Темный дух никогда не считал Хэллоуин вместе с его обитателями чем-то полезным. Он позволял местным жителям шастать по иным мирам и пользоваться страхом чуть ли не как им вздумается, в том числе быть страшными, а не нелепыми, как должно, однако никогда не требовал ничего взамен. И уж, конечно, не посвящал и не впутывал их в свои дела, поскольку не доверил бы им и самую мелочь. Никакой любовью к хэллоуиновцам, как и к их празднику, он не страдал, лишь исполнял ту же роль, что человек, из любопытства отводящий водный поток, чтобы тот не смыл муравейник, а потом наблюдающий за результатом. Конечно же, Кромешник никак не ожидал, что местная мелочь одним непримечательным днем притащит прямо к нему не абы кого, но целого и частично невредимого Северянина.

Неужели он вел себя достаточно хорошо, чтобы получить подарок от Санты?

Повелитель Кошмаров не удивился: амбре, которое распространял доблестный защитник невинных и обездоленных, могло бы уничтожить все живое в радиусе пяти метров, если бы живое здесь было. В таком состоянии его бы скрутили и люди. Вместо удивления темного духа обуяло сдержанное, но беспредельно злорадное торжество — Северянин, негласный второй лидер шайки! В его власти! В последнее время господин Случай расщедрился на подобные подарки. Если бы Кромешник имел киношные привычки вроде потирания рук или злодейского смеха, он бы занялся как раз этим. Но к образам из кино он имел весьма и весьма опосредованное отношение, а потому лишь принял облик, привычный Хранителям, и более бодро, чем обычно, обошел нежданную добычу кругом. Спокойно, с осознанием полной безнаказанности выбирал, какую часть тела изувечить в первую очередь. Убравшиеся монстры покорно прихватили с собой одежду и вещи пленника. Ни то, ни другое ему еще долго не понадобится. Вероятно, никогда.

Тьма плавно отсекла хэллоуиновское подобие обиталища от прочего, такого неважного сейчас, мира. Ни снаружи крика услышать, ни изнутри помощи дозваться — они же не хотят, чтобы кто-то помешал встрече старых приятелей? Тьма так аккуратно, что это можно было спутать с нежностью, оплела все существо горе-Хранителя, позволяя двигаться лишь очень тяжело и замедленно. Как в кошмаре. Убийственный мрак, убийственная тишина, полная неизвестность и беспомощность — прекрасный коктейль. Для полноты эффекта Ника осталось только добудиться, и у Повелителя Кошмаров как раз был подходящий антуражу способ. С ухмылкой он ухватил обе ладони столь хрупкого человеческого тела и обыденно-умело согнул их в неправильном направлении; достаточно медленно, чтобы вся гамма ощущений могла пробиться сквозь опьянение и беспамятство, достаточно быстро, чтобы ни в коем случае не дать осознать, что чрезмерное давление вот-вот сменится треском и болью. Переломы не новость для воина, но вместо рукопожатия сгодятся.

— Доброе утро, Ник. Я вижу, ты так по мне скучал, что решил заглянуть в гости? — едва-едва не промурлыкал темный дух, едва снова воцарилась тишина.

Боль и бессильное бешенство Северянина привели темного духа в неописуемый восторг. Боль и бессильное бешенство отлично были знакомы ему, и, видя их, слыша их, ощущая их во враге, он чувствовал, что его мытарства пусть на какую-то ничтожную каплю, но отмщены. Он чувствовал, как метафорический яд, вытекая из него вместе со злорадством, травит другого, и в этом проглядывало даже некоторое очарование. Симфония множащейся ненависти — ему хотелось петь ее сумасшедшим смехом под аккомпанемент животного рыка. Темный дух молчал, и восторг сумасшествия просвечивал — новый каламбур! — лишь сквозь его глаза.

— Может быть, — вкрадчиво согласился Кромешник, и не думая отстаивать свою честь, благо та по определению отсутствовала, а по слухам — скрылась под тоннами падали и грязи. Вестись на примитивные провокации плененного Хранителя он не собирался и предложение предоставить ему свободу, конечно же, проигнорировал. — У вас, людишек, совершенно сбиты понятия о важности, — говорил и говорил дух, не скрывая приподнятого настроения, но не скрывая и кровожадных нот в своем весельи.

— Во-первых, — темный дух загнул палец. Палец Северянина. Совсем не в естественную сторону, снова до мерзкого хруста. — Сейчас совершенно не важно, что там с моей шкурой. Куда важнее твоя, мой смелый друг.

— Во-вторых, — еще один палец, — даже если я отпущу тебя, что ты сделаешь? Бедный маленький человек, один в темноте, окруженный тварями... Какой заезженный сюжет. И кончается по-хорошему только в сказках.

— В-третьих, — снова отвратительный хруст, — я просто не хочу и плевать я хотел, насколько это честно. Помнишь, с кем имеешь дело, Хранитель? — докончил Повелитель Кошмаров издевательски-ангельским тоном. На этом он посчитал, что простейшее Ник усвоил, и оставил в покое его пальцы. Только для того, чтобы когтем подцепить за подбородок и заставить смотреть в глаза.

— Сначала я по миллиметру изничтожу твое тело. Обращу в ничто душу. Медленно. Не останется ни-че-го, — шипением оповестил Повелитель Кошмаров, ухмыляясь рядами клыков. Он не пытался напугать, вовсе нет. Он всего лишь выражал радость так, как умеют лишь темные твари. — Затем, Ник, я примусь за твоих друзей, и ты уже ничем не сможешь мне помешать.

Несмотря на то, что он завис на границе между кошмаром и совершенным небытием, несмотря на боль, которая только-только начинала охватывать его тело, на то, что он оказался в руках жутчайшей твари на своем пути, Ник находил в себе достаточно сил и наглости, чтобы смеяться, злиться и дерзить. Очень верный ход. Даже люди, обломав все копья в борьбе с различными страхами, вслепую, но догадались, что бахвальство и злость, какими бы больными и искусственными они не были, сводят страх либо к абсурду, либо к действию. Заставляют играть на поле, где противник заведомо проигрывает. К чести Ника, он овладел этим приемом достаточно, чтобы презрение, которое к нему испытывал Повелитель Кошмаров, было не абсолютным.

— Думаешь, у них получится? — спросил темный дух, не проявляя никаких признаков гнева, так, будто искренне интересовался ответом, и, пожалуй, никто не смог бы в этот момент заподозрить его в притворстве. Потому что он не притворялся. При всех своих достоинствах ли, недостатках ли, он был любопытен, даже когда готов был выть от ярости. Теперь, когда любой всплеск злости в нем гасило безжалостное удовольствие садиста, любопытен он стал втройне. В честь завязавшейся беседы, или, вернее, видя предобморочное состояние Хранителя, Кромешник до поры оставил попытки искалечить его сильнее, чем есть. Нет никакого удовольствия в том, чтобы издеваться, не получая отклика. — Я быстро учусь, но за вами такого не заметил. Года идут, а умыкнуть кого-то из вас из-под носа у моего сиятельного собрата и всей вашей шайки — все еще проще некуда. Скажи, чем таким важным вы занимаетесь, что забываете друг о друге?

Как ни странно, в словах духа на сей раз не прозвучало привычной злобной иронии. Он просто-напросто болтал с пленником, будто праздно развлекался. Или словно обращался не совсем к Северянину; совсем не к Северянину. Чем хуже было состояние Повелителя Кошмаров, тем сложнее было определить, что за мысли не то что крутятся, но способны крутиться в его искаженном сознании — при том, что человеку, даже ставшему Хранителем века назад, даже в норме его понять не представлялось возможным. К счастью, ни у кого, как правило, и не возникало такого абсурдного желания.

— Признайся, если я скажу, что кто-то из них тоже прозябает у меня в плену, ты не можешь быть уверен, что это не так, — продолжал Кромешник и не шагнул, не подвинулся, а всплеском энергии перетек к ногам Хранителя. — Заметил ли ты недавнюю пропажу одной пернатой и довольно бесполезной подчиненной? Мне можешь не врать, — благодушно позволил темный дух, в то время, как его пальцы в мгновение ока сжались на ноге Ника чуть ниже колена, с нечеловеческой силой сминая плоть, кроша кости. Воздух пропитался запахом крови, заставив духа усмехнуться и аристократичным жестом отряхнуть руку.

— Значит, не заметил, — констатировал Кромешник и издевательски поцокал языком напоследок: он-то уже говорил, какие Хранители скудоумные и зашоренные создания, а они, дескать, не верили. Очередной вопль темный дух встретил новым приливом азартного восторга, отчего его глаза разгорелись пламенем удовольствия. Вокруг в самом деле стало немного светлее, но этот эффект был иллюзорен. Не прибавилось света — убавилось тьмы. Темнота, неспешно отползая от врагов, оставляла их в небольшой сумеречной области. Кромешник в это время невозмутимо вытягивал из не слишком плотной, по сравнению с человеческой, руки длинную и тонкую костяную щепу. Он прикусил ее клыками с видом деревенского парня, пожевывающего соломинку, и ухмыльнулся, размышляя, не кормить ли пленника его же плотью — веселья ради.

— Хочешь еще один вопрос? У меня их предостаточно, — вновь оживился Кромешник, сохраняя самый радостный из садистских интересов. Несмотря на чересчур горячее желание как можно скорее заставить Хранителя страдать как можно сильнее, так, как никто и никогда еще не страдал, темный дух зорко следил за его состоянием. Слушает ли Ник, понимает ли слова, не собирается ли издохнуть слишком легко и раньше времени? Он не продолжил говорить, пока не убедился, что ответ на все вопросы строго положителен.

— Итак. Как скоро ты начнешь умолять убить тебя, затем – подчиняться мне, а после — бесконтрольно рыдать и скулить, пока не потеряешь рассудок? — нарочито серьезно вопрошал темный дух и не выказывал ни малейшего сомнения в своих словах. Ник был необычным, но все же смертным, а он сломал столько смертных, что исключений не предвиделось. Ему было совершенно не важно, сколько, при минимальном старании, дней, месяцев, лет или столетий пройдет прежде, чем от Хранителя останется субстанция, слишком изувеченная для опознания. Слишком насильно упрощенная и физически, и духовно, чтобы что-либо чувствовать, а потому бесполезная. Кромешник предугадывал, что эта субстанция постепенно расползется на столь мелкие лоскуты изначальной сути, что сшить их будет не под силу никому, включая его самого. Некрасивый и лишенный трагизма финал – именно то, чего заслуживают слишком зарвавшиеся низшие существа. Это бы вполне удовлетворило его жажду отмщения. Однако дух все же продолжил говорить таким тоном, будто в мыслях его не происходило ничего мало-мальски кровожадного: — На самом деле пройдет не слишком много времени. Если только в тебе не заложен энергетический аналог бомбы, которая взорвется, когда я начну разделывать твои внутренности.

Повелитель Кошмаров коротко весело рассмеялся. Чистый, раскатистый, холодный и сардонический смех. Кромешник смеялся совершенно искренне, но при этом оставался лишь тварью, копирующей несвойственное ей выражение несвойственных же эмоций, и в такие моменты это становилось особенно очевидным. Успокоившись было, он ухмыльнулся снова: — Это было бы весьма кстати, не находишь?

Когда Ник предсказуемо отключился, темный дух не сдох, только выплюнул щепку. Его эфемерное лицо застыло, как слепок. Просто потому, что некому было считывать его выражение; до этого момента Кромешник старался, чтобы даже в темноте Хранитель мог видеть, как он наслаждается пыткой. Дух больше не играл на публику и творил без эффектных, но ненужных слов или жестов. Нику не суждено было отдохнуть, ибо в бессознательное его, словно в сон, напрямую из их источника проникли кошмары — просто кошмары, без формы, без разума, без песка. Безликие калейдоскопы образов, обещающие спасение, рисующие красивые картинки, вытаскивающие лучшие из воспоминаний, говорящие голосами близких и незнакомцев. Безжалостно и неизбежно ломающие, искажающие, перевирающие и выворачивающие наизнанку.

Кромешник действительно пытал не так, как смертные. В его арсенале было орудие, по сравнению с которым многочисленные раскаленные щипцы, клетки с крысами и прочие ухищрения казались детскими игрушками. В его руках были души и умы жертв — буквально. Стало лишь делом его терпения, когда Ник вырвется из когтей ужаса и, несмотря на измотанность, очнется в холодном поту. Если повезет, с очередным воплем, что весьма позабавит его мучителя.

— Многие забывают, что темнота несет отдых и забвение. Даже Хранителям. Даже тебе. Выглядит благородно, не считаешь? Но сейчас я сделал исключение, — снова говорил Повелитель Кошмаров, предварительно пнув Ника по изуродованной ноге, чтобы заставить очнуться окончательно. Он не сдвинулся с места и не спешил нанести Нику очередное увечье. Времени у них предостаточно. За такое его количество во сне, а может и наяву, Хранитель увидит смерть и разрушение всего, что ему было дорого, дорого сейчас и могло бы стать дорогим в будущем. Столько раз и столькими способами, которые только сможет изобразить примерно безграничная фантазия темного духа. Последний, зная все это, готов был смеяться от злой радости снова и снова. Его жажда мести тешилась происходящим и превращалась в поистине превосходное чувство.

— Наверное, ты думаешь, что смерть как-то поможет тебе. Я угадал? — продолжил Кромешник череду вопросов. Несмотря на то, что хищная ухмылка не сходила с его лица, темный дух так и не пояснил, что именно в идее смерти настолько его позабавило. Хранитель увидит всё сам, как только испустит дух и… останется во тьме. Наедине с ее духом. На годы.

— Если хочешь, — он презрительно хмыкнул, демонстрируя, что Хранитель потерял право хотеть или не хотеть чего-либо. Воин и герой, защитник людей, стал вещью, игрушкой, кормом для кошмаров, но не существом со свободной волей. — Мы поговорим о приятном. О твоих друзьях. Поверь, я жду их прихода ничуть не меньше, чем ты. Может быть, гораздо больше, чем ты. Может быть, им даже удастся тебя спасти... Или они будут так думать.

Чем дальше говорил темный дух, тем меньше конкретики было в его словах. Вариантов того, что он мог сотворить, было великое множество, и единственная привилегия, которая осталась у Северянина — выбирать из них те, которые кажутся наиболее жуткими лично ему.