень правильного пути к тому, о чём говорил Нил. Как? Как она могла быть причастна к смерти его матери? Кем та должна быть, чтобы Медея, будучи как минимум молодой ведьмой, поспособствовала её смерти? Логическая цепочка нещадно ускользала, ей не хотелось даже думать в этом направлении, просто всё отрицать. Нет! Не знала она никаких крокодилов или кто там ещё был убийцей матери Бэя и... жены Румпельштильцхена. На этой мысли всё застыло и в один миг разбилось от слов, что за Крокодилом скрывался его отец, её Наставник, и он убил его мать, свою жену, а Медея должна быть к этому причастна. Хелен молча залпом выпила виски, не обратив никакого внимания на опалившее горло, швырнула на стол пустую чашку так, что она едва не свалилась на пол слева от Нила, и резко встала с кресла.

   - Быть того не может! Бред! - воскликнула Хэл, заходив перед Нилом туда-сюда. - Кто тебе сказал это? Кто наговорил тебе очередную сплетню про Тёмного мага? Бэй, этот чёртов город полон недоумков, которые готовы выдумывать и приписывать твоему отцу всё, что происходило с самого сотворения мира просто потому, что он Тёмный! - она не могла остановиться, прекратить двигаться, сжимая кулаки с такой силой, что хрустнули пальцы. Карие глаза сверкали огненной яростью, но она была направлена не на Нила, а на того, кто сказал ему это, кто посмел отравить и без того очень сложные отношения отца и сына, если и правдой, то поданной без объяснений и понятий. Хотя, как можно объяснить сыну по какой причине отец убил его мать? Хелен даже забыла, что Нил обвинял её в причастности, настолько ей была важна информация, что это сделал Румпельштильцхен. Или это страшная клевета, и тогда тот, кто её распространил сожрёт собственное сердце и подавится, убеждаясь, что Хелен и впрямь тёмная, или же это правда и бедному мальчику нужны ответы. Которых у Хелен нет. Десятки, сотни вариантов, как, когда и что могло случиться, но одно она знала точно - должна быть причина. Ведьма ненадолго остановилась, без труда мысленно возвращаясь в тот день, когда сожгла своего мужа. Её буквально ударила тяжесть сознания, что если бы она смогла спасти своего ребёнка после, то мог наступить точно такой же момент, когда сын или дочь обвинили бы её в убийстве их отца. Ужаснее ситуации и захочешь, да не придумаешь!

В её голове царил форменный хаос. Перед ней ожил кошмар, который она не ждала, который её не посещал, но был странно знакомым, словно открыли крышку старого пыльного сундука с прошлым. Всё в этой ситуации сплелось причудливым. уродским узлом из нескольких нитей, из которых соткана была жизнь Медеи. Здесь и несостоявшееся будущее её ребёнка, и опасения её матери, что пришла ведьма разве что убить, и смерть своего некогда мужа вместе с любовницей. Подумать мерзко, что Медею пытались выставить той самой любовницей, которая обладая магией, решила избавиться от жены, да ещё и руками любимого мужчины. Нет, она не избавилась сама от соперницы, а "вдохновила" на это Румпельштильцхена! Ведьма сейчас отчётливо понимала, что не имеет к этому никакого отношения. Тёмный уже был один, когда она набилась к нему в ученицы. Ни о жене, ни о сыне Медея и знать не знала, чтобы даже как-то поспособствовать! Даже если допустить мысль, что своим появлением она могла сподвигнуть Румпельштильцхена на такой шаг, то и это было полной чушью - не было у них ничего в Зачарованном Лесу! Не считая того, что мать Бэлфайра должна быть к тому времени уже мертва.

Мысли вспыхивали в голове алой яростью, требуя найти виноватого, обрушиться на него доказательствами, что все подозрения насчёт тёмных - истинная правда и даже хуже, намного хуже. Когда тебя незаслуженно обвиняют в чём-то ужасном, хочется соответствовать, чтобы злые. колкие слова ранили не просто так, ни за что. К счастью, Хелен не успела ничего сделать, не позволила злости и ярости высвободиться, разрушая что-нибудь вокруг, как столь же сильные эмоции Бэлфайра для неё проявились словно безудержным светом. Она застыла от неожиданности, будто забыла с каким неистовством обратился к ней Нил в самом начале. В нём было полно болезненной ярости, что разрушала его не один час, и теперь освобожденная алкоголем, не встретив особых препятствий, она срывалась с губ Нила ядовитым потоком. Хелен молчала. Могла бы возразить, кинуться перебивать, доказывать, даже применить силу. Как сделала бы с любым. Заткнула, заставила пожалеть о каждом таком слове, намёке в адрес Румпельштильцхена. Не разбираясь, не пытаясь доказывать, что он спас не одну сотню жизней, когда закончил войну с ограми, как минимум, что многим эти сделки были нужны, и они с радостью платили, даже не зная об истинной ценности оплаты. Просто заставить замолчать! Подавиться словом, воздухом, чтобы задохнуться! Всё это скручивалось внутри ведьмы привычным, знакомым жгутом тёмной, безжалостной злобы, отчего в первую секунду, услышав "он и впрямь чудовище", Хелен недобро сощурилась, перед этим даже не обратив внимание на почившую чашку. Перед её взором оставалось всё меньше того, кто их спас, того, кто был дорогим человеком для его Наставника. Ум и сердце Хелен понимали, что она даже не попытается и не хочет причинить боль Бэлфайру. Это невозможно! Ей просто необходимо было справиться с инстинктами нападения в защите. Тёмный никогда не нуждался в защите, тем более от безжалостной молвы, но его ученица всегда реагировала на это по-другому.

Хелен вздрогнула от резкого удара по столу. Выдох. Тяжёлый, проясняющий сознание от тумана перед глазами. Не выработала она ещё привычки ставить заботу о ком-то, кроме Наставника и себя, выше импульсивного желания наказания. Разве в этом Нил не прав? Они многим испортили и прекратили жизнь, их магия питается ненавистью, злостью, яростью, всем тем негативом, которого в них полно. Ведьма с силой обхватила себя за плечи, и так же молча слушала и о себе. Мальчишка не подбирал слов, всё больше и больше звучали схожие с настоящими оскорбления, от которых бесконтрольно нарастала волна обжигающего возмущения. Последние слова про любовников-отморозков были, как пощёчина, ставшая апогеем её терпения. Не подумав использовать магию, на которую рядом с Бэем словно был внутренний запрет, она в несколько шагов преодолела разделяющее их расстояние и со всего размаху залепила ему настоящую пощёчину, а не словесную.

- Я достаточно тебя выслушала! - дрожащим не то от сдерживаемой ярости, не то от сдерживаемых слёз, голосом, сказала ведьма, тут же отойдя от Бэлфайра на шаг. Она схватила бутылку виски, едва не расплескав алкоголь, и сделала большой глоток. В чехарде мыслей, Хелен раз за разом напоминала себе, что нельзя принимать эти слова близко, что у него травма - узнать такое, что она не имеет никакого права осуждать его за порыв боли и алкоголя. - Ты прав, - нервная, гротескная улыбка появилась на её губах, когда она силой заставила себя сесть обратно в кресло, наполнив виски только его оставшуюся в живых чашку. Пить из горла, как заправской пьянице, теперь ей! - Прав, конечно, прав и во всём. Мы - тёмные, мы не способны ни на какие человеческие чувства. Мы не умеем любить, не умеем заботиться. У нас цель - сгубить, как можно больше народа. Чем хуже всем вокруг, тем лучше нам, - в карих глазах появился лихорадочный огонь той потаённой боли, которой она оправдывала своё нежелание быть счастливой и даже помыслить, чтобы сделать таковым Румпельштильцхена. Да и до сих пор она сомневалась, что может. Изломанная душа Медеи срослась неправильно, уродливо, её чувства могут быть лишь одержимостью, а не настоящей любовью, разве нет? Даже сейчас, вдруг могла бы сделать что-то плохое сыну того. кого любит, хотя была уверена, что не сможет? И пусть в глубине души знала, что ничего бы не случилось, мутный осадок опасений и взращенной с побега из Тёмного Замка ненависти к себе поднялись после ранящих слов Нила.

- С самого первого нашего знакомства, я не скрывала, что я тёмная. Я ни чем не отличаюсь от того, с чем ассоциируются у тебя такие ведьмы. Зло в моей крови, но не с рождения, а впитанное с годами! Я мучила и убивала, не сомневайся, но лишнего на себя не возьму! - она не следила за голосом, в быстроте которого чувствовались острые осколки, которые с каждым словом ранили её не хуже его обвинений. - Я не имею никакого отношения к смерти твоей матери. Я стала ученицей твоего отца лишь шестьдесят лет назад. Он был одинок, - Хелен сделала ещё один глоток из бутылки и отставила её на стол, закрыв глаза рукой. Прошлое вновь встало на пути у её будущего, безжалостно разбивая его на части. Не собрать. Не склеить. Как она могла подумать, что всё возможно? Как посмела обмануться и втянуть в этот обман Румпельштильцхена? Ему нужно быть с сыном, объясниться, наладить отношения, искупить вину, а тут она со своими чувствами! Как многое хотелось бы рассказать Бэлфайру и как о многом хотелось молчать. - Он не чудовище... - тихо и обречённо, зная, что не поверит, - ради тебя он изменился.

Говорить с собой в подобном тоне, да ещё и такое о Румпельштильцхене, Медея не позволяла никому. После падения Заклятья у ведьмы осталась часть хладнокровия и спокойствия мисс Фостер, чтобы в случае подобного разговора с кем-то другим, можно было подумать пару лишних минут. Совершенно спокойно и лишь о том, какие именно внутренности оратор увидит в первую очередь, или какой из частей тела, любой абсолютно ненужной - хоть головы - не досчитается, или же чья боль будет болеть сильнее своей. Много вариантов, когда хвалёное хладнокровие местной швеи сыграло бы на руку эмоциональной тёмной ведьме. Нет. Она не святая и не ангел. Совершенно. Тот факт, что Хелен никому должным образом не перешла дорогу с самого момента возвращения магии говорило лишь о том, что просто не успела, да и приоритеты были другие, а не свидетельствовало, что она вдруг стала белой и пушистой. Ей теперь было кого терять, ради кого сдержаться, ради мыслей о ком наплевать на несуществующие мелочи, которые правительницу Изумрудного города в момент бы вывели из себя. В сотый, тысячный, миллионный раз Медея убеждалась, что именно Румпельштильцхен был тем, ради кого ей хотелось быть лучше, для кого она старалась быть лучше - мягче, терпеливее и безразличнее ко всему, что не касалось их. Даже сейчас, не присутствуя рядом физически, Наставник смог удержать её ярость внутри и не позволить высвободиться, чтобы потом бесконечно об этом не жалеть.

Не удивительно, что в первую очередь Бэлфайр для Хелен был сыном Румпельштильцхена, а потом уже стойким, сообразительным, храбрым молодым человеком, который спас их всех. Слишком мало встреч и разговоров было между Бэем и Медеей, чтобы отделить его от тени отца. Она совершенно не знала того, кто пришёл обвинить её в чём-то ужасном. Но к чему эти игры? Тёмную ведьму обвинили в убийстве или сопричастности. Что в этом нового, удивительного и противоестественного, кошмарного? Ничего. Всё верно. Всё правильно. Всё по адресу. Не будь это настолько личным, Медея могла бы хмуро выпроводить нахала, прояви она каплю забытого понимания в отношении "дитя-мать", или рассмеяться в лицо, сообщив, что знать не знает и помнить не помнит кого-то столь незначительного - одно лицо среди множества, - или даже издевательски спросить, чем же была эта мамаша такой особенной, что ведьма вообще должна её помнить? Множество вариантов сценария, который проигрывался бы сейчас, если бы на месте Бэлфайра был кто-то другой. Любой человек, не имеющий к её Наставнику столь близкого отношения. Да, тёмная ведьма эгоистична, для неё важны лишь те, кто важен ей и никто более. Именно поэтому так больно, словно Хелен обычная кисейная барышня, которой предъявили необоснованное обвинение. Она не должна была и не хотела защищаться так, как умеет - нападая в ответ, и ей приходилось ощущать то, как сердце заходится от нехватки воздуха, который словно раскалился от слов Нила.

Глоток виски за глотком, незаконченное возражение её обвинителя, и яростная волна возмутительного негодования стихало, оставляя в груди ощущение запорошенной пеплом души и тлеющих огоньков неясного тёмного злорадства - ведьма, у которой не только руки в крови, а хоть вся окунайся, романтично и наивно поверила в сахарное создание семьи! Где её разум был в то время, когда ей казалось, что всё возможно преодолеть, переломить незавидную судьбу злодеев, которым без оплаты их злодеяний уготовано тёпленькое местечко? Но она опять о себе, да о себе, о разрушенном будущем всего лишь от слов - слишком впечатлительно для той, что когда-то звалась ученицей Тёмного мага, но достаточно для той, что его предала и долгое время была его лишена. А стоило бы взрослой женщине подумать о мальчике, которому жизнь нанесла такой удар, что не каждый выдержал бы. Хелен тихо скрипнула зубами и мысленно выматерилась, услышав последующие слова Нила. Дура, распустила нюни! Ну не привыкла она ещё думать о ком-то, кроме себя и Наставника. Заботиться о ком-то ещё, переживать о самочувствии физическом и моральном. Разумом Хелен понимала, что ничем не сможет помочь Бэлфайру. Эта рана глубоко личная. Её пережить нужно самому, а правдивой информации по смерти его матери у Хэл не было. Не только это Наставник от неё скрывал, поэтому даже тут облегчить ношу мальчика она не может. Оправдывать Румпельштильцхена перед собой нужды никакой не было. Она не отвернулась бы от него, убей он даже кроткую и ласковую жену, в чём Медея сильно сомневалась и подозревала, что достаточно знает Наставника, чтобы быть уверенной - была причина.

- Пришёл не зря, а извинения приняты, - серьёзно ответила Хэл, взяв себя руки и не собираясь играть в вежливость в стиле "не за что извиняться" и прочее. - Ты тоже меня прости за слишком резкую реакцию, - чуть сконфуженно добавила она, вспомнив о том, как остановила поток слов Бэя. Совершенно не так, как стоило бы ожидать от тёмной ведьмы, но всё же она подняла на него руку. В чисто женской манере. Не хватало ещё истеричкой показаться, хотя это явно не то, о чём стоило переживать. - Послушай меня, - Хэл с тяжёлым вздохом поставила на стол бутылку, в которой виски плескалось буквально на дне, - что бы я ни сказала, я не смогу ни пролить свет на то, что случилось на самом деле - просто не знаю, а придумывать не буду, - ни облегчить тебе боль от столь ужасного открытия. Как бы мне ни хотелось помочь, я бесполезна. В её голосе проскользнула нескрываемая горечь этого осознания. Нет ничего хуже для Медеи, чем беспомощность. - Но я прошу тебя остаться со мной, - ведьма попыталась поймать его взгляд, чтобы он увидел - она не злится на него за то, что его слова прозвучали и словно содрали с неё кожу. Нет, Хелен просто хотела бы побыть рядом, быть соучастной его беде не так, как он предполагал, а в качестве поддержки.

    - Если тебе станет хоть немного легче, я готова выслушать всё, что в тебе накипело, чтобы освободить тебя хотя бы от пустой, разъедающей ярости. Если хоть в этом могу быть полезна, то почему бы и нет? - Хэл улыбнулась уголками губ, легко поведя кистью и на столе появилась из кухни вторая бутылка виски заместо пустой и новая целая чашка. - Хуже уже не будет, - она не стала извиняться или чувствовать неловкость от использования магии. Идти вновь на кухню за всем этим ей не хватило бы сил, да и дать повод Бэю уйти, оставив одного? Нет, она - ведьма, он об этом знает, значит, иногда можно. Она разлила виски по чашкам едва заметно дрогнувшей от переизбытка эмоций рукой. Над своей чашкой чуть задержала бутылку, словно на что-то решаясь, и долила по самые края. - Я не буду пытаться оправдать твоего отца в твоих глазах, это ни к чему не приведёт, но, если хочешь, могу... рассказать историю из своей жизни, которая лишь докажет твои обвинения в мою сторону, как тёмной ведьмы, но поможет понять одну незатейливую мелочь -  у каждого поступка есть причина. Не всегда достойная для деяния или оправдывающая его - это совершенно другой вопрос, но она всегда есть, - с некоторым трудом сказала Хэл, затем молча, в пару глотков, опустошив чашку с виски. Лишь после этого подняла на Бэлфайра открытый взгляд - лгать или что-то скрывать она не намерена. - Ты всегда волен уйти, если моя компания тебе станет противна, - закончила она, даже не дрогнув голосом. Почти.

Хелен была совершенно не уверена в том, что стоит сделать, а чего делать и говорить определённо не нужно. Эта ситуация перестала быть типичной, как только поток обвинений сошёл на нет, оставляя оголённую неловкость. Два по сути посторонних друг другу человека говорят о слишком личном, чтобы не испытывать смущение и непривычность происходящего. Алкоголь помогал говорить больше, но и реагировать сильнее, делая границы дозволенного шире, грозя едва ли напомнить об этом утром, после пробуждения. Но нет. Они ещё мало выпили, чтобы потом забыть. Для Хелен, которая почти две недели была в запое, а по-другому не скажешь никак, прибегать к алкоголю было и без того рискованно, но другого выхода она не видела. В этом сейчас Бэй был на неё похож и Хелен его понимала, чтобы не хмуриться недовольно и не смотреть осуждающе.

Когда-то Медея думала, что навсегда сожгла своё прошлое в той пещере вместе с призраком. Оно никогда не вернётся, юная ведьма и не вспомнит больше, не вернётся ни единой мыслью к той боли, что убивала и переделывала её душу. Как же она ошибалась. Приходилось помнить о нём всегда, чтобы не повторять ошибки, чтобы знать ради чего Медея ушла с того обрыва, а не бросилась вниз после отказа Румпельштильцхена. Но прошло так много лет. Обучение, Оз, Сторибрук. После этого точно не за чем к нему возвращаться, к глупости и юности. Так стоит ли это делать сейчас? Говорить о том, что знал всего один человек и больше никто. Только Румпельштильцхен. Никому больше Медея и не подумала бы рассказать, а тут поди-ка, всерьёз собирается! Разве эта история сможет помочь? Чего Хэл ждала от Нила, когда он её услышит? Понимания? Сочувствия? Прощения..? Какая несусветная чушь. Вопреки вероятному ожиданию Нила на быстрый переход к рассказу, Хелен молчала, допивая уже вторую кружку виски из второй бутылки, не забыв подлить и Нилу, после его просьбы не расписывать в красках подробности злодеяний. Хэл сдержалась. Не спросила, и впрямь ли он думает, что она хотела бы и могла бы рассказывать ему подробно, как хрустят человеческие кости, как люди воют от невообразимой боли, как пахнет горящая плоть? Нет. Ни за что.

- Без подробностей, - кивнула она, чтобы хоть что-то сказать для начала. Хелен несвойственны откровенность, благородные мотивы и порывы рассказать всем и каждому, как ей было плохо, чтобы люди поняли, как она стала монстром. Да, Бэй, конечно, монстром. Если где-то в глубине души она и хотела бы понимания и принятия, так только его и его отца. Никого более. Только где гарантии, что правда не будет воспринята совсем по-другому? Хелен рисковала, рассказывая даже малейшие детали из своего прошлого. Любая фраза могла разрушить то, что ещё даже не построено, и расскажи она это спустя год-два знакомства, многое может быть воспринято по-другому. Да только ждать не было сил. Гадать, есть ли у неё хоть мизерный шанс на принятие нахождения её рядом или нет, она не хотела. Тем более после совместного утра с Голдом. - Я сейчас не знаю, что делаю, - честно призналась она, решив, что откровенность - единственное, в чём она сейчас уверена. - Я никогда не была открытым человеком и чтобы раскопать моё прошлое, надо очень-очень сильно постараться. Я жила по другим правилам, но искренность и правда существовали у меня только рядом с твоим отцом. Сейчас всё по-другому, - она посмотрела серьёзно в глаза Бэлфайра. Можно было бы истории по душам оставить на более высокую степень опьянения, чтобы он не запомнил и половины,а ей было легче рассказывать, но Хелен не желала, чтобы в последствии у Бэя была причина обвинить её, что виной её искренности лишь алкоголь. Нет. Это принятое решение.

- Я хочу, чтобы они жили и с тобой, - она чуть поморщилась, - пафосно звучит, но сути это не меняет. Хелен хотела залпом выпить вновь до краёв налитую кружку с виски, но вместо этого лишь сделала глоток и решительно отставила кружку. - Я ничего о тебе не знала, но сейчас не хочу гадать, как ты ко мне будешь относиться - стоит ли мне всё скрывать, чтобы ты хотя бы мог на меня смотреть, или же рассказать и надеяться на чудо, которого в жизни тёмных не так чтобы и много. Я хочу сказать то, что есть, и предоставить тебе самому решать, что со всем этим делать. Пожалуй, неправильно грузить тебя другими ужасами, когда ты только что пережил один из самых страшных, но в том я помочь не могу, а разрешить хоть какую-то маленькую проблему - могу, - она чуть улыбнулась, уже не стараясь поймать взгляд Бэя, - а потом мы с тобой напьёмся, - с лёгким оттенком больного веселья закончила Хэл, чтобы стать серьёзной и начать то, к чему вела.

- Кое-что ты уже знаешь, я начинала рассказывать, продолжу. Когда слухи для меня перестали быть чушью, а я узнала, что родители скрывали, что я унаследовала от своей бабки силу, я не превратилась в одночасье в тёмную ведьму. Я была запуганной девчонкой, которая не хотела ничего этого, лишь быть нормальной. В меня вдалбливали, что я должна стать примерной женой, умелой швеёй и всё, а сами тряслись от страха, обещая в любой момент сжечь, виня меня в любой проблеме и мелочи, что происходили в деревне. Я сдерживала силу, а потом влюбилась в заезжего стражника, которому с огромным удовольствием и облегчением мать спихнула меня. И наверное, я была счастлива, - Хелен криво усмехнулась, блуждая взглядом по столу, кружкам и бутылке с виски, словно боялась, что стоит посмотреть снова на Бэя, и решимости дорассказать не останется. - Полтора года иллюзорной борьбы за это счастье. Я ненавидела магию, боялась её, не хотела её. Я впервые сама хотела стать той, какой хотели меня видеть другие. Жила в доме мужа в другой деревне, следила за бытом и уютом, шила одежду под заказ, жутко огорчалась, когда не удавалось сдержаться и могла магией опрокинуть кастрюлю или порвать скатерть., скрывала это от мужа, совершенно не замечая его экспериментов над собой и своей силой. Он испытывал меня, тренировал сражаться, наблюдая за моими возможностями, брал с собой в походы, когда требовалось что-то найти или ещё как-то использовать мою силу так, что я даже не замечала. Я была наивная, влюблённая дура, - жёстко припечатала Хэл, хмыкнув, и тут же мельком посмотрела на Бэлфайра: - Прости, эмоции тут лишние, нужна суть, - она вздохнула и продолжила.

- Примерно через полтора года со свадьбы, я понесла девушке сшитое заказное платье на ближайший праздник. Муж в недельном походе, я в делах, но решила в этот раз прогуляться, а не ждать, когда она заберёт платье сама. Каково же было моё удивление застать своего супруга в кровати с этой девчонкой? - Хелен удержалась от привычной скучающей ненависти в голосе, как хруст ломающейся пересохшей бумаги, отзываясь напускным, но всё же звучащим безразличием. - Всё произошло быстро. Я спросила за что он так со мной, получила исчерпывающий, унизительный ответ о том, как он никогда меня не любил, а держал рядом, как удачный талисман, планировал развивать мою магию и использовать. Это без подробностей. Было много чего сказано, половину и не вспомню, потому что она утонула в приливе боли и ярости, - Бэй просил без подробностей, поэтому она и не стала уточнять, что рассказал муж правду не после первой просьбы, а уже после сломанной ноги, да и какая разница? - Столько времени сдерживаемая сила, как что-то постыдное и уродливое, подкреплённая таким шквалом эмоций, вырвалась из меня огнём. Да, я сожгла их обоих, дом, и сбежала из деревни в лес сразу, в чём была, - после этого Хелен замолчала ненадолго, залпом допив виски в кружке, наливая в обе кружки новые порции. - Я любила его, ради него выворачивала себя наизнанку, чтобы быть лучшей, достойной, отблагодарить, что он рядом. Только всё это было ложью, и узнав всё в один миг я не смогла контролировать себя. Если бы не твой отец, меня не было бы в живых ещё шестьдесят лет назад, - закончила она, упуская свои скитания, очередные попытки быть нормальной, потерю ребёнка и много чего ещё. Если захочет Бэй, то спросит, если же нет, то и рассказывать нет никакого смысла. - Это слабое оправдание для убийства в понимании нормальных людей, ведь можно было просто уйти, но я оказалась слаба и боль меня разрушила. А для кого-то была бы мелочью, кто-то бы справился. У каждого свой порог, после которого нет возврата, - тихо произнесла Хэл, решив не повторять, что это лишь пересказ прошлого, а не оправдательный акт. - Я не святая, Бэй, как и твой отец. Нет оправдания того, что мы делали, тем более оправдания для тебя, но причина обязательно есть.