Безвыходных ситуаций не бывает. Лазарь усмехнулся, продолжая прохаживаться от стены до стены. В целом он выглядел диковато: небритый, взъерошенный, с неприятным серым блеском этих самых глаз. Шаг его был столь стремителен, словно он каждый раз собирался войти в стену и каждый раз раздумывал. В комнате даже при закрытых окнах не утихало движение воздуха.

— Именно так. Именно что угодно, что придет ему в голову, — мрачно подтвердил Лазарь, ускоряя шаг. Недавний его рассказ о вчерашнем не отличался подробностями. Единственное, что он мог сказать, не приплетая очередные галлюцинации: кто-то сдал его директору, и тот пришел заключать сделку. Оставалось только гадать, каким чудом Лазарь сумел запомнить ее условия. — А вдобавок я пообещал бросить, причем по собственной инициативе. Идиот!

Под действием наркотиков перечисленное казалось таким легким, словно он был как минимум джинном и мог как минимум половину от всего — сейчас ему оставалось только хвататься за голову. Буквально. Если с "инициативой" всё было понятно с самого начала, — невозможно просто взять и бросить, — то долг был более чем туманен. Директор просто-напросто ничего не потребовал, ни денег, ни какой-либо определенной услуги, ничего. Когда время придет, он скажет, что ему нужно. Более мерзкой формулировки не придумаешь.

Просить Даниэля о помощи Лазарь не собирался до того самого момента, когда услышал его голос в телефоне, но потом просто не смог не вытянуть его сюда, чувствуя в том какую-то глубоко внутреннюю потребность. Может, лишь потребность в свободных ушах. Спокойная жизнь Лазаря была замком из песка и, когда этот замок начал рассыпаться, он должен был поговорить об этом. Теперь же он замер в шаге от очередной стены, едва Даниэль заговорил вновь, и обернулся рывком. Сегодня Лазарь раздражался от каждой мелочи, однако не в этот раз. Наоборот, он подозрительно затих.

— С большинством наши пути слишком разошлись, — с неохотой заговорил он. Лазарь прекрасно знал и помнил, к кому мог бы обратиться со своей проблемой, быть может, в любое время дня и ночи, более того, это было бы лучшим решением. Однако вместо того, чтобы, не теряя понапрасну времени, бежать к власть имущим и хорошо знакомым, Лазарь вел этот разговор. Он никак не мог объяснить себе, почему, но интуитивно чувствовал, что так и должно быть. — Боюсь, ты в моих записях не разберешься.

Угадать в надписи "Сэмми" судью всея Сторибрука было дано немногим. Точнее, двоим: ему самому и, собственно, судье. Лазарь не был любителем столь панибратских сокращений, тем более, что он был сильно младше друга, но на Сэмми система дала сбой.

— Гриндстоун, судья. Хороший парень, но последний, к кому я пойду за помощью. Потому что... — это была еще одна необъяснимая вещь. Интуиция, в последнее время оживающая слишком часто и заметно, уже не просто шептала,но шипела в ухо, что к судье путь заказан. И чем сильнее менялся Сэм, — а он менялся, даже если посторонние люди этого не замечали, — тем громче говорил голос подсознательного. Лазарь понимал, насколько жалко в свете последних событий выглядит эта причина, но ничего не мог с собой поделать. — Есть в нем что-то... Такое. Я не должен быть ему должен.

В судье не было совершенно ничего отталкивающего. Более того, если бы он был сволочью в предпоследней стадии, Лазарь об этом и не заикнулся бы: давняя дружба, как известно, сглаживает всё или почти всё, да и сам он образцом для подражания не был. Соответственно, сказать, откуда взялось прочное нежелание просить помощи у Сэма, не представлялось возможным — нечего.

— Не могу объяснить, — выдавил Лазарь, стараясь, чтобы беспомощность, которую он ощущал все явственнее, не просочилась в голос. Ему хотелось не просто отвернуться от стены в очередной раз, но ударить по ней обоими кулаками, будто это поможет — сдержался. Он привык управлять своей судьбой самостоятельно, но теперь она зависела от других, и это, быть может, было тяжелее всего прочего. Лазарь старался не думать, как пройдет лечение, сколько лет, — лет! — оно займет, выдержит ли он. До этого еще далеко, если такие времена настанут.

— Может, — не слишком уверенно ответил Лазарь, наконец-то остановившись прямо перед другом. Как судья отреагирует на заявление вроде "Привет, Сэмми, я не говорил, но я наркоман, а теперь мне угрожает босс. В общем, мне нужна помощь, а вот это мой поручитель — журналист"? Вероятно, его придется отпаивать, или успокаивать, через виски. Или не только его. С другой стороны, это же Сэмми, отказываться от друзей, даже не слишком удобных, не в его правилах. — Вернее, можно рискнуть.

Он все еще не хотел. Интуиция все еще шипела где-то в его мозгу, а тревога все еще сверлила его сердце. Однако Лазарь думал о Ким и понимал, что выбора нет и не было. Поэтому скорбная процессия, включающая его и Даниэля, в конце концов оказалась в пути. Из-за вида, с которым Лазарь звонил другу, рассказывая, пока без подробностей, о том, что крупно влип, настаивая на как можно более срочной встрече, можно было решить, что эта процессия — похоронная. Стоя у насквозь знакомого кабинета, Лазарь осознал, что теперь у него нет не только выбора или обратного пути, но и малейшей отсрочки. Обострило ситуацию присутствие Даниэля, пусть даже о нем Лазарь уже упомянул. Впрочем, то же присутствие позволило ему опустить стадию панических колебаний в последнюю минуту, равно как и привело их сюда.

— Недобрый денек, — хмуро поздоровался Лазарь, не став дожидаться отклика на стук в дверь: он знал, что никого другого здесь нет, и этого было достаточно.